Тонкая темная линия - Страница 103

– Это значит, что в лаборатории смогут сравнить образцы крови и тканей.

– Я на это надеюсь.

– Хорошо.

Шериф снова замолчал, нахмурился, глядя на Анни. «Плохой признак», – подумала она.

– Я много размышлял обо всем последние дни, Анни, – снова заговорил Гас. – Я не могу, позволить помощникам шерифа вести самостоятельную работу и расследовать дела, которые им никто не поручал.

– Никак нет, сэр, – пробормотала Анни.

– Ты всегда совала свой нос туда, куда не следовало.

– Так точно, сэр.

– От тебя одни неприятности. Ты сеешь раздор, не выполняешь приказы.

Анни молчала. Да и что она могла на это ответить?

– С другой стороны, твои поступки говорят о твоей инициативности, силе духа, амбициозности… – Маятник качнулся в противоположную сторону. – Скажи честно, Анни, почему ты остановила Фуркейда в тот вечер?

– Потому что так следовало поступить.

– А почему взялась сама за дело Ренара?

Теперь пришла очередь Анни как следует взвесить свой ответ. Она могла сказать, что не доверяла способностям Стоукса, но это было бы не совсем верно. В ее душе перевешивало другое.

– Потому что я чувствовала, что обязана это сделать ради Памелы. Я была первой, кто увидел, что сотворил с ней убийца. В этом было что-то… очень личное. У меня возникло ощущение, что я перед ней в долгу. Я нашла ее тело, я хотела добиться для нее справедливости.

Гас кивнул головой, поджал губы.

– Ты еще не говорила с прессой?

– Нет, сэр.

– На пресс-конференции сегодня днем я скажу, что ты работала под прикрытием, чтобы помочь раскрыть это убийство. Твой следующий чек в день зарплаты учтет переработку.

Глаза Анни широко раскрылись. Это прозвучало как явная взятка.

Ноблие читал по ее лицу как в открытой книге. Он нахмурился:

– Я не хочу, чтобы кто-то усомнился в моей власти, Анни. Мои помощники работают на меня, а не за моей спиной. Оплата сверхурочных – это премия. Договорились?

– Да, сэр.

– Тебе придется еще чертовски много учиться, чтобы понять, как вращается этот мир, Бруссар. – Шериф уже был готов отпустить ее, его внимание переключилось на записи, которые он готовил для пресс-конференции. – Поскорее выздоравливай и выходи на работу… детектив Бруссар.

«Детектив Бруссар». Анни произнесла это несколько раз, пока ковыляла обратно к выходу. Звучало это очень хорошо. Она вынула из кармана крокодильчика в красном берете и кинула его в мусорную корзину, когда проходила мимо стола сержанта.

Фуркейд ждал ее на улице. Он прислонился к стене здания, скрестив ноги, засунув руки в карманы куртки. Его глаза смотрели на нее с тревогой.

– Ноблие перевел меня в детективы, – объявила Анни, все еще боясь поверить в это.

– Я знаю. Я тебя рекомендовал.

– Ах вон оно что!

– Там твое место, Туанетта. Ты хорошо работаешь. Глубоко копаешь. Ищешь правду, сражаешься за справедливость, именно так и должно быть.

Анни едва заметно пожала плечами и отвернулась. Ей стало не по себе от похвалы Ника.

– Что ж, я лишилась формы и возможности гонять на машине.

Фуркейд не улыбнулся. Анни удивилась. Ник выпрямился и дотронулся до щеки Анни.

– Как ты себя чувствуешь, Туанетта? Все в порядке? На Анни столько навалилось, что она только тяжело вздохнула.

– Не совсем.

Ей хотелось сказать, что за последние десять дней она стала совсем другим человеком, но предвидела ответ Ника. Он скажет, что она просто не удосужилась поглубже заглянуть в себя. Интересно, что же видит сам Фуркейд, когда заглядывает так глубоко в себя.

– Погуляешь со мной? – спросила Анни. – Вдоль затона?

Ник нахмурился, оглядел бульвар, стоянку, улицу.

– Ты уверена?

– Я два дня пролежала в постели. Мне необходимо двигаться. Пусть медленно, но я должна ходить. – И Анни пошла вперед одна. Фуркейд пристроился рядом. По дороге к затону никто из них не произнес ни слова. Когда они подошли к берегу, стайка диких уток взлетела с громким шумом, потом птицы снова опустились на шоколадно-коричневую воду и, словно поплавки, закачались среди тростника.

Анни осторожно села на край садовой скамейки и вытянула вперед раненую ногу. Фуркейд занял другой конец скамьи. Место между ними занимал Маркус Ренар.

– Он ни в чем не был виноват, Ник, – негромко сказала Анни.

Фуркейд мог бы поспорить. Маниакальное увлечение Маркуса Памелой Бишон стало катализатором для поступка его матери. Но Ник понимал, что это бессмысленно.

– А если бы он был виновен, что это бы нам дало?

Анни задумалась на мгновение.

– По крайней мере, было бы легче все объяснить.

– Ты права, – пробормотал Ник. – Он не был виноват. Я совершил грубый промах. Я ошибся, а человек из-за этого погиб. Это останется со мной до конца жизни.

– Не ты же спустил курок.

– Но ведь именно я зарядил револьвер, верно? Дэвидсон ни секунды не сомневался, что именно Ренар убил его дочь, и частично потому, что я так сильно верил, что Маркус Ренар убил ее. Моя точка зрения стала его точкой зрения. Ты должна знать, как это бывает… Я ведь пытался и тебя перетянуть на свою сторону.

– Только потому, что в этом был смысл. Никто не может упрекнуть тебя в отсутствии логики, Ник.

Его лицо вдруг озарилось мимолетной улыбкой, но губы сохранили горькую складку.

– Нет, но моя ошибка лежит глубже. Я верю, что лучше все делать со страстью, чем предаваться апатии.

Он слишком отдавал себя делу, работа стала его жизнью, воздухом, которым Ник дышал. Все остальное ушло на второй план. Окунувшись в эту манию, он вдруг понял, как легко потерять перспективу и человечность. Ему нужен был якорь, второе «я», голос, который задавал бы ему вопросы, противовес его целеустремленности. Ему нужна была Анни.

– Я слышала, что Притчет собирается снять выдвинутые против тебя обвинения, – сказала она.

– Да. Итак, я не только явился косвенной причиной смерти Ренара, но еще и получил от нее выгоду.

– И я тоже. Мне не придется давать показания. А это большое облегчение, – призналась Анни, мысленно приказывая Нику посмотреть на нее. Фуркейд повернул голову и взглянул ей в глаза. – Я не хотела этого делать, Ник, но мне бы пришлось.

– Я знаю. Ты женщина строгих убеждений, Туанетта. – Он улыбнулся ей нежно и печально. – И с чем же я остаюсь?

– Я не знаю.

– А я уверен, что знаешь.

Анни не стала с ним спорить. Ник не ошибся. Он был сложным, трудным по характеру человеком. Насколько легче ей было бы вернуться к Эй-Джею, принять то, что он ей предлагает, и жить простой жизнью. Жизнь будет спокойная, но удовлетворения она Анни не даст.

– Ты не слишком легкий человек, Ник.

– Это правда, – признал он, не отводя взгляда. – Но ведь ты поможешь мне с этим справиться, chure! Ведь ты попробуешь?

Он напряженно ждал ее ответа и хотел, чтобы Анни приняла вызов.

– Я не знаю, что есть во мне такого, что я смогу предложить тебе, Туанетта, – негромко признался Фуркейд. – Но мне хотелось бы попытать счастья и выяснить это.

Анни смотрела на него, разглядывала суровые черты лица, темные горящие глаза. Ник Фуркейд был слишком горяч, слишком гоним, слишком одинок. Но Анни отчетливо ощущала, что он именно тот мужчина, которого она ждала. Ее самым большим желанием было дотронуться до него.

– Мне тоже, – прошептала Анни, протягивая руку, преодолевая расстояние между ними, чтобы положить ладонь на его руку. – Если мы партнеры…

Ник повернул руку, и их пальцы переплелись в теплом, крепком пожатии.

– То мы партнеры во всем.

Виктор сидел за маленьким столиком в своей комнате, вырезая что-то из бумаги ножницами с тупыми концами. Этот дом не был его родным домом. «Ривервью» – странное место, полное незнакомых ему людей. Некоторые были добры к нему, другие нет.

Здесь была большая лужайка, обсаженная деревьями, ограниченная высокой кирпичной стеной, и красивый сад. Хорошее место, чтобы наблюдать за птицами, хотя их здесь не так много, как было у Виктора дома. В общем, по большей части жизнь Виктора на новом месте текла спокойно и размеренно. Где-то между белым и красным. Серое, решил он. Очень часто Виктор чувствовал себя очень серо. Словно спал с открытыми глазами. Он часто вспоминал о Маркусе, ему так хотелось, чтобы брат не переставал существовать. Он часто думал и о матери.