Том 35. Бичо-Джан Рассказы - Страница 6
— Гнать надо со двора этого хвастунишку! — говорит Петро-конюх, первый приходя в себя от смеха. — Как он попал сюда?
Татарчонок-лезгин уставился на него своими злыми маленькими глазками и, гордо подняв голову, произнес:
— Ай да не торопись, дувана (глупец по-лезгински). Нажил себе толстое брюхо, а ума не нажил ни капли. Или адата (обычая) не знаешь нашей страны? Гостя нельзя гнать со двора. Аллах (Бог по-татарски) велит почитать гостя пуще отца и матери. Сами ангелы Аллаха гостя к дверям хозяев подводят. А ты меня гнать собираешься, бессовестный ты человек!
— Да какой же ты гость: рваный, грязный нищий! Вон у тебя и бешмет (кафтан) весь в клочьях, и папаху (шапку) мыши поели, — говорил сконфуженный Петро.
Он был действительно неправ, советуя прогнать лезгина, вопреки восточному обычаю, — и, отлично сознавая это, смутился.
— А ты надень на меня новый бешмет да папаху — вот и не буду рваным нищим, — ловко вывернулся Али, поднимая своею находчивостью новый взрыв смеха среди присутствовавших.
— Хороший ответ! — вскричал развеселившийся Кико, одобрительно кивнув головой карлику. — Только как ты попал сюда все-таки, молодец?
— Как попал? Через ворота, понятно. Затем и открывают ворота, чтобы в них проходить.
— Да он умница! Ишь, язык у него острее лезвия кинжала, — смеясь, вставила Шуша. — Вели ему поплясать, голубь мой.
Услышав эти слова, маленький оборванец прищелкнул языком, лукаво блеснул своими щелочками-глазами и сказал:
— Это ты верно говоришь, девушка. Ума у Али побольше, нежели блох в грязной собачьей шерсти.
И, не обращая внимания на покрывший его слова хохот, он властно, тоном настоящего хозяина, приказал окружающим:
— Эй вы! Чем зря рты раззевать до ушей да хохотать над Али, играйте, Али покажет вам, как пляшут лезгинку в дагестанских горах.
И в ожидании первых звуков знакомой музыки он лихо подбоченился.
Заныла зурна, зазвенела чунгури. Шуша подняла с ковра свой бубен и стала ударять в него в такт музыке.
Али волчком завертелся по разостланному ковру.
Ах, что это была за лезгинка! Какие-то дикие прыжки, обезьяньи жесты и такие смешные ухватки, что нельзя было на них смотреть без хохота.
Все присутствовавшие покатывались со смеху, глядя на диковинную пляску. Шуша выронила бубен и, закрыв лицо покрывалом, хохотала до слез. Кико уткнулся в расшитую шелками мутаки (подушку) и вздрагивал от судорожного смеха.
Прибежала старая Илита и, всплеснув руками, так и залилась мелким старушечьим хохотом.
Наконец Али разошелся до того, что стал на голову и начал выделывать в воздухе уморительные движения ногами. Потом ловко перекувыркнулся и подполз на коленях к маленькому князьку.
— Ну, что? Доволен ты моей пляской? Это еще что: Али плясал на голодный желудок, а вот ты вели накормить хорошенько, так он тебе всех твоих слуг на джигитовке за пояс заткнет. Прикажи только.
— Эй, не больно ты хвастайся, мальчонок; не то пальцы мои попробуют крепость твоих ушей, — произнес Петро, грозя карлику.
— А ты не хвастайся, дядя, — усмехнулся лезгин, — потому что старому дубу не угнаться за лозой виноградной… Ветки дуба крупны и корявы, а виноградная веточка, видишь, как бьет хлестко, хоть бы словами, и то ладно пока.
Петро закусил губу, потому что все остальные присутствовавшие не могли не одобрить ловкого ответа лезгина.
Кико подозвал Шушу и долго на ухо шептал ей что-то. Девочка тотчас же поспешила на кухню замка и притащила оттуда дымившуюся чашку с бараньим шашлыком, обильно приправленным салом, чесноком и рисом, и целую груду только что испеченных к ужину горячих лавашей.
Маленький оборванец с жадностью накинулся на еду, и в несколько минут от вкусного блюда не осталось ни кусочка.
Тогда Илита велела карлику следовать за собой и провела его в гардеробную князя. Там она долго рылась в сундуках, пока нашла старое платье Кико, который ростом был немного ниже взрослого двадцатилетнего Али.
Когда получасом позднее переодетый в суконный кафтан, новые чувяки и шаровары Али с бараньей шапкой на голове появился перед Кико, тот захлопал в ладоши от восторга.
— Ну вот, ты сыт и одет в хорошее платье, Али. Можешь идти, откуда пришел, но навещай нас почаще в замке. Мы скоро уедем отсюда. А с тобою так весело проходит время! Ты так умеешь веселить и смешить, — ласково говорил своему новому другу Кико.
— А коли приглянулся я тебе, господин, оставь меня у себя. Али тебе верным слугою будет. Ему некуда идти. Он один-одинешенек на свете, сирота и байгуш (нищий).
— Бедный Али! — произнес задумчиво Кико. — Это ужасно — быть одному на свете! Оставайся пока в замке. А когда приедет отец, я упрошу его взять тебя домой, на Алазань, в наше поместье. Ты мне понравился, Али, с тобой так весело, право. Только я ничего не могу решить без князя-отца.
— Благодарю тебя, князек. Верь, Али станет служить и тебе, и твоему князю-отцу.
И говоря это, Али снова приложил руку к сердцу и низко склонился перед Кико, который был в восторге от своего нового слуги.
Али поселился в замке князя Тавадзе, и они с Кико стали неразлучны.
До тех пор у маленького князя был один товарищ в играх, проказах и шалостях — Шуша. Кико дружил с девочкой, благо, девочка эта могла заткнуть за пояс первейшего проказника-шалуна. Но все же это была Шуша, девочка, которая, кстати сказать, проказничая с Кико, всегда удерживала своего маленького друга, когда тот чересчур расходился и шалил не в меру.
— Этого нельзя, голубь мой. Храни тебя Господь и святой Георгий, разве можно так прыгать. Еще ножку повредишь! Не скачи так быстро, упадешь, упаси Боже… — часто говорила она. Ну, ни дать ни взять — бабушка Илита.
А Али совсем не останавливает Кико, несмотря на то, что он старше Шуши на целых шесть лет. При нем и то можно, и это позволительно.
Чего-чего только они не проделывают с ним! Влезут на башню, наберут камешков и бросают наперегонки оттуда — чей упадет дальше. А то и новое занятие придумали: каждый вечер стреляют из винтовок в цель на дворе замка. Призовут чепаров и давай состязаться в стрельбе. И всегда Али остается победителем. У него на редкость острые глаза и ловкий прицел, точно у горного орленка. А то Али вдруг вызывает на бой все мужское население замка.
Особенно любит бороться Али с Петро. Кико всегда хохочет до слез, глядя на эту борьбу. Петро — большой и толстый — пыхтит, как старый баран после водопоя, а Али маленький, но ловкий и увертливый, как кошка. И борется он всегда со смешными прибаутками, от которых все присутствующие буквально валятся со смеху на траву.
Толстый Петро всегда остается побежденным, ловкий маленький Али — победителем.
— Молодец татарчонок! Ай да джигит! — одобряют его зрители.
А Кико, захлебываясь от восторга, бежит к Илите и требует, чтобы устроили пирушку в честь победителя.
Во время же угощения Али (а с ним и всего населения замка) Кико поет по просьбе присутствующих.
Тут уже приходит в восторг сам Али. Такого голоса, как у маленького князя, он не слыхал в лезгинских аулах (селениях). Али задумывается под песни маленького князька; печальная тень осеняет его некрасивое горбоносое лицо.
Но лишь только кончается сладкая песня, смолкает звонкая чунгури, Али снова дурачится, кривляется, сыплет шутками на потеху слушателям.
А вечером, с закатом солнца, чепары седлают коней и по холодку сопровождают Кико, Али и Шушу в горы.
Горбатый лезгин и тут далеко превосходит их. Так, как он, никто не умеет скакать.
— Шайтан (дьявол по-татарски) так не скачет, — уверяет всех Али, перепрыгивая со всего разбега широкую трещину в горах на одной из самых лихих лошадок замка.
Дух захватывает у Кико и Шуши при виде бешеных прыжков или скачек по узенькой тропинке над самым краем бездны.