Томка. Тополиная, 13 - Страница 8

Что ж, не стану опровергать собственные рассказы, ибо большей частью они не относятся к категории заблуждений. Олеся действительно замечательная женщина и человек, но вот ведь какая штука… Да, она не претендовала на меня и не проявляла инициативу, позволяла мне быть мужчиной и самостоятельно принимать решения. Но за минувшие пару месяцев кое-что изменилось. Я стал – ее. Я теперь не просто желанный мужчина, который крутится рядом, я теперь – ее мужчина, ее завоевание. Отчасти, допускаю, и собственность. Серьезных оснований предполагать эту метаморфозу я пока не получал, но первые звоночки звенели. Оказалось, что Олеся умеет ревновать, и весьма изощренно.

– От чего зависит? – спросила она.

– От встречи в обед. У меня намечается важный разговор с одним человеком, и по итогам этого разговора прояснится мое расписание на вечер.

Я отвернулся, стал смотреть, как Томка застегивает ремешки на сандаликах. В мыслях же делал ставки: задаст этот дурацкий вопрос или не задаст?

– С кем встреча?

Я вздохнул. Не удержалась, спросила. Привыкай, Антон… либо с самого начала настаивай на своих правилах игры.

– Деловая встреча. С Таней Казьминой.

– Это которая… с преподавателем Томки?

– Ага.

Я почему-то почувствовал себя дураком. Если насчет женской ревности я пока ничего определенного сказать не мог, то признаки ревности педагогической мне наблюдать приходилось. Обе – и Олеся, и Татьяна – были прекрасными педагогами, однако их методики значительно отличались. Олеся работала по старинке, по утвержденным в образовательной системе программам, с целой детсадовской группой из двадцати с лишним головастиков, не имея возможности уделять много времени каждому из них. Татьяна же ничем подобным не ограничивалась, использовала самые современные методы, ускоряющие процесс познания, при этом самая большая группа, которую она принимала единовременно, не превышала четырех человек. Немудрено, что Томка читала и считала быстрее всех своих друзей в садике. Олеся понимала, что ее заслуг в этом немного.

– У нее что-то случилось? Или это касается Тамары?

– Нет, доча здесь ни при чем. Я потом расскажу.

– Ладно. – Олеся через силу улыбнулась, погладила меня по плечу и обратилась к Томке: – Так, завтрак уже закончен, я надеюсь, ты дома покушала.

– Да! Папа навалил мне целую тарелку манной каши!

– Папа у тебя молодец, умеет навалить.

Томка подтянула шорты, чмокнула меня в щеку и убежала в группу.

«Черт вас разберет, девчонки», – подумал я.

До обеда – точнее, часов до одиннадцати – я просидел в своем кабинете в офисе, отвечая на электронные письма и разбирая документы. Финансовый баланс моего предприятия вызывал осторожный оптимизм. После летнего затишья стала подтягиваться клиентура, почти все мои сотрудники сегодня работали в поле – на сыске, охране и по мелким делам. Все успели сходить в отпуск, даже Петя Тряпицын, мой незаменимый помощник и вообще мозг предприятия. Словом, как начальник я чувствовал себя подобно крысе, попавшей на колбасный склад.

В половину двенадцатого я отбыл из офиса. Прошел пешком по проспекту Ленина, заглянул в пару магазинов детской одежды, прицениваясь к осенней и зимней обуви для девочек. Как ни крути, я мало что смыслил в этом, и принимать решения без женского напутствия не рисковал. Если раньше я отдавал гардероб Томки на откуп своей матери, бабе Соне, то теперь вполне можно подключать Олеську. Пусть привыкает.

Ровно в двенадцать я вошел в кофейню на шумном перекрестке. Завидел Таню еще от крыльца. Она сидела за двухместным столиком в углу, пила кофе и что-то просматривала на планшетном компьютере.

– Привет. Ты уже сделала заказ?

– Нет. – Таня улыбнулась, отложила планшетник. – Зачем два раза гонять официантку.

Мы подозвали девушку в белой блузке. Я заказал чай с лимоном и английский завтрак, Таня выбрала черный кофе и пирожное со сложным французским названием, которого я не запомнил. Татьяна любила все французское – от музыки и литературы до круассанов. Она дважды ездила во Францию в какие-то культурные туры, посещала Лувр, изучала тамошнее виноделие, привезла много интересных вещей, парочка из которых – милые фарфоровые статуэтки пастушек – обрели вечный покой в шкафу Томкиной комнаты. Татьяна и внешне немного походила на француженку: миниатюрная брюнетка с короткой стрижкой выглядела и вела себя на публике утонченно и элегантно. Мне казалось странным, что я никогда не замечал возле нее молодых людей, хотя знакомство наше продолжалось уже не первый год.

Однажды Томка после занятия спросила ее: «Татьяна Валерьевна, а почему у вас нет детей?». Таня, ничуть не смутившись, ответила, что для этого нужно выйти замуж. «А почему вы не замужем?» – «Потому что мне не хочется». Томка была озадачена, думала об этом весь вечер, а у меня закрались сомнения в традиционной сексуальной ориентации Татьяны…

Не знаю, но почему-то именно об этом я подумал сейчас, глядя, как Татьяна пьет кофе и ест пирожное, подхватывая кусочки маленькой ложечкой. Ведь у меня не было ровным счетом никаких оснований считать ее лесбиянкой. Да и какое мое собачье дело, если уж начистоту?

– Мы потратим минут десять на светские беседы или сразу приступим? – спросил я.

– На светские беседы нет времени, у меня до следующей лекции всего сорок минут.

– Тогда я тебя очень внимательно слушаю.

Она отодвинула блюдце с недоеденным пирожным, взяла кофе.

– Даже не знаю с чего начать.

– С любого места. Вот хоть с этих гвоздик.

Татьяна кивнула и посмотрела на часы.

Опять чертовщина какая-то, вот что я вам доложу с офицерской прямотой! Либо же всему есть объяснение, которого я, признаться, пока не вижу.

Но обо всем по порядку…

Этой ночью Татьяна также не могла сомкнуть глаз. Уснула лишь ближе к часу. Сновидений она не помнит, но из пуховой перины забытья ее вытолкнул телефонный звонок. Ударил по ушам мелодией рингтона, который в других обстоятельствах навевал приятные чувства, но посреди ночи сработал как выстрел из базуки. Часы на дисплее музыкального центра показывали 03:18.

Татьяне казалось, что вечером, укладываясь в постель, она выключила у телефона звук. Точнее, она была уверена, что выключила!

Она протянула руку, перевернула телефон дисплеем вверх. «Номер не определен» – гласила иконка на дисплее.

– Блин, – пробормотала Таня, и по спине, от шеи до татуировки на пояснице, побежали мерзкие холодные букашки.

Такого сообщения она еще ни разу не получала. Очевидно, что ничего сверхъестественного в нем не было – просто звонивший запретил определение собственного номера, – но в сочетании с необычным временем и кромешной тьмой это производило пугающее впечатление.

Татьяна взяла телефон в руки, подержала немного. Глубоко вдохнула. Выдохнула. Нажала кнопку приема вызова

– Алло.

Тишина в ответ. Но кто-то дышал. Дыхание было размеренное, глубокое и отчетливое.

– Алло, говорите! – повторила Таня уже с раздражением. Кто бы он ни был, этот идиот, нельзя звонить посреди ночи и молчать! Напугал своим звонком – говори дело и докажи, что имел серьезные причины, или пошел к черту. – Вас не слышно!

– Да, – со вздохом прошептали в ответ.

Таня обомлела.

– Не поняла?

Глубокий и режущий вздох повторился, и затем так же шепотом, но уже отчетливо прозвучало:

– Запереть девчонку в комнате… Запереть…

– Что? – Таня осеклась. Она вдруг поняла, что задавать вопросы бессмысленно.

Трубка еще дышала несколько мгновений, а потом очень буднично и без всяких предупреждений умолкла. Не было даже прощальных коротких гудков.

Таня бросила телефон на диван, вытерла пот со лба, снова посмотрела на часы.

3:17…

– Ты на ночь принимаешь снотворное? – спросил я.

Таня не обиделась, просто отрицательно покачала головой.