Том 3. Невинные рассказы. Сатиры в прозе - Страница 177
…со стола богатого Лазаря. — См. прим. к стр. 73.
Ржанищев. — См. о нем в заключительной части очерка «Наши глуповские дела».
Федька Козелков, Сеня Бирюков— см. прим. к стр. 282.
…распускает слух, что его побили. — Вполне возможно, что тут имеется в виду ложный слух, пущенный о самом Салтыкова ненавидевшими его тверскими крепостниками-дворянами, о чем сохранились сведения в мемуарных источниках. Так, например, кн. Д. Д. Оболенский в своих «Набросках из воспоминаний» приводит рассказ о том, что Салтыков — вице-губернатор будто бы получил оскорбление действием от одного помещика, которому посоветовал «помириться» с побившими его крестьянами («Русский архив», 1895, кн. 1, стр. 64; опровержение этого слуха см. в статье И. А. Митропольского «По поводу воспоминаний князя Д. Д. Оболенского». — Там же, стр. 371).
Морвёзки— сопливые ( франц. morveuses).
Наши глуповские дела
Впервые — в журнале «Современник», 1861, № 11, стр. 5-42 (ценз. разр. — 7 декабря). Подпись: Н. Щедрин.
Сохранились две рукописи очерка. Черновой автограф содержит полный текст первоначальной редакции. Входящая в очерк «Комедия» (впоследствии под заглавием «Погоня за счастьем» опубликованная в составе «Недавних комедий») композиционно делит его на две части: первая, в значительной мере соответствуя печатному тексту, включает ряд фрагментов, которые позднее в несколько переработанном и сокращенном виде вошли в очерк «К читатслю». Финал первой части посвящен застыдившемуся Зубатову и завершается следующим абзацем, вводящим в очерк «Комедию»:
«Но в особенности любезно обращается он с так называемыми «просителями возрождения». С тех пор, как он убедился, что «возрождение, ma chère, совсем мило выходит», с тех пор, как перестал трусить Иванушек, он начал относиться к этому предмету просто и даже отчасти игриво. Вставая утром от сна, он уже уверен, что в передней ожидает его толпа искателей; он неторопливо пьет свой чай, разговаривая с Сеней Бирюковым, называя его своим импресарио и даже слегка подсмеиваясь над всеми этими чающими движения воды.
А в приемной в это время происходит:
Комедия».
Непосредственно вслед за «Комедией» в черновом автографе следует вторая часть очерка (с абзаца «В самом деле…», на стр. 497, до конца). Она также в основном соответствует печатному тексту. Другая рукопись представляет собой перебеленный вариант первой части очерка с незначительными изменениями и дополнениями, внесенными в процессе переписки чернового автографа, которая не была доведена до конца. По этой рукописи Салтыков вырабатывал окончательный текст произведения: он перечеркнул начало очерка, вписал на полях новый вариант, соответствующий печатному тексту; отчеркнул карандашом фрагменты, подлежащие исключению (значительная часть из них позднее вошла в очерк «К читателю»), а также наметил место (оно обозначено крестом и пометой: «на особых листах») для вставки в текст рассуждения о «хороших людях» («Мудрено ли, что глуповцы… утешались, взирая на нас!», стр. 488–491). Это рассуждение, а также включенный в состав «Наших глуповских дел» дневник Ржанищева представляют собой фрагменты из двух очерков, начатых или существовавших сначала отдельно: «Хорошие люди» и «Предчувствия, гадания, помыслы и заботы современного человека» (см. в наст. томе раздел «Неоконченное»).
«Наши глуповские дела» — третий по времени появления в печати очерк «глуповского цикла». Написан он летом или осенью 1861 года в Твери, то есть почти одновременно с предыдущим очерком «Клевета». Но образ Глупова получает здесь дальнейшее развитие. Хотя он еще по-прежнему «привязан» к губернскому городу, в нем уже ощутима тенденция к отождествлению Глупова с общероссийскими порядками. Показательны в этом отношении слова о «столичных» и «прочих» Глуповых в первоначальном варианте начала очерка:
«Давно ли, кажется, беседовал я с вами, читатель, о нашем уездном Глупове, как уже сердце мое переполнилось жаждою повести речь о другом Глупове, Глупове — губернском.
Он также лежит на реке Большой Глуповице, кормилице-поилице всех наших Глуповых: уездных, губернских и прочих (каких же «прочих», спросит слишком придирчивый читатель. — Разумеется, заштатных и безуездных, отвечаю я, ибо столичных Глуповых не бывает, а бывают столичные Умновы. Это ясно как день). Он также имеет свою главную улицу, по сторонам которой тянутся каменные дома одноэтажной, полукаменной постройки; он также пересекается во многих местах оврагами, по склонам которых в изобилии разводится капуста и прочий овощ, услаждающий неприхотливый вкус обывателей. Словом, Глупов как Глупов, только губернский».
Один из элементов более широкого обобщения Глупова заключен в раздумьях о его «истории», впервые появляющихся в «Наших глуповских делах», — итог их пока негативен: «У Глупова нет истории», потому что невозможна такая история, «которой содержанием был бы непрерывный, бесконечный испуг». Размышления Салтыкова о трагедии народной пассивности и бессознательности, о гражданской незрелости общества в конце 60-х годов лягут в основу изображения глуповского мира в «Истории одного города».
«В надежде славы и добра// Идем вперед мы без боязни…— несколько перефразированные начальные строки из стихотворения Пушкина «Стансы». У Пушкина: «В надежде славы и добра // Гляжу вперед я без боязни…»
…благорастворение воздухов…— см. прим. к стр. 26.
Почему они назывались« хорошими» людьми…— см. прим. к очерку «Хорошие люди».
…получит возмездие в рождество…— см. прим. к стр. 359.
…о распрях, происходивших в Испании между карлистами и христиносами. — « Карлисты» и « христиносы» — две партии, образовавшиеся в Испании в 1833 году после смерти короля Фердинанда VII. Карлисты — реакционная партия сторонников Дон-Карлоса, брата короля и претендента на престол; христиносы — либеральная партия сторонников королевы Христины.
Иванушки. — Образ Иванушек, под которым разумеется многострадальное русское крестьянство, впервые появился в очерке 1860 года «Скрежет зубовный» («Сон»). В очерке 1862 года «К читателю» Иванушки, ранее стоявшие вне глуповского мира, были впервые введены в него («Вот тебе младший наш Глупов, вот тебе наш Иванушка!» — стр. 288). Ср. также в очерках 1862 года «Глупов и глуповцы» и «Глуповское распутство» (в т. 4 наст. изд.).
Глуповцы… прислушавшись к речам Силы Терентьича и Терентья Силыча, называли их даже бунтовскими…— В годы подготовки и проведения крестьянской реформы в недовольных ею помещичье-крепостнических кругах сложилось течение «олигархической» оппозиции. Сторонники его (Н. Безобразов и др.) стремились к дворянско-аристократической конституции. Салтыков не верил в силу ни либеральной, ни олигархической оппозиции, в глуповские «бунтовские» речи — ни справа, ни слева.
…что может значить глуповское возрождение? — Высмеивая « глуповское возрождение», то есть правительственные реформы, проводимые при ликовании либералов, Салтыков противопоставляет ему подлинное возрождение, связывая его с активной борьбой демократической интеллигенции ( Умнов) и народных масс ( Буянов) за социальные и политические преобразования.
Приводим по рукописи отрывок, не вошедший в окончательный текст очерка и разъясняющий смысл намека на невозможность подлинного возрождения на глуповской почве (в рукописи он следует после слов: «А без этого какое же может быть возрождение!» — стр. 497):
«Жили мы все… очень между собою дружно. Младшие уважали старших, старшие утешали младших. «Плоть от плоти, кость от костей наших», — говорили старшие. «Как прикажете-с?» — доверчиво спрашивали младшие. И все шло таким манером, мирно и добропорядочно, не то, что где-то там за морями, в городе Буянове, где, как слышно, сын отцу намеднись сказал: «Не дури, тятька, разобью зубы!»