Тополь стремительный - Страница 25
Всадники скрываются в клубах пыли, и только тогда мы замечаем на сухом дне котлована прозрачную струйку воды. Серая пыль становится мокрой и черной. Первую струйку догоняет вторая, третья. Вот уже небольшой ручеек, бурля, бежит по дну. Он задерживается, чтобы заполнить каждую ямку, и как будто сразу становится прохладнее от этого говорливого ручья.
Часа через два по наполненному каналу подходит первая баржа. Мы смотрим на нее с песчаных бугров и все еще не верим своим глазам. Вода не видна отсюда. Кажется, что баржа медленно движется по пескам. Это странно, в это трудно поверить. И верблюды, останавливаясь на берегу, провожают непонятное сооружение тупыми, презрительными взглядами. Они, верблюды, слишком высокого мнения о себе, они не признают нового.
Баржа подходит ближе, и только теперь я замечаю, что по берегу ее сопровождает целый поезд машин. Спуститься с бархана не так легко. Когда я успеваю подойти к берегу, передовые машины уже рядом. Это идет группа тяжелых тракторов. Их массивные гусеницы приминают песок, оставляя рубчатые следы.
- Что за отряд? - спрашиваю я.
Тракторист-узбек строго глядит на меня сквозь очки сверху вниз. Он что-то отвечает, но я не слышу из-за грохота. И тракторы проезжают вперед. Где мне равняться с ними на рыхлом песке!
На прицепе у трактора незнакомая мне, очень сложная машина, отчасти напоминающая комбайн. Повидимому, это какая-то комбинация культиватора, плуга и сеялки. Во всяком случае, заглянув под нее, я вижу, как острые ножи вспарывают грунт, что-то вкладывают в борозду и тут же заваливают ее.
Почти вплотную за этой машиной, несколько ближе к берегу, движется автонасос. На свежие борозды сплошным потоком льется струя бурлящей пены. Потом проходит дождевальная машина - в каскаде водяных брызг вспыхивают радужные зайчики. За ней появляется пассажирский вездеход - гусеничная автомашина с крытым кузовом. Она догоняет трактор, и какая-то очень знакомая фигурка в мешковатом комбинезоне, выскочив из нее, говорит звонким, немного резковатым голосом:
- А почему у вас на подъеме посевы гуще? Теряете скорость? По-че-му?
Тракторист в тюбетейке оправдывается, энергично размахивая руками. Он показывает на поля, на мотор, на колеса, и в словах его возмущение и отчаянье...
- А почему вы не подумали об этом раньше? Второй отряд сидит у нас на плечах. Вы отстали от графика на семнадцать минут...
"Семнадцать минут" убеждают меня окончательно. Конечно, это Верочка! И я -тороплюсь навстречу старой знакомой. Она очень рада мне и с первых же слов начинает говорить о своей работе:
- Видали механизацию, Григорий Андреевич? Две тракторные бригады, посадочный комбайн, электростанции на ходу. И заметьте: мы не отстаем от воды. Вода идет в пустыню, а мы за ней. Через три недели здесь будут аллеи, здесь, где тысячи лет никто дерева не видел...
А пока она говорит, борозды возле наших ног уже начинают покрываться зеленым пушком. Скоростные деревья, попавшие в новый край, торопятся навстречу солнцу. Взрытые полосы заметно меняют цвет на глазах, а поодаль, метрах в пятидесяти от нас, можно уже различить распускающиеся листочки.
Из-за соседнего бугра появляется новая машина соединение трактора с широченной рамой, перекрывающей всю посадочную полосу. Над рамой крутятся, поблескивая на солнце, какие-то рулоны, снизу хлопочут деревянные молоточки, заколачивая колышки в песок, и за медленно движущейся машиной остается сверкающая бело-голубая лента.
- Наш новый щитоукладчик, - замечает Верочка. Прикрывает ростки от солнечных лучей.
Я вспоминаю сборные металлические ящики, в которых отражались наши ноги и колосья. Это было всего два года тому назад. Да, крепко шагнули кондратенковцы за эти два года: от четырех деревьев за лето до целой лесной полосы, от ручных щитов до механизированного конвейера! А впрочем, ведь это естественный рост, обычный путь от пробирки к заводскому котлу, от кустарной модели к самолету, от чертежа к дворцу.
Я любуюсь блестящей лентой. Она похожа на второй канал, проложенный по берегу.
А между тем Верочка, понизив голос, доверчиво делится со мной:
- Если бы вы знали, Григорий Андреевич, как трудно командовать таким отрядом! Кругом новая техника, машины, а я, в сущности, биолог. Эти цилиндры, подшипники... во всем приходится разбираться заново. Я говорила Ивану Тарасовичу, но разве с ним поспоришь! Говорит: "Справишься". А у меня в колонне тридцать шесть человек, все чужие, просто стесняешься им приказывать.
И тут же, сама себе противореча, девушка кричит проезжающему машинисту:
- Эй, на щитоукладтаке! Опять скривили раму. Сколько раз я говорила-итти колесо в колесо! Доверните зажим!
Возле нас задерживается запыленный вездеход с кузовом, выкрашенным в белую краску. Сутуловатый старик в черной академической шапочке на пышных седых кудрях, высунувшись из кабины, подзывает девушку.
- Да что вы! Как можно? - слышу я возмущенные ответы Верочки. - Целую сотню корней? Ни в коем случае! Я понимаю, что у нас единственное место... Ну хорошо, тогда я специально для вас посажу лишний ряд.
Белая машина отъезжает. Проводив ее глазами, Верочка возвращается ко мне.
- Вы узнали? - спрашивает она. - Это профессор Рогов. Он приехал к нам изучать физиологию скоростных деревьев. Я ему говорю: жалко портить молодые посадки, а он отвечает: "Мне семьдесят семь лет, мне уже поздно откладывать, я хочу видеть новую физиологию своими глазами. У ваших деревьев должны быть особые клетки и особая биохимия. Я приехал ее исследовать". Молодец старик, правда? Недаром его так хвалил Лева. Вы, конечно, помните Леву Торопова? Он сейчас ведет колонну на левом берегу. Все-таки наш берег впереди километра на два!-добаввяет она с гордостью.
- А где Иван Тарасович? - спрашиваю я.
Верочка взволнованно хватает меня за руку:
- Григорий Андреевич, пожалуйста... вам же самому интересно съездить к нему! Он на шлюзе, всего какихнибудь километров двадцать. Скажите ему: посадочный комбайн работает неровно: на подъеме сажает густо, на спуске-редко. Это можно устранить... Впрочем, я вам напишу записку. И еще спросите насчет закладки древесинного завода. Согласны?.. Спасибо, Григорий Андреевич. Подождите здесь, я сейчас спрошу насчет моторной лодки...
Через четверть часа я уже мчался вверх по каналу, с любопытством оглядывая берега этой реки, родившейся сегодня. Повсюду на берегах кипела работа. Рядом с машинами кондратенковцев шли механизированные бригады строителей. Трудились канавокопатели, прорезая сеть арыков на будущих полях, подъемные автокраны устанавливали сборные дома. То там, то здесь на фоне песчаных бугров виднелась висящая стенка. Кран держал ее на весу, словно хотел рассмотреть получше, и сквозь оконные отверстия просвечивало небо. А между тем на задних дворах уже работали плуги и посадочные машины вкладывали в борозды черенки быстрорастущих фруктовых деревьев.
Блестящая лента над лесными посадками окаймляла возникающие кишлаки, она как бы отделяла завоеванную землю от еще не тронутой пустыни. С каждым километром скоростные растения становились все выше: ведь с каждым километром они были старше на два-три часа. И, проезжая вдоль посадок, я мог наблюдать, как быстро тянутся к небу эти энергичные растения. Только что они появились из земли, у них был один листочек, потом два, три, затем травинки стали кустиками, кустики превратились в ветвистые деревца, вот уже аллейки молодых деревьев стоят вдоль канала. Кто бы поверил, что неделю назад здесь даже трава не росла!
"Какой блестящий финал, - думал я, - какой великолепный итог работы Кондратенкова. Нет, лучше сказать не Кондратенкова, а кондратенковцев, включая в это число не только сотрудников опытной дачи, но и Дусю Голубцову, и Щекина, и ртищевских школьниц, и сталинградских комсомольцев, всех, кто удачно и неудачно старался ускорить рост деревьев. И, может быть, даже профессора Рогова с его научными изысканиями, и с открытиями, и с ошибками тоже нужно считать участником этой работы, которая здесь, в Средней Азии, дошла до такого великолепного конца".