Том 6. Может быть — да, может быть — нет. Леда без лебедя. Новеллы. Пескарские новеллы - Страница 107
Тогда Чиру обратился за согласием к Джалуке, но тот отказался. Чиру, не будучи в состоянии удержаться, сердито закричал:
— Так умирай же!
Джалука еще больше побледнел и взглянул на товарища своими большими, полными ужаса глазами.
Наступала ночь. Море, казалось, еще сильнее ревело во мраке. Ярко вспыхивали волны, пронизываемые светом, отбрасываемым фонарем, который висел у носа. Земля была далеко. Матросы уцепились за веревки, чтобы сопротивляться напорам волн. Ферранте правил рулем, заглушая время от времени бурю криком:
— Да иди же вниз, Джалу!
Джалука почему-то боялся оставаться в одиночестве и, как ни терзала его боль, не хотел спуститься вниз. Он тоже держался за веревку, скрежеща зубами от боли. Когда подходила высокая волна, матросы опускали вниз головы и испускали дружный крик, похожий на те возгласы, которыми сопровождают люди особенно тяжелую совместную работу.
Из-за тучи выглянула луна, страх уменьшился. Но море бушевало всю ночь.
— Режьте! — сказал наутро товарищам измученный Джалука.
Прежде чем решиться на операцию, товарищи приступили к решительному обсуждению. Потом осмотрели опухоль, которая была величиной с кулак. Все ранки, которые раньше придавали опухоли сходство с осиным гнездом или решетом, превратились в одну сплошную язву.
— Мужайся! Крепись! — сказал Массачезе.
Ему пришлось взять на себя роль хирурга. Он попробовал на ногте клинки всех ножей и наконец остановился на недавно отточенном ноже Таламонте-старшего.
— Мужайся! Крепись! — повторил он.
Нетерпение охватило его и остальных моряков.
Больной, казалось, впал в мрачное оцепенение. Он не спускал глаз с ножа и стоял, ничего не говоря, с полуоткрытым ртом и свесившимися по бокам руками. Он был похож на помешанного.
Чиру усадил его и снял повязку. Губы его дрожали, зубы стучали. Все склонились над раной и молча смотрели на нее.
— Вот так и этак, — сказал Массачезе, указывая кончиком ножа направление разрезов.
Вдруг Джалука разрыдался. Все его тело дрожало от всхлипываний.
— Мужайся! Мужайся! — повторяли матросы, взяв его за руки.
Массачезе приступил к операции. При первом прикосновении ножа Джалука испустил громкий крик, стиснул зубы и глухо стонал.
Массачезе резал медленно, но уверенно, высунув кончик языка, как он привык это делать при всякой работе, требующей особенного внимания. Так как судно качалось, то разрез вышел неровным, нож входил то слишком глубоко, то едва касался раны. Вдруг, благодаря сильному толчку, лезвие углубилось в здоровую ткань. Джалука снова вскрикнул и, обливаясь кровью, стал биться, как животное в руках мясников. Он не хотел больше подчиняться пытке.
— Нет, нет, нет!
— Иди сюда! — кричал ему Массачезе, желая продолжать начатую операцию, так как боялся, что прерванный разрез мог грозить большой опасностью.
Все еще бурное море ревело вокруг без конца. Клубы туч обняли все небо, на котором не было видно птиц. Несмотря на этот шум и зловещую темень, моряки были озабочены лишь одним: они боролись с больным, чтобы удержать его, и сердито кричали:
— Иди же сюда!
Массачезе наудачу быстро сделал еще четыре или пять разрезов. Кровь, смешанная с беловатым гноем, хлынула из ран и обрызгала всех, кроме Назарено, который стоял у руля, дрожа от страха при виде этой пытки.
Ферранте ла Сельви, увидев, что баркасу грозит опасность, изо всех сил закричал:
— Отдай шкоты! Ворочай руль к северу!
Оба Таламонте, Массачезе и Чиру бросились исполнять команду. Судно качаясь понеслось вперед. Вдали показалась Лисса. Длинные полосы света падали на воды, выглядывая из-за туч и резко изменяя свой цвет в зависимости от перемен на небе.
Ферранте остался у руля. Остальные вернулись к Джалуке. Нужно было прочистить раны, прижечь их и затампонировать.
Раненый, казалось, был в полном отупении и ничего не сознавал. Он смотрел на товарищей помертвевшими глазами, уже застывшими, как у умирающих животных. Время от времени он повторял как будто про себя:
— Я умер! Я умер!..
Чиру, держа в руках кусок влажной пакли, пытался прочистить рану. Но своими грубыми руками он только бередил ее. Массачезе, желая до конца подражать оператору Маргадонны, усердно заострял кусочки соснового дерева. Оба Таламонте приготовили смолу, так как для прижигания раны они остановились на кипящей смоле. Но им никак не удавалось зажечь огонь на палубе, которую ежеминутно окачивало водой. Наконец оба Таламонте спустились в трюм.
— Омой рану морской водой! — крикнул Массачезе, обращаясь к Чиру.
Чиру последовал совету. Джалука подчинялся всему, не переставая жалобно вопить и скрежетать зубами. Его шея страшно вздулась и вся покраснела, а в некоторых местах стала фиолетовой. Вокруг надрезов начали образовываться коричневые пятна. Больной с трудом дышал и глотал, его мучила жажда.
— Молись святому Рокку, — сказал ему Массачезе, который уже кончил стругать дерево и дожидался смолы.
Увлекаемый ветром баркас отклонился в сторону Себенико, потеряв из виду остров Лиссу. Хотя волнение было еще сильное, но буря, по-видимому, стихла. Среди ржавых облаков показалось солнце.
Братья Таламонте появились наконец с глиняной миской, полной кипящей смолы.
Джалука упал на колени, чтобы снова произнести обеты святому. Все перекрестились.
— О, святой Рокк, спаси меня! Я обещаю тебе серебряную лампаду, масла на целый год и тридцать фунтов восковых свечей. О, святой Рокк, спаси меня! Поддержи жену и детей… Сжалься! Смилуйся надо мной, святой Рокк!..
Джалука сложил руки и говорил точно не своим голосом. Потом снова сел и просто сказал Массачезе:
— Начинай.
Массачезе обернул кусочки дерева паклей, медленно погрузил их в кипящую смолу и затем начал тереть этой массой припухшие места. Чтобы сделать прижигание более действенным и глубоким, он налил смолы и в раны. Джалука уже не стонал. Зрители с содроганием смотрели на эту пытку.
Вдруг Ферранте ла Сельви воскликнул со своего поста, тряхнув головой:
— Вы убили его!..
Полумертвого Джалуку унесли в трюм и уложили на койку, возле больного остался дежурить Назарено. Сверху доносились гортанные возгласы Ферранте, который руководил маневрированием, и торопливые шаги матросов. Вдруг Назарено заметил щель, через которую лилась вода, и позвал товарищей. Матросы в тревоге спустились вниз и стали все вместе кричать, стараясь предупредить опасность.
Джалука, ослабевший телом и духом, все-таки приподнялся на койке, вообразив, что баркас идет ко дну, в отчаянии он ухватился за одного из Таламонте.
— Не покидайте меня! Не покидайте меня! — умолял он как женщина.
Его успокоили и снова уложили. Но он продолжал метаться, лепетать бессмысленные слова, плакать, ему не хотелось умирать. Воспаление шло дальше, захватывало всю шею, углублялось в мозг и постепенно переходило на все туловище, опухоль принимала чудовищные размеры, и он чувствовал, что задыхается. То и дело он раскрывал рот, чтобы глотнуть воздух.
— Несите меня наверх! Мне тут не хватает воздуха, я здесь умру…
Ферранте созвал товарищей на палубу. Судно лавировало, стараясь взять правильный курс, что было теперь не так легко. Ферранте в ожидании попутного ветра стоял у руля и командовал. Приближался вечер, и волнение начинало утихать.
Спустя немного выбежал наверх Назарено.
— Джалука умер! Джалука умер! — в ужасе кричал он.
Моряки сбежали вниз и нашли товарища мертвым, он лежал на койке скорчившись, с открытыми глазами и распухшим лицом, как у повешенного.
— Умер? — спросил Таламонте-старший.
Товарищи, немного растерявшись, молча стояли перед трупом. Потом молча поднялись на палубу.
— Умер? — повторял Таламонте.
День медленно скрывался за водами. В воздухе было совершенно спокойно. Вторично повисли паруса, и судно остановилось. Вдали виднелся остров Сольта.
Моряки собрались на корме и стали обсуждать положение дел. Беспокойство закралось в их душу. Массачезе задумался. Он был бледен.