Том 6. Зимний ветер. Катакомбы - Страница 113

Черноиваненко развел руками:

— Утюга не захватили. В том-то и дело! Кстати, в твоем грандиозном торговом предприятии не найдется какого-нибудь подходящего утюга?

— Чего-чего, а утюгов и ступок сколько угодно, — печально заметил Колесничук.

— Так я захвачу с собой один утюжок. Ты мне напомни.

— Добре. Можешь их забирать хоть все. А еще лучше — я тебе подберу какое-нибудь более подходящее для сезона пальто и шляпу, а это оставь на комиссию. Может быть, найдется какой-нибудь обезумевший чудак и купит.

— Хорошо. Буду уходить — подбери… А теперь так, — сказал Черноиваненко и стал, по своему обыкновению, расхаживать взад и вперед по чулану, опустив голову. — На днях мы записали переданный по радио приказ номер пятьдесят пять.

Черноиваненко взял с ящика свой треух, порылся в подкладке и протянул Колесничуку несколько листков папиросной бумаги, сложенной в виде ленты. Колесничук разгладил пропотевшие листки на коленях и прочитал первые строчки приказа, убористо, без интервалов, напечатанного на пишущей машинке.

— Снимешь с него три-четыре копии. К тебе будут в магазин приходить разные люди специально за приказом. Каждому дашь по одному экземпляру, чтобы он, в свою очередь, сделал несколько копий и передал дальше. Таким образом приказ быстро разойдется по всей нашей сети и великое слово нашей партии дойдет до народа. Условный вопрос: «Принимает ли магазин „Жоржъ“ на комиссию несгораемые шкафы?» Ответ: «Несгораемых шкафов не принимаем». — «Жаль, что не принимаете, а то есть выдающийся шкаф фирмы Бернгардт». — «Ну, если фирмы Бернгардт, то привозите». Запомнишь? Повтори, какой фирмы шкаф?

— Бернгардт.

— На всякий случай запиши где-нибудь на стенке карандашом. И каждому напоминай, чтобы переписывали без ошибок, как можно аккуратнее. — Черноиваненко вдруг схватил Колесничука за плечо и быстро спросил: — Какой фирмы шкаф?

— Бернгардт, — так же быстро ответил Колесничук.

— Молодец! Стало быть, можно на тебя рассчитывать? Обеспечишь?

— Обеспечу, — решительно сказал Колесничук.

На прощанье он принес из магазина и надел на Черноиваненко зеленое австрийское пальто и мягкую каскетку, а зимнее пальто и пыжиковый треух вывесил на продажу. Затем, тяжело вздыхая, он пожаловался на плохую торговлю.

— Да, братец, — сказал Черноиваненко, — твой торговый дом горит, как свечка. И я тебе скажу почему.

— Почему? — тихо спросил Колесничук.

— Потому что ты типичный «не братья Пташниковы». Ты с места в карьер загнал за четверть цены наши ленинградские отрезы, а потом, естественно, сел в галошу. Разве так торгуют, милый человек?

— А что же надо было делать?

— Сейчас я тебе скажу.

Черноиваненко засунул руки в глубокие карманы австрийского пальто и стал ходить перед сконфуженным Колесничуком, опустив голову в мягкой каскетке с двумя пуговками впереди.

— Во-первых, надо было сначала узнать цены на ленинградское трико. Ведь это трико для немецко-румынского потребителя — предмет самых пылких мечтаний. Разве с ленинградским трико может равняться немецкая дерюга из эрзац-шерсти? Да немцы сроду не видали такого трико! А ты что? Ты выбросил, как я понимаю, его на рынок по демпинговым ценам… (Можно было подумать, что Черноиваненко всю свою жизнь занимался вопросами торговли!) Куда ж ты после этого годишься? А еще коммерсант!..

— Я не коммерсант, — сказал Колесничук.

— Ну, так твой батька был коммерсант.

— И батька не был коммерсант. Батька был всего лишь приказчиком у братьев Пташниковых.

— Если бы твой батька торговал у братьев Пташниковых так, как ты торгуешь у меня, то братья Пташниковы сразу бы твоему батьке дали по шапке. Может быть — нет?

Колесничук обиделся. Он глубоко вздохнул и так надулся, что его закрученные усы полезли выше носа.

— Довольно странная аналогия, — проговорил он с одышкой. — Выходит, что ты братья Пташниковы, а я у тебя приказчик? Интересно!

— А ты как думал? Ты, может быть, воображаешь, что ты здесь братья Пташниковы?

— Если не я, то, во всяком случае, и не ты.

Черноиваненко вдруг сморщил нос и засмеялся:

— Правильно, Жора! Ни ты, ни я. Мы оба здесь с тобой всего лишь приказчики. А братья Пташниковы в море купаются. А теперь, старик, слушай. У нас на складе имеются еще две штуки ленинградского трико. Я его зажал на крайний случай. Теперь, по-видимому, мы имеем именно этот крайний случай, так как работа наша расширяется и требуется как можно больше денег. Я постараюсь перебросить трико из катакомб в твою погребальную контору… (Все-таки Черноиваненко не мог удержаться от некоторого сарказма!) Значит, я постараюсь перебросить две штуки ленинградского трико из катакомб в твой, так сказать, универмаг и пришлю тебе еще кое-какие ценные вещички. Торгуй! Но только, Жорочка, умоляю тебя всем святым, в дальнейшем имей на плечах голову.

— Порядок! — сказал Колесничук.

Затем Черноиваненко стиснул Колесничуку руку и быстро, не оглядываясь, вышел из магазина. И тут только Колесничук вдруг вспомнил, что не успел написать Раисе ответную записочку. Он выскочил за Черноиваненко на мокрую, зеркально сверкающую на солнце и дымящуюся Дерибасовскую, бросился туда-сюда, но Черноиваненко уже скрылся из глаз, смешавшись с толпой…

Дела комиссионного магазина «Жоржъ» стали поправляться.

Правда, ленинградское костюмное трико доставили из катакомб лишь в середине лета, и то с большим трудом. Но и без того в торговле почувствовалось некоторое оживление, так как с наступлением весны в Одессу стали наезжать из Румынии туристы и коммерсанты, иногда целыми семьями.

Одесса стала модным местом, чем-то вроде Ниццы, где одни рассчитывали повеселиться, другие — завести коммерческие связи, третьи — купить дачу где-нибудь в районе Фонтанов или Люстдорфа и жить в свое удовольствие, считая себя полными хозяевами прелестного города и его окрестностей вместе со всеми виноградниками, садами, целебными лиманами, бывшими колхозами и животноводческими фермами. Они приезжали через Бессарабию на своих малолитражках, похожих на рыжих тараканов, и разыгрывали из себя богатых иностранцев, пугая население последними берлинскими модами — светлыми мужскими пиджаками ниже колен, перстнями с печатками и дамскими шляпами, высокими, как цилиндры трубочистов.

Комиссионный магазин «Жоржъ» хотя и не процветал, но, во всяком случае, сводил концы с концами и даже имел небольшую прибыль. Бойко пошли велосипеды, старые теннисные ракетки, веера, фотоаппараты, мороженицы; была продана детская коляска. В один прекрасный день в магазин «Жоржъ» явился какой-то румынский господин с игривыми глазами и бессовестной бородкой, оказавшийся знаменитым аккерманским специалистом по детским болезням, и купил стариннейшие ободранные весы для младенцев, которые Колесничук считал совершенно безнадежными. Стали захаживать проигравшиеся румынские офицеры с напудренными лиловыми носами и подкрашенными губами: они сдавали на комиссию выходные лаковые сапоги со шпорами и шерстяное белье. Забегали румынские дамочки в вуалетках, разыскивали одеколон «Красная Москва» и оставляли на комиссию «знаменитые» румынские духи «Ша нуар».

С одной стороны, это было хорошо, а с другой — плохо: очень затрудняло явки. В магазине все время толокся народ, и надо было проявлять крайнюю осторожность, все время быть начеку.

Изредка по коротким и нарочито неясным запискам Черноиваненко без подписи он выдавал разным людям мелкие и крупные суммы из выручки.

Когда было получено из катакомб ленинградское трико, Колесничук выставил на продажу всего один отрез и назначил за него хорошую цену — 245 марок. Он хотел прощупать рынок. Через два дня отрез был продан. Колесничук переждал некоторое время и выбросил второй отрез, накинув десять процентов. Новый отрез был продан так же быстро. Колесничук снова сделал перерыв, на этот раз более длительный. Было небезопасно слишком явно торговать советской мануфактурой.