Том 7. Произведения 1863-1871 - Страница 169
Негласный цензор «Отеч. записок», член Совета Главного управления по делам печати Ф. М. Толстой в частном письме к Некрасову замечал, что в сатирические категории «легковесных, историографов или фофанов» попадают «все руководители общественного и государственного строя» России (письмо около 8-10 сентября 1868 г. — ЛН, т. 51/52, стр. 593–594).
…изучить Поль де Кока и прочих классиков, потом выслушать курс наук в заведении минеральных вод…— Следуя не вполне обоснованной традиции, установившейся в русской демократической критике и литературе, Салтыков употреблял имя Поля де Кока как нарицательное, для обозначения безыдейности, низменности духовных интересов, эротической непристойности. В таком же значении фигурируют в салтыковской сатире И. И. Излер и его Заведение искусственных минеральных вод («Минерашки») — скандально известный у петербуржцев увеселительный сад в Новой деревне, с цыганами и фривольной французской эстрадой и опереттой.
Науки юношей питают…— Из оды Ломоносова «На день восшествия на престол имп. Елисаветы Петровны 1747 года».
Je suis solide au poste, // Car j’ai un fief tempérament! (Я крепко держусь на своем посту, // Ибо непреклонен). — Из каскадной песенки гастролировавшей в Петербурге французской шансонетки Лафуркад. По-видимому, из ее репертуара извлечены и другие песенки, популярные среди историографов.
Историографские помпадурши — любовницы и наперсницы «историографов» (см. «Помпадуры и помпадурши», т. 8 наст. изд.).
Было время <…>, когда мы думали даже, что вот-вот окопаемся от целого мира…— Эзоповское указание на режим военно-полицейской диктатуры и на политику националистического изоляционизма николаевского царствования перед Крымской войной.
…не можем забыть <…> одного учителя географии, который <…> в учебнике своем написал: «Россия есть бутылка <…> благонадежно закупоренная»… — Намек на К. И. Арсеньева, автора официозного учебника географии (см. прим. к стр. 116). Сатирический образ России — бутылки, закупоренной казенной печатью с орлом, на пробке которой сидел император, вошел в сознание передовой части русского общества еще со времени революции 1848 г. во Франции: так Россия была изображена на одной из тогдашних французских карикатур (см. Н. В. Шелгунов, Л. П. Шелгунова, М. Л. Михайлов. Воспоминания в двух томах, т. 1, М. 1967, стр. 233; М. Корф. Записки. — «Русск. старина», 1900, № 3, стр. 569).
…уничтожены шлахбаумы <…>, сдан в архив откуп <…>, наложена печать молчания на суды земские, на суды уездные — и злодеи <…> вострепетали пуще прежнего! — Шлахбаумы, то есть заставы при въезде в города, на которых проверялась личность путешественника, были уничтожены указом Александра II от 23 июля 1857 г. Салтыков иронически констатирует, что все реформы Александра II (перечисляются также крестьянская, судебная реформа 1864 г., отмена откупной системы торговли вином в 1861 г., и проч.) не поколебали основ сословно-монархического строя в России.
Провен — старинный городок во Франции.
Петербургская журналистика <…> осуждала убеждения так называемых «постепеновцев»…— Речь идет о полемике демократической публицистики с либеральными теориями медленного, постепенного прогресса (Добролюбов. От Москвы до Лейпцига, 1859. — Н. А. Добролюбов. Собр. соч. в 9-ти томах, т, 5, Л. 1962, стр. 457, 468, 469). Начатая еще до крестьянской реформы Чернышевским, Добролюбовым, Писаревым на страницах «Совр.» и «Русск. слова», она была продолжена затем новыми выступлениями Писарева («Исторические эскизы». — РС, 1864, № 1), Елисеева («Внутр. обозрение». — С, 1863, № 1–2), а также статьями Щелгунова, Зайцева и др. Сам Салтыков не раз подвергал резкой критике постепеновскую идеологию в целом и крохоборство земских либералов в частности (см., например, «Завещание моим детям», «Новый Нарцисс…»). «Письма о провинции» продолжают эту критику. В комментируемом абзаце Салтыков, однако, выражает свое сочувствие «постепеновцам» в связи с тем, что «люди этих убеждений — те самые, против которых в настоящее время направлены самые ядовитые стрелы историографов» (см. также выше вариант финала очерка в ОЗ и изд. 1869).
Письмо пятое*
Впервые — ОЗ, 1868, № 9, отд. II, стр. 113–124 (вып. в свет 7 сент).
Над «Письмом пятым» Салтыков работал летом 1868 г.; хронологическими границами служат конец мая (работа над четвертым «письмом») и начало сентября (общая публикация четвертого и пятого «писем»).
В изд. 1869 «письмо» было перепечатано без изменений. При подготовке «письма» к изд. 1882 Салтыков внес некоторые изменения и несколько сократил текст. Приводим один из вариантов ОЗ и изд. 1869.
К стр. 238–239, в конце абзаца «Совершенно основательно думают…» вместо слов «Имея это в виду <…> в беспечность»:
Конечно, руководствуясь свидетельством истории, можно сказать заранее, что из всех этих толков и посулов не выйдет ровно ничего. Сознаемся откровенно, мы даже очень мало печалимся, предсказывая эту неспособность чужеядства к организации. В самом деле, если чужеядство бессознательное сделало нас свидетелями такого бесчисленного множества безобразий, то по крайней мере оно имело в пользу свою то обстоятельство, что, однажды устраненное, не оставило по себе и следа. Совсем другая будущность ожидает чужеядство сознательное, дисциплинированное и стремящееся организоваться. Это последнее, ежели оно успеет в своих замыслах, наверно въестся так сильно, что проест истязуемый субъект до мозга костей. Следовательно, в этом случае, бессилие есть явление, возбуждающее не сожаление, но скорее чувство совершенно ему противоположное. Тем не менее как бы мы ни были уверены в несостоятельности чужеядных посулов, мы не должны, однако, забывать, что и «Бавию приходится ошибкой обмолвиться стихом», что посулы эти, ежели не устраняют дорогого нам дела окончательно, то задерживают его и запутывают. Основываясь на этих соображениях, мы не только не должны, но даже не имеем права впадать в беспечность излишнюю.
«Письмо пятое» подводило некоторые итоги содержанию предшествующих «писем». Тема его — причины, затрудняющие «развитие скромных зачатков, положенных в основу русской жизни» крестьянской, судебной и земской реформами. Как утверждает Салтыков, главное препятствие этому развитию представляет союз «историографства» и «чужеядства» — паразитарного отношения к жизни. Социальные корни психологии «чужеядства» Салтыков вскрывает на примере эволюции института мировых посредников, показывая, как всякое полезное общественное дело в условиях пореформенной России приурочивается для «личного домашнего употребления» правящих сословий, потому что проведение его в жизнь каждый раз отдается в руки людей, «повитых» и воспитанных крепостным правом. «Чужеядство» является наследием дореформенной эпохи, и писатель соединяет эти понятия в единой формуле: «чужеядство-крепостничество».
В результате союза «историографов» и «чужеядных элементов» у кормила власти соединились бюрократическая косность и невежество с крепостническим своекорыстием. Салтыков указывает на опасную тенденцию общественной жизни конца 60-х годов — тенденцию крепостнической реакции, одевшейся в последнее время в мантию консерватизма, к «партийной» консолидации[237], призывает все живые силы нации к непреклонной борьбе с этими «примелькавшимися» и вездесущими тенями «прошлого», вновь выходящими теперь на авансцену общественной жизни. Он указывает и на коренную причину живучести этих теней: остались неизменными в своем существе «прежние рамки жизни», «в которых так удобно было расправлять крылья».