Тонкая нить(изд.1968) - Страница 24

Спортсмен, самбист. Нет, что-то тут не то. Разве что у Черняева были сообщники? Но уж это, знаешь ли, ни в какие рамки не укладывается: Черняев коммунист, крупный работник и вдруг — сообщник убийц. Сам убийца. Нет, не может этого быть. Ты меня извини, но такая версия больше чем сомнительна — она абсурдна.

Миронов вздохнул:

— Да, в логике тебе не откажешь. А все же я бы не прочь и эту версию, как ты говоришь, проверить.

— Проверить, конечно, следует, — согласился Луганов. — Лишняя проверка никогда не помешает. Только как тут проверишь?

Миронов с минуту помолчал, потом задумчиво сказал:

— Вот если бы узнать, как вел себя Черняев в этот день, в этот вечер, следующим утром, тогда кое-что можно было бы определить. Если он хоть как-то причастен к нападению на Савельева, тогда это не могло хоть чем-нибудь не сказаться на его поведении. Но попробуй узнай, как он себя вел?

— Что ж, — неторопливо сказал Луганов, — это, пожалуй, можно попытаться узнать. Ольга Зеленко…

— Зеленко? — встрепенулся Андрей. — Что ж, это мысль! Можно потолковать и с Зеленко. Если она видела Черняева в тот вечер, то кое-что могла и заметить, если было, конечно, что замечать… Ладно! Попытка — не пытка, попробуем побеседовать с Зеленко. Одно плохо: вряд ли вся эта возня приблизит нас к Корнильевой, а главное — Корнильева…

Луганов, угрюмо уставившись в пол, молчал. Не дождавшись от него ни слова, Миронов предложил:

— Давай сделаем так: ты организуй сейчас вызов Зеленко, а как с ней побеседуем, сядем с тобой и пораскинем мозгами, что же нам дальше делать. Должна же, в конце концов, где-то находиться эта несчастная Корнильева. Есть, между прочим, у меня одно соображение, но я тебе выскажу его потом, позже…

Луганов оживился:

— Давай, давай, Андрей Иванович, если что надумал, выкладывай. Зачем темнить?

— Я и не темню. Просто мысль пока еще незрелая, надо обдумать.

— А все-таки?

Миронов видел, что его недомолвка задела Луганова, и все же сказал:

— После, Василий Николаевич, после. Вызывай Зеленко, а там и потолкуем.

Когда Луганов ушел, Андрей связался по телефону с начальником Крайского уголовного розыска и, получив согласие полковника, направился к нему.

В кабинете начальника угрозыска он не пробыл и десяти минут, затем вернулся к себе и стал изучать рапорты, которые Савельев составлял ежедневно, вплоть до дня своего ранения.

Миронову важно было узнать, что выяснил за время его отсутствия Савельев, но не только это, — сейчас больше всего занимало Андрея другое: он надеялся найти в рапортах ответ, обнаружил ли Черняев, что возле него постоянно кто-то находится. Если Черняев что-либо обнаружил, то Сергей должен был это заметить и отразить в рапорте, а такой факт был чрезвычайно важен для Андрея. Однако, сколько Миронов ни читал, сколько ни перечитывал рапорты, в них не было ни слова, ни намека, которые дали бы основание предположить, что Черняев что-либо обнаружил.

Андрей задумался. Что же все-таки произошло в ту ночь с Савельевым? Кто на него напал? С какой целью? Мысли Миронова прервал телефонный звонок. Звонил Луганов. Зеленко была уже у него.

Убрав документы в сейф, Андрей поспешил к Луганову. Зеленко встретила его как доброго знакомого.

— Ну, как дела, — поздоровался Андрей, — как поживает Виктор?

Ольга чуть покраснела.

— Я как раз об этом рассказываю Василию Николаевичу. — Она кивком указала на Луганова. — Он тоже первым делом спросил про Кузнецова. Никогда бы не поверила, что органы государственной безопасности… — Зеленко на мгновение смешалась, но тут же поправилась: — Что вот вы с Василием Николаевичем занимаетесь урегулированием конфликтов между такими, как мы с Виктором. Вы меня затем и пригласили, чтобы узнать, чем кончилось у нас недоразумение? Так вот: мы помирились…

— Отлично, — сказал Миронов. — Отлично. Рад за вас… Только вот побеспокоили мы вас совсем по другому поводу. Нам нужна ваша помощь. Видите ли, нам очень важно знать, как ведет себя последние дни Капитон Илларионович: не нервничает ли, не проявляет ли излишнего возбуждения? Скажите, пожалуйста, вы ничего не замечали? Ничто вам не бросилось в глаза?

Ольга с недоумением пожала плечами:

— Да ведь я его если и видела, так мельком, ну что я могла заметить? Нет, по-моему, в его поведении ничто не изменилось. Ручаться я, конечно, не могу, но, как мне кажется, ведет он себя как всегда, как обычно.

— А вы вспомните получше, пообстоятельнее, — попросил Луганов.

Слегка наморщив лоб, Зеленко задумалась, но зря: ровно ничего интересного припомнить она не могла.

— Нет, — сказала она наконец, — ничего, ну решительно ничего не могу вспомнить. Капитон Илларионович вел себя как всегда. Да и вообще не только последние дни он ведет себя спокойно — похоже, что и не вспоминает Ольгу Николаевну. Странное? Необычное? Нет, ничего такого я не замечала. Вот разве тогда, когда уехала Ольга Николаевна, разве тогда… — Зеленко запнулась и на мгновение замолкла. — Я вам не рассказывала?..

— О чем? Что вы имеете в виду? — спросили в один голос Луганов и Миронов.

— В прошлый раз я уже говорила, — начала Зеленко, — что первое время после отъезда Ольги Николаевны Капитон Илларионович был спокоен. Месяца полтора-два прошло, не меньше, пока он не сказал, что она уехала навсегда, что они разошлись. К поведению Капитона Илларионовича я, как вы понимаете, не присматривалась. Но вот теперь, когда вы спрашиваете, вспомнилась мне одна странная история. Примерно через день или два, после того как уехала Ольга Николаевна, я вечером зашла к Капитону Илларионовичу — вернуть журнал, который брала еще у Ольги Николаевны. Так вот, стучала я к нему, стучала (а я видела, что Капитон Илларионович вернулся домой), пока он наконец открыл дверь. А когда открыл, смотрю, лицо у него какое-то странное, глаза сердитое, взгляд настороженный. Я даже чуть струхнула. Увидел он меня, улыбнулся, словно бы с облегчением. «Ах, говорит, это вы, Оленька? А я что-то прихворнул. Знобит».

Я, конечно, спросила, не надо ли ему чем помочь, но он поблагодарил: сказал, что ничего не надо. Лягу, мол, сейчас, отлежусь, и все пройдет…

А я, как к нему вошла, вижу — печка топится, а ведь июнь на носу, жарища. Зачем печку топить? Но спрашивать Капитона Илларионовича не стала, уж больно он в тот вечер неприветлив был. Вот, собственно говоря, и все. На следующий день Капитон Илларионович вроде был уже здоров — уехал на работу. Но печка? Придет же человеку блажь в такую пору печку топить? Хотя, правда, болен был.

— Да, конечно, конечно, болен… болен… — задумчиво проговорил Миронов. — Вы уж извините, Ольга Ивановна, что отняли у вас время! Приходится иногда в нашем деле беспокоить людей… Всего хорошего. Василий Николаевич вас проводит.

Когда Луганов, проводив Зеленко до выхода из управления, вернулся, он застал Миронова взволнованно расхаживающим из угла в угол.

— Понимаешь, — сказал, продолжая ходить, Андрей, — не выходит у меня Черняев из головы. Вот не выходит, и все тут. Ничего с собой не могу поделать. Дело не в нападении на Савельева — к этому он вряд ли причастен, но все же странностей вокруг него накапливается все больше и больше. Подумай сам: сначала эта малообъяснимая история с письмом Кузнецова. Тебе она ясна? Нет? Признаюсь, мне тоже. В самом деле: ну зачем, с какой целью понадобилось Корнильевой выдавать чужое письмо за свое? Зачем она подсунула его своему мужу? Почему, для чего Черняев хранил это письмо? Почему, наконец, так не хотел оставить его у нас? Сплошной туман!

— Да, — согласился Луганов. — История с письмом и мне не нравится. Странная история.

— Вот видишь! — подхватил Миронов. — Но если бы этим и кончались странности вокруг Черняева, а это ведь начало, только начало…

— То есть? — спросил Луганов.

— Вспомни рассказ Черняева об обстоятельствах его знакомства с Корнильевой в Сочи и сопоставь с рассказом Садовского о том же. Тут что ни факт, то сплошные противоречия. Кто же говорит правду — Садовский или Черняев, Черняев или Садовский? Кто из двух путает? С какой целью? Если хочешь знать мое мнение, я больше верю Садовскому.