Том 5. Девы скал. Огонь - Страница 6

И этот образ короля, среди всех образов, поднявшийся из священной почвы и вошедших в мою душу, этот образ иногда являлся мне так ясно, что принимал вид осязаемых форм; я жадно созерцал его, и над моими мыслями сияли в неописуемой красоте внезапно зародившиеся идеи и быстро угасали, чтобы, быть может, никогда не разгореться снова.

Таким образом римская равнина своим суровым наставлением поощряла меня продолжать развитие моей мужественности, утверждать мое внутреннее господство, очерчивать, твердой рукой «этот замкнутый круг, где зарождается человеческая красота», по словам Леонардо. И в конце каждого дня я вопрошал себя: «Какими мыслями обогатилась моя сокровищница? Какие новые силы развились в моем существе? Какие новые возможности открылись мне?» И я хотел, чтобы каждый день носил отпечаток моего стиля, отличался бы признаком зрелого искусства, гордой эмблемой победы; близкое знакомство с Фукидидом дало мне пример его полководцев, которые всегда сначала произносят прекрасные и убедительные речи, а затем сражаются со всей своей силой и в заключение одерживают победы на поле битвы.

— А зачем это? — повторял вдали и вблизи сумеречный голос толпы, напоминавший голос евнуха. — В чем смысл, в чем цена жизни? Для чего жить? Для чего трудиться? Всякое усилие бесполезно, все суета и печаль. Нужно одно: убивать свои страсти одну за другой и стараться с корнем вырвать надежду и желание, в которых причина жизни. Отречение, полное безразличие, уничтожение всех мечтаний, полное небытие — вот конечное освобождение!

Жалкие существа, пораженные проказой, изрекали эти скучные жалобы. По рассказам наивного Геродота, древние персы считали эту отвратительную болезнь грехом, совершенным против Солнца. И действительно, этот рабский народ оскорблял Солнце. Часть его в надежде очиститься погружалась в широкие волны благочестия, где они нежились и услаждались с большим сокрушением сердец. Но зрелище от этого было не менее отвратительно.

Я обращал взоры и напрягал слух в другую сторону, и сердце мое начинало биться живою радостью, потому что глаза мои, не затуманенные слезами, различали все линии и все краски, ибо слух мой здоровый и сильный воспринимал все звуки и все ритмы, ибо разум мой мог безгранично наслаждаться всеми мимолетными явлениями жизни и умел развивать в самом себе много других печалей и накопить наиболее очаровательную прелесть жизни именно в быстрой смене ее явлений и в покрове ее тайн. И тогда я молился: «О, многогранная Красота Мира, не к одной тебе возносится моя хвала, не к одной тебе, а также и к моим предкам, к тем, кто умел наслаждаться тобой в протекшие века и передал мне свою богатую и горячую кровь. Слава ныне и вовеки чудным ранам, нанесенным ими, величественным пожарам, ими зажженным, прекрасным чашам, какие они осушали, великолепным одеждам, которыми они украшали себя, чудным скакунам, которых они ласкали, дивным женщинам, которыми они обладали, всем их битвам, всем их опьянением, их пышности и сластолюбию — слава им! Ибо этим они создали пять чувств, в которых ты долго и глубоко можешь отражаться, о, Красота Мира, как в пяти обширных и глубоких морях!»

Между тем поэты, истощив сокровищницу рифм, вызывая образы прежних времен, оплакивая свои умершие иллюзии и перечисляя оттенки вянущих листов, поэты, растерянные и лишенные бодрости, вопрошали одни с иронией, другие искренно: «Каким может теперь быть наше служение? Должны ли мы прославлять в гекзаметрах всеобщую подачу голосов? Должны ли мы тревожными пятистопными ямбами ускорять падение королей, наступление республик, выступление черни у власти? Не существует ли в Риме, как некогда в Афинах, какого-нибудь Клеофана, демагога и фабриканта лир? Мы могли бы за небольшое вознаграждение на его инструментах, настроенных им самим, убедить легковерных, что в толпе царят сила, право, мысль, мудрость свет!..»

Но никто среди них более великодушный и гордый не поднялся и не сказал: «Защищайте Красоту! Это ваше единственное служение! Защищайте мечту, живущую в вас! Если теперь смертные отказывают в славе и почестях поэтам — питомцам Музы, как называл их Одиссей, — защищайтесь всеми оружиями и даже насмешкой, если она более действительна, чем брань. Старайтесь отравить ваши стрелы самым сильным ядом. Сделайте так, чтобы ваши сарказмы имели достаточно едкости, чтобы проникнуть до мозга и разрушить его. Клеймите до кости глупые лбы, которые хотели бы наложить на каждую душу определенный штемпель, как на общественное орудие, и сделать одинаковыми все человеческие головы, как головки гвоздей под молотом мастера. Пусть ваш безумный смех поднимается до небес, когда вы услышите, как конюхи Великого Зверя вопят в собрании. Заявляйте и доказывайте во славу Разума, что их речи не менее гнусны, чем звук, каким крестьянин отправляет через рот газы своего желудка, набитого овощами. Заявляйте и доказывайте, что их руки, которым Данте — ваш отец — дал бы тот же эпитет, что и ногтям Таисия, годны, чтобы собирать навоз, но не достойны подниматься в собрании в знак принятие закона. Защищайте мысль, которой они грозят, Красоту, которую они оскорбляют! Наступит день, когда они замыслят сжечь книги, разбить статуи, разорвать картины. Защищайте старинное свободное произведение ваших учителей и будущее творчество ваших учеников против ярости пьяных рабов. Не отчаивайтесь, что вы малочисленны. Вы обладаете высшим искусством и высшей силой в мире — Словом. Ряд слов может одержать над ними верх, убить их сильнее, чем химическая формула. Отвечайте смело разрушением на разрушение!»

А патриции, лишенные власти во имя равенства, тени исчезнувшего навеки мира, изменившие заветам своей расы и не знающие или забывшие искусство управлять, исповедываемое их предками, спрашивали в свою очередь: «Каким может быть теперь наше служение? Должны ли мы обманывать время и себя самих, стараясь поддерживать слабую надежду среди увядших воспоминаний, под сводами, запечатленными кровавой мифологией и слишком обширными для нашего коротного дыхания? Или мы должны признать великий догмат 89 года, открыть портики наших княжеских дворов для толпы народа, украсить фонариками наши каменные балконы в дни государственных праздников, стать компаньонами еврейских банкиров, проявлять нашу незначительную власть, заполняя избирательные листы именами наших поставщиков платья и шляп, наших сапожников, наших ростовщиков и адвокатов?»

Кто-нибудь из них, не расположенный к мирному отречению, к элегантной скуке и бесплодной иронии, отвечал: «Воспитывайте себя, как вы тренируете ваших скаковых лошадей, и ждите случая. Научитесь методу укреплять и развивать самих себя, как вы научились побеждать на ипподроме. Имейте достаточно воли, чтобы направлять по прямой линии к определенной цели все ваши энергии и даже ваши самые бурные страсти и самые шаткие пороки. Будете убеждены, что сущность человека превосходит в цене все побочные качества и что господство над самим собой и есть, главным образом, признак аристократа. Верьте только в силу, сдерживаемую долгой работой над самим собой. Сила — это первый закон природы, закон ненарушимый и непреодолимый. Работа над самим собой — это высшая добродетель свободного человека. Мир может быть основан только на силе, как в золотой век, так и в эпоху дикарей. Если бы случилось, что второй потоп Девкалиона разрушил все земные расы и, как в древней басне, новые народы произошли бы от камней, люди, едва выйдя из творческой Земли, боролись бы между собой, пока самый сильный не покорил бы всех остальных. Итак, ждите и подготовляйте событие. Рано или поздно, несмотря на ваше незначительное число, вам удастся вернуть себе поводья, чтобы управлять массой в свою пользу. И действительно, вам будет не очень трудно вернуть стадо к повиновению. Плебеи всегда остаются рабами, потому что у них врожденная потребность протягивать руки к цепям. Никогда до конца мира у них не будет в сердце чувства свободы. Не давайте обмануть себя их воплями и непристойными кривляньями, но помните всегда, что душа Толпы подчинена Панике. Поэтому вы хорошо сделаете, если запасетесь свистящими кнутами, примете повелительный вид, придумаете какую-нибудь забавную стратегию. Когда Улисс, изобретательный на хитрости, объезжал лагерь, собирая воинов на площадь, и встречал какого-нибудь вопящего плебея, он наказывал его своим скипетром и угощал следующими суровыми словами: „Молчи, молчи, ты — трус и ты ничто на войне и в совете!“ Благородный демагог Алкивиад, наиболее искусный в управлении Великим Зверем, начинал так свою речь перед отправлением в Сицилию: „Мне, более чем кому-либо другому, о, Афиняне, принадлежит право повелевать, и я считаю себя достойным этого права“. Но самый глубокий и важный для вас урок предлагает вам Геродот в начале книги Мельпомены. Вот он: „Скифы пребывали двадцать восемь лет вдали от своей родины, ведя войну в северной Азии, и когда они пожелали вернуться на родину после такого долгого промежутка, то встретили не меньшие затруднения, чем испытанные ими во время мидийской войны. Большая неприятельская армия закрывала им доступ в страну. Это произошло оттого, что скифские женщины, на долгое время лишившиеся своих мужей, отдались рабам. От этих женщин и рабов произошло новое потомство юношей, которые, зная о своем происхождении, обратились против возвращающихся из Мидии. Чтобы преградить им путь, они вырыли рвы, тянущиеся от таврских гор до меотийских болот, которые весьма обширны. Потом, благодаря сильным укреплениям, им удалось отразить приступ скифов. И когда эти последние после долгих переговоров увидели, что они не могут победить оружием, один из них заговорил: ‘О, скифы, зачем мы дабы себе столько труда? Сражаясь против наших врагов, мы ослабляем сами себя постоянными трудами, а убивая их, мы только сокращаем число наших будущих рабов. Поэтому я думаю, что надо сложить копья и стрелы и каждый из нас должен только взять кнут с своего седла и выступить с ним против этих людей. Ибо, видя нас до сих пор идущих с оружием, они, вероятно, сочли себя равными нам и сыновьями равных нам; но, увидев вместо оружия в наших руках кнут, они сразу почувствуют, что они наши рабы, и, сознав свое положение, они не смогут больше сопротивляться нам’“. Выслушав эту речь, скифы последовали совету. И их противники, пораженные ужасом при виде кнутов, перестали сражаться и обратились в бегство. Вот как скифы вернули себе свое отечество. О, властелины, лишенные власти, задумайтесь над этой историей!»