Томминокеры - Страница 29

– Где я? – спросил Гарденер, и в его памяти пронесся тягостный разговор в тюрьме с полицейским, ковыряющим в носу. В какой-то момент он был уверен, что мальчишка снова ответит вопросом на вопрос: «А вы-то сами как думаете?»

– На Аркадия-Бич, – отозвался парень, глядя на него с недоумением. – Похоже, мистер, вы проторчали здесь всю ночь.

– Нынче ночью, верь не верь, – хрипло, дрожащим голосом подтвердил Гарденер, – томминокер, томминокер, томминокер стукнул в дверь…

Парень удивленно уставился на Гарденера… И нежданно-негаданно выпалил продолжение куплета, которое Гарду слышать не доводилось:

– Я хотел бы выйти, но не смею: я боюсь, он там, за закрытой дверью.

Гарденер расхохотался… и тут же поморщился от проснувшейся боли.

– Где ты это слышал, парень?

– От мамы. Я тогда был еще совсем маленьким.

– Я тоже слышал о томминокерах от мамы, – вспомнил Гарденер, – но этот куплет слышу впервые.

Парень поморщился, как будто тема потеряла для него всякий интерес.

– Она, бывало, несла всякий вздор. – Он окинул взглядом Гарденера. – Что, очень болит?

– Парень, – начал Гарденер, почти сгибаясь от боли, – если цитировать бессмертные строки Эда Сандерса и Тьюли Купферберга, мое самочувствие сравнимо с «самодельным говном».

– И долго вы пьянствовали?

– А? Как ты догадался?

– Да вы ведете себя точь-в-точь как моя мама. Она, бывало, когда напьется, то всегда несет чепуху о томминокерах или о чем-то вроде этого.

– Она плохо кончила?

– Ага. Разбилась в машине.

Внезапно Гарденера пробрала дрожь. Парень, казалось, не обратил на это внимания; он наблюдал за чайками, пикирующими над пляжем. Они то купались в розовых лучах солнца, то прохаживались по волнорезу, выискивая что-то, бывшее, на их взгляд, съедобным.

Гарденер перевел взгляд на своего собеседника. Окружающее приобретало все более таинственные тона. Этот парень слышал о проделках томминокеров. Сколько же детей на свете знает об этих существах, если судьба случайно свела Гарденера с одним из них, и многие ли теряли родителей из-за пристрастия к бутылке?

Парень запустил руку в карман и извлек коробочку фейерверк-патронов. Вот она – жар-птица юности, подумал Гарденер, улыбнувшись.

– Хочешь, запустим парочку? В честь четвертого числа? Это должно тебя развеселить.

– В честь четвертого? Четвертого июля, хочешь сказать? А что это за день?

Парень сухо улыбнулся:

– Как же, это ведь День Труда.

Кажется, двадцать шестого июня… он попытался восстановить последовательность событий. Боже милостивый! Что же он делал все эти восемь дней? Ну… кое-что вспоминается. Так-то лучше. Отдельные проблески сознания пробивались через кромешную тьму, окутавшую его память, правда, ничего существенного прояснить им не удавалось. Навязчивая идея, будто он покалечил кого-то, снова поселилась в его голове, но уже как несомненная реальность. Хотел бы он знать, кто его

(Трептрепл)

жертва и что он сделал ему или ей. Не стоит. Лучше всего будет позвонить сейчас Бобби и, не дожидаясь, пока он вспомнит, что произошло, покончить с собой.

– Послушайте, мистер, а откуда у вас этот шрам на лбу?

– Поскользнувшись, врезался в дерево.

– Держу пари, вы глубоко распахали лоб.

– Даже глубже, чем кажется; впрочем, не стоит об этом. Слушай, есть здесь поблизости телефон-автомат?

Парень кивнул в сторону довольно нелепого домика с зеленой крышей, расположенного примерно в одной миле. Домик смахивал на жилье шотландского пастора; постройка, возносившаяся на гранитном мысе, была пропитана духом ранней готики. Похоже на дачу. Немного поколебавшись, Гард предположил:

– Это, кажется, «Альгамбра», точно?

– Именно так.

– Спасибо, – ответил Гард, направляясь к даче.

– Мистер?

Он оглянулся.

– Разве вы не возьмете и эту? – Парень кивнул на промокшую записную книжку, вынесенную на песок волнами. – Вы могли бы ее высушить.

Гарденер покачал головой.

– Мой мальчик, – ответил он, – да я и сам-то не просыхаю.

– А вы все-таки не хотите зажечь пару штук ракет?

Гарденер снова мотнул головой, улыбаясь:

– Будь с ними осторожен, хорошо? Люди часто калечат себя самыми безобидными вещами.

– Буду. – Парень смущенно улыбнулся. – Моя мама прекрасно с ними справлялась, до того как, ну, вы понимаете…

– Понимаю. Как тебя зовут?

– Джек. А вас?

– Гард.

– С праздником, Гард.

– Тебя тоже, Джек. И держись подальше от томминокеров.

– Стукнул в дверь, – уныло закончил тот, глядя на Гарденера понимающими глазами.

В этот момент Гарденера снова посетило предчувствие («Кто мог бы предположить, что похмелье обостряет восприимчивость к психическим эманациям Вселенского Разума?» – осведомился горько-саркастический голос в глубине его сознания). Что-то, неизвестно, правда, что именно, снова наполнило его ощущением, что в этот момент он просто необходим Бобби. Он двинулся прочь от школьника, шагая довольно быстро, хотя влажный песок засасывал его ноги, направляясь к домику с зеленой крышей. Вскоре сердце заколотилось так сильно и голова заныла так нестерпимо, что кровь, казалось, пульсирует в глазных яблоках.

А заветная «Альгамбра» оставалась так же далеко, как и прежде.

Чуть помедленнее, а то заработаешь сердечный приступ или удар. Или то и другое.

Он пошел помедленнее, постепенно уясняя себе абсурдность ситуации. Он, который собирался утопиться минут пятнадцать назад, теперь беспокоится о своем сердце. Почти как в старом анекдоте об обреченном чудаке, отвергнувшем сигарету, которую предлагал ему командир горящего судна.

– Я стараюсь завязать с этой вредной привычкой, – ответил он.

Снова вступило в голову, и теперь вспышки боли складывались в скачущие строчки:

Он стал как вкопанный. С чего это всякая дрянь лезет в голову? (Дались ему эти томминокеры!)

В ответ оглушительный и жуткий голос, звучащий словно со дна пустого колодца, отчетливо произнес: Бобби в беде!

Он рванулся вперед, снова перейдя на быстрый шаг… даже более быстрый, чем раньше. В голове стучало: Я хотел бы выйти, но не смею: я боюсь, он там, за закрытой дверью.

Он взбежал по скользким ступеням, ведущим на вершину гранитного холма к коттеджу; проведя рукой по носу, он обнаружил, что возобновилось кровотечение.

Гарденер провел в холле «Альгамбры» ровно одиннадцать секунд – вполне достаточное время, чтобы консьерж обнаружил отсутствие обуви у Гарденера. Консьерж кивнул вышибале, и, когда Гарденер начал препираться, они вдвоем спустили его с лестницы.

Они пинали бы меня, даже будь я обут, переживал Гард. Да что там, я сам втоптал себя в грязь.

Он смотрел на свое отражение в стеклянной двери прихожей. Да, есть на что посмотреть. Он попытался стереть рукавом кровь с лица, но только размазал еще больше. Глаза опухли и налились кровью. Его недельная щетина топорщилась, как иглы дикобраза через полтора месяца после линьки. В солнечной курортной «Альгамбре», где мужчины выглядят как подобает, а женщины носят теннисные юбочки, он выглядел как взбесившийся самец кенгуру.

Было очень рано, почти все постояльцы еще спали, так что у швейцара нашлось время объяснить Гарду, где находится ближайший телефон. Оказалось, что на автозаправке.

– А теперь топай отсюда побыстрее, пока я не позвонил в полицию, – напутствовал его швейцар.

Все, что он еще не знал о себе, он мог бы прочитать в презрительном взгляде швейцара.