Топографии популярной культуры - Страница 73
В то же время постсекуляризация порождает проблему баланса представленности в публичном пространстве различных конфессий и опасность фундаментализма, если в публичном пространстве доминирует лишь одно мировоззрение, которое пытается сделать свои идеалы универсальными (Тульчинский 2013). В этом контексте интересен опыт постсекуляризма (опыт мировоззренческого плюрализма) в нелиберальных обществах, где нет институциональных условий для общественного диалога различных субкультур.
Например, в России власть пытается регулировать диалог различных мировосприятий, дискриминируя одни и поощряя другие. Власть в России поощряет доступ к публичным пространствам представителей традиционных монотеистических религий большинства (православие, ислам): например, 4 ноября – праздник Казанской иконы Божией Матери – в Санкт-Петербурге сопровождается перекрытием движения по главной магистрали города – Невскому проспекту – для обеспечения шествия православных верующих от Казанского собора к Александро-Невской лавре. Подобной практики не было даже в царское время. Или День народного единства, сопровождающийся светскими мероприятиями и… крестным ходом. В Курбан-байрам некоторые станции московского метрополитена закрываются в будний день (!!!) для того, чтобы дать возможность отметить этот праздник мусульманам всего города в центральной мечети.
В определенные дни публичное пространство городов отводится некоторым секулярным социальным группам. Например, 1 и 9 мая на улицы выходят националисты, а «стена плача» коммунистов у Гостиного двора вписалась в культурную среду одного из наиболее оживленных мест в Санкт-Петербурге. Тем не менее для многих социальных групп возможность быть представленными на публичных пространствах города ограниченна или вообще не существует: это религиозные меньшинства, оппозиционные группы, некоторые субкультуры.
Таким образом, довольно крупные социальные группы фактически выключены из публичной коммодифицированной среды города. Такая властная стратегия управления публичными пространствами традиционна для России. Современные ремонтные работы на публичных площадках, начинающиеся накануне заявленных оппозицией акций, мало чем отличаются от решения царского правительства разбить сквер с фонтаном перед Казанским собором – излюбленным местом студенческих демонстраций начала ХХ века. В советское время сообщества альтернативной культуры, испытывавшие подобное давление власти, практиковали уход от публичности, вплоть до квартирных выставок, концертов или выездов «на природу».
В советское время, кроме жесткого ограничения несанкционированных проявлений публичности (особенно имеющих отношение к политической сфере), обособление пространств для культуры, потребления, политики, жилья позволяло власти тотально контролировать социум, обеспечивая предсказуемость и сокращая, а то и пресекая нежелательное разнообразие. В современной же ситуации приватизация городских публичных пространств приходит в противоречие с господством властного дискурса, стремлением к манипуляции в сфере публичной политики. В нынешней России любые проявления публичности должны быть санкционированы сверху, в противном случае они якобы «угрожают безопасности» и «ущемляют права» других на это публичное пространство.
Однако общественная самоорганизация современного общества демонстрирует бóльшую гибкость. чем в советские времена. Это проявляется в использовании все тех же перекрестков «потоков» для проведения динамичных акций: флешмобов, одиночных демонстраций, перформансов, хеппенингов. Так, международную известность приобрели акции российских арт-групп «Война», Pussy Riot. Скандал со знаменитым панк-молебном в храме Христа Спасителя особенно показателен – как противоречивостью постсекулярного общества, так и гипертрофированным стремлением российской власти к пристрастному регулированию этих противоречий.
Между тем речь идет именно о феномене, связанном с постсекулярным характером современного имманентного социума массового потребления, когда радикально меняется роль искусства. Еще в самом начале ХХ века искусство участвовало в социализации, транслируя норму, типическое (что, кстати, закреплялось в СССР канонами соцреализма). Однако чем дальше, тем в большей степени искусство участвует в социализации, испытывая, тестируя, провоцируя нормы, выявляя их границы. То, что происходит на сцене, в выставочном зале, на экране, вряд ли допустимо в социальном пространстве (Тульчинский 2013). Новизна нашего времени – в том, что теперь этот процесс вышел за рамки «пространства искусства», то есть площадок, отведенных для таких экспериментов, непосредственно в публичное пространство. Примерами такого выхода является интенсивное развитие граффити, флешмобов, перформансов, других форм стрит-арта.
Власть и общественность, не связанная с властью и ее мобилизационными возможностями, конкурируют за внимание публики, за публичность. Поэтому и те и другие выбирают одни и те же публичные пространства, как наиболее многолюдные и удобные, для выражения своих взглядов. Власть стремится запретить собрания, демонстрирующие противоположное официальному видение проблемы, пытается отодвинуть возможность выражения другой позиции в места города, обладающие меньшим потенциалом публичности.
Ситуация в Санкт-Петербурге заслуживает специального рассмотрения. Проблема Санкт-Петербурга не столько в нехватке публичных пространств, сколько в отсутствии официально признанных публичных пространств. По инициативе городской администрации были созданы несколько известных пешеходных зон: Малая Конюшенная (1995–1997), Малая Садовая (1999), 6–7-я линия Васильевского острова (2002), Большая Московская и улица Правды (2004).
Малая Садовая улица признана удачной попыткой искусственного создания публичного пространства. Искусственного – потому что Малая Садовая находится между двумя популярнейшими городскими пространствами: Невским проспектом – центральной артерией города, с одной стороны, и улицей Итальянской, с другой. На Малой Садовой существуют широкие возможности для потребления: с одной стороны, множество магазинов и кафе, например Елисеевский магазин. С другой стороны, улица находится в зоне культурного очага: недалеко кинотеатры «Родина» и «Дом кино», Александринский театр, филармония и другие. В то же время улица находится на пересечении транспортных путей: рядом центральная станция метро города, главнейшая автомобильная магистраль, идущая через центр, автобусные и троллейбусные маршруты.
Теми же характеристиками обладает Малая Конюшенная улица. Это вторая пешеходная зона, с одной стороны ограниченная Шведским переулком, с другой – Невским проспектом. Из культурных объектов недалеко Шведская церковь, государственная академическая капелла, на пересечении Невского и Малой Конюшенной часто можно встретить уличных музыкантов.
Обе эти улицы отмечены политической активностью граждан, на обеих проходили митинги: на Малой Садовой летом 2013 года прошел митинг в поддержку Алексея Навального, на Малой Конюшенной в 2005 году – антифашистский митинг.
В противоположность этому улица Правды – пример неудачной попытки искусственного создания публичного пространства. Здесь часты проявления вандализма, на этой улице нет уличных музыкантов, магазинов и кафе; она немноголюдна, здесь никогда не было митингов, демонстраций и шествий.
В Санкт-Петербурге роль лидера – главной городской артерии – принадлежит Невскому проспекту. Вдоль него спонтанно, стихийно формируются основные публичные пространства города, о чем свидетельствуют наличие хорошо функционирующих публичных пространств, а также география политических протестов, с 2013 года – особенно несанкционированных акций такого рода.
Исторически сложившееся публичное пространство в центре Санкт-Петербурга на Невском проспекте – Казанская площадь. Еще с XIX века власть делала все, чтобы отодвинуть политическую активность от этого места. В 1876 году на Казанской площади организация, впоследствии ставшая известной как «Земля и воля», провела первую массовую демонстрацию, где выступил Г. В. Плеханов. Через четыре года по распоряжению Александра III перед Казанским собором был разбит сквер, хотя акции протеста продолжались и после этого, вплоть до наших дней.