Тонкая рябина - Страница 32
Он знал, что слова его пусты и неубедительны, но он так же знал, что женщины, хотя и оплакивали дорогого им человека, ждали, ждали именно этих слов.
— Спасибо вам. Вы уезжайте спокойно на фронт. Оттуда сообщите нам вашу полевую почту, а мы, все трое, будем искать повсюду вашу Соню, — сказала Притульева.
Найти штаб фронта было нелегко.
Через Казань на Астрахань, из устья Волги пароходом на Махачкалу… И только к ноябрю 1942 года попал Радин в штаб.
Так началась его вторая писательская жизнь.
И пошли бои, фронты, направления… Отходы и наступления, неудачи и победы.
Донские просторы, бегство немцев от Ростова, разгром под Сталинградом, и все возрастающий натиск наших армий, все прошел, все видел Радин. Почти все свое время Радин проводил в дивизиях, в полках, где хорошо знали его.
Его родная 29-я дралась где-то на правом фланге Северо-Западного фронта, — Радин получил два письма от Ефимова. Знал о том, что делается в ней. Знал и о тяжелых потерях, и о большой боевой славе 29-й Гвардейской, к которой по старой памяти он причислял себя. Комдив Гладышев уже был командиром корпуса, воевал где-то в других местах.
Как-то из Ленинграда, через писателя, работавшего во флотской газете, он получил короткое, скупое письмо. Видимо, товарищ, жалея его, очень кратко написал ему в ответ на его пространное, полное надежд письмо.
«…Семью Красновой найти мне не удалось. Дом, в котором жили родные твоей жены, уничтожен трехтонной бомбой еще год назад. Точно сказать не могу, что случилось с Красновыми, но, по словам районной милиции, погибло много жителей этого дома. Кто-то из них сказал, что она якобы служит врачом в действующей армии. Как видишь, Володя, сведения скудные, извини».
От тети Груши письма приходили чаще.
«Москва теперя чисто-спокойная, — писала дворничиха, — налетов вовсе нет. Затемнения чуть-чуть. Шурка вышла замуж за раненого и демобилизованного лейтенанта. А насчет вашей дорогой супруги, Сони, ничего не известно. Бог даст, найдется, и заживете вместе, с тем и до свидания».
Из Главсанупра был короткий ответ: «Военврачей Красновых в Армии более шестидесяти человек. На ваш запрос меры по розыску местонахождения зубного врача С. А. Красновой приняты. По получении точных сведений — сообщим».
Шли месяцы, но никто ничего не сообщал.
«Была б жива, прочла бы хоть одну мою корреспонденцию», — думал он.
А широкий фронт войны уходил все дальше на Запад. Немецкая армия была разбита, но еще шли бои, тяжелые, упорные…
До самого конца войны Радин ждал. Надеялся на чудо, на благополучный исход, но чуда не было. Только в Берлине, уже после капитуляции Германии, в середине июля 1945 года, он случайно встретил полковника из погранотряда Четверикова.
Радин, уже давно потерявший надежду найти Соню, встречая пограничников, все еще расспрашивал их о Четверикове.
— А как же! Я хорошо знал генерала, — сказал полковник. — Месяца четыре еще майором работал с ним в штабе, потом был назначен в Минск. Геройски погиб генерал, — с уважением и гордостью сказал пограничник.
— А жена? Тоже погибла или спаслась? — сдерживая дыхание, спросил Радин.
— Какая жена? — удивился полковник. — Он был холост или разведен, что ли. Да нет, один он был, никакой жены у него не было. Говорили, что был женат да развелся. А вы что, и жену его знали?
— Обоих знал, — коротко ответил Радин.
Радина, как офицера, знающего немецкий язык, оставили в частях, находившихся в Германии.
Он не противился. Теперь, когда солдаты возвращались к своим семьям и домам, ему некуда было возвращаться и незачем было спешить. Он свыкся с мыслью о смерти Сони, свыкся и со своим одиночеством.
В 1952 году, уже будучи полковником, он наконец демобилизовался и приехал в Москву. Здесь Радин снова стал писать, писать о том, что видел, что познал и что пережил за все эти годы.
И вот письмо… Запоздалое, переворачивающее душу. Прошлое с новой силой встало перед ним.
Он понимал, что все давно кончено, и он не поедет к ней. Зачем вторгаться в чужую жизнь?
Он написал Гонсевским доброе, спокойное письмо. Благодарил за приглашение, но объяснил, что работа, да и здоровье, не позволяет ему посетить добрых друзей.
И слезы, горькие слезы пожилого человека, катились по лицу Радина, снова пережившего все, что было связано с ней, «тонкой рябиной»…
А за окном сияло солнце, сверкали под его лучами распустившиеся листья.