Топ-модель (СИ) - Страница 3

— Дальше я сам. — Он забирает салфетки. Продолжает добродушно-снисходительно, как-то неожиданно перейдя на «ты»: — А ты, малая, беги скорее. — Кивает наверх. — Полиция сейчас прибудет, не надо, чтобы тебя здесь видели. Чревато.

Я машинально прослеживаю взгляд и вижу Барби, гуськом бегущих вверх по лестнице к площадке, где остались микроавтобусы.

И тут до меня доходит.

Краска ударяет в лицо с такой силой, что глаза чуть не лопаются! От возмущения внутри что-то взрывается. Да что он себе позволяет! Да как он смеет!

Малая?!

Вспоминаю кожаный микрофон Валерия Константиновича и от злости прижимаю салфетку к ране так, чтобы побольнее было. Максим морщится, отстраняется, и я выдаю:

— Вообще-то я официантка. Трудоустроенная! — И выплевываю в лицо: — Это не стыдно!

Выплевываю натуральным образом — на лице Максима моя слюна. Его глаза сужаются, следом, к счастью, ему на плечи набрасывают полотенце.

— Бегу-бегу! — кричит рядом деловитый мужчина с чемоданчиком. — Кто тут истекает кровью? Сейчас залатаем нашего бесценного.

— Сань, я в порядке.

— Вижу. Чем она тебя? Тут минимум два шва. Это тебе, кстати, за то, что высмеивал мой экстренный чемоданчик. — Мужчина с любовью прижимает к себе аптечку. — А я с ним не расстаюсь. Особенно на попойках.

Воспользовавшись моментом, я отхожу подальше и скрещиваю на груди руки, молча наблюдая за кипишем. Полиция, гости, жених, пакистанец-цыган-Максим — все они обсуждают ситуацию, женщину, ребенка и семьсот рублей.

— Блядь, да кто-нибудь найдите ее и верните деньги! — восклицает Максим.

Кто-то притащил с яхты белый банный халат, в который он кутается.

— И мой пиджак, — усмехается Георгий Басов. — Так-то он штуку баксов стоит.

Взрыв смеха кажется скорее нервным, чем веселым. Абсолютно все стрессанули на полную. Нет ничего страшнее потери ребенка.

Я подхожу к своим и жду распоряжений. Как, ну как Максим мог решить, что я шлюха? Почему?!

— Гоу на яхту, переодевайтесь, — дает команду Стас. — Отплываем через полчаса.

— Вечеринка все же будет? — поражается Вероника. — После всего?

— А как же. Теперь-то уж точно нужно выпить и хорошенько расслабиться. Не вам. Вы на работе.

— Пап, не могу разговаривать, — шепчу я в трубку, забившись в угол просторной кухни.

Тут все шипит, скворчит, грохочет! Повара активно готовятся к предстоящему ужину, запахи витают безумные. Официанты накрывают столы, разносят напитки и убирают пустые стаканы. Мне, как младшей, досталась самая простая и грязная работа. В таком мыле весь вечер, что в туалет сходить некогда, а отец словно чувствует — названивает без остановки.

— Ты на вечеринке, что ли? — ругается. — Где и с кем? Валерий Константинович знает?

При одном упоминании этого имени бросает в пот. Перед глазами сразу картинка вялого, темного... пениса, к горлу подкатывает тошнота. Там у него... даже волос не было, чтобы хоть как-то прикрыть, и эта гадость, судя по всему, навсегда застряла в моих воспоминаниях. Ужасно. Просто отвратительно.

— Пап, это по работе. Тут съемка. В смысле вечерняя.

— Это как?

— На фоне заката.

Закрываю глаза и качаю головой. Мать всегда говорила, что я вру как дышу. Не ошиблась, видимо. Продолжаю:

— Здесь очень красиво. Потом меня до общежития довезут.

— Дома будешь, напиши. Я волнуюсь.

Как же сильно, до слез, хочется признаться, что меня вышвырнули! По контракту я должна еще несколько фотосессий и показов, но за это уже было уплачено. И, как говорится, давно до копеечки потрачено. А в новые проекты не приглашают. Я каждый день хожу на пробы, но, по ощущениям, меня занесли в черный список.

— Если бы не Валерий Константинович, душа бы за тебя изболелась. Дура ведь ты у меня дурой, простая, как три рубля. Одна там в столице. Объегорят, обмишулят, ты и не поймешь ничего! Мать, слышишь? Ничего она не поймет!

Сглатываю. Уже третью неделю я пытаюсь рассказать отцу о том, что случилось. И каждый раз зависаю, умирая от стыда!

Новость о моей модельной карьере папа воспринял скептически и поначалу строго запретил даже думать, как бы мы с мамой ни упрашивали. Но потом к нам приехал Валерий Константинович, и все изменилось. Они три дня вдвоем пили дорогую московскую водку и папин самогон, обсуждали политику, ковид, огород и масонов. Сошлись по всем пунктам. Папа и отпустил меня только благодаря полному доверию к Валерию Константиновичу.

Сказать, что меня уволили за психи, — стремно, нашей семье нужны деньги. А признаться, что почтенный Валерий Константинович — грузный мужчина с добрыми глазами — пихал мне под нос то самое свое место... уму непостижимо! Когда я об этом думаю, в горле застревает ком размером с дом и такое оцепенение сковывает, что ни вдохнуть, ни выдохнуть не могу, не то что звуки в слова сложить.

Папу я люблю, поэтому о том, что произошло, не расскажу никогда. Позор нам. Просто позорище.

— Мне правда пора, работы много.

— Дома будешь, отпишись! — повторяет папа.

— Конечно. Люблю, целую и очень, папуль, очень скучаю! — выпаливаю искренне.

— Иди уже.

— Маме и всем-всем приветы!

Убираю телефон в карман, вытираю глаза и спешу к стойке с напитками. По пути хватаю поднос.

Мне очень повезло, что Ирина, с которой мы готовились к показу новой коллекции питерского бренда, оказалась классной девчонкой. Она-то меня и познакомила с Владиком, он уже лет десять работает официантом и всех знает. Влад порекомендовал нас обеих Стасу, еще и обучил, что к чему. Ира мечтает покорить Нью-Йорк, но пока вместе со мной подрабатывает официанткой на выездных мероприятиях. Жаль, сегодня ее нет, я бы хотела обсудить случившееся.

Вдох-выдох. Спать хочется, с самого утра на ногах — перелет, потом семь часов ждали на вокзале автобус... Тяжело. Но пожаловаться некому.

Руки все еще немного дрожат после истории с малышом. Стараюсь изо всех сил, чтобы, не дай бог, не расплескать дорогие напитки, пока поднимаюсь на палубу.

Порыв ветра треплет выбившиеся из тугой прически пряди, я хватаю морской воздух ртом и пробую соль на языке. Громкая модная музыка играет на полную — диджей старается на верхней палубе, но никто не танцует.

Полиция и МЧС провожали нас на яхту и бдительно следили за отплытием. Глядя на унылые лица гостей, я с трудом борюсь с улыбкой. Не считая капитана, команды, поваров и обслуживающего персонала, на этом корабле — толпа печальных мужиков. И ни одной на них всех эскортницы.

Если бы могла, подбежала бы к мостику, схватилась за перила и смеялась, смеялась навстречу морю, небу и обалденной погоде!

Этим же... откровенно скучно. Во дают.

Я разношу напитки на верхней палубе. Мужчины разбились на небольшие группки, выпивают, обсуждают дела. За неимением прочих вариантов пытаются флиртовать с нами.

— Аня, за закусками сбегаешь? — просит бармен. — Ника ушла и пропала.

— Конечно. Минутку.

Перед тем как сбежать по лестнице вниз, бросаю взгляд на диваны, где шестеро играют в покер. Пакистанец переоделся в сухую одежду — льняной свободный костюм — и сейчас улыбается своим картам. Я отчего-то уверена: блефует. Такой не станет демонстративно радоваться прухе. Его бровь заклеена пластырем, область вокруг начала отекать и наливаться цветом. Я машинально подаюсь вперед, чтобы рассмотреть получше, в этот момент он резко поднимает глаза.

Внутри все замирает и... умирает от ужаса, но я, как привороженная, стою смирно и позволяю себя разглядывать. Руки немеют, их ощутимо колет. Он что там, блин, колдует, цыган этот?

Максим чуть склоняет голову набок, а я наконец делаю вдох. Запыхавшись, взмахиваю руками. Гордо разворачиваюсь и сломя голову лечу к лестнице.

Он, конечно, герой, это бесспорно, но... человек властный, а власть — развращает. Он даже не расстроился, что утопил телефон, ему... все равно. Другой купит. И полагаю, не в кредит.