Том 2. Разоренье - Страница 126
Широкие хронологические границы третьей повести (от 30-40-х годов до 60 — начала 70-х годов) позволили писателю наглядно показать тщетность всех упований, возлагаемых на «новый порядок»: «новый порядок», так же как и старый, «крепостной порядок жизни», враждебен народу, гнетет и уродует человеческую личность. Острота разоблачения сущности пореформенных порядков вызвала в 1903 году запрещение отдельных изданий повестей цикла. В своем докладе по поводу повести «Наблюдения одного лентяя» цензор писал: «Типичное для Гл. Успенского отрицательное отношение к деятельности правительства в устроении народной жизни в рассматриваемом сочинении выступает особенно резко».
В центре внимания Успенского, как и революционеров-демократов 60-х годов, были народные массы, интересы которых он непреклонно отстаивал. Отсюда его стремление познакомить читателя со всеми слоями народа, выяснить его положение, взгляды и настроение.
В первой повести цикла Успенский с большой социальной проницательностью создал, впервые в русской литературе, образ рабочего протестанта-бунтаря, характерный для эпохи зарождения рабочего движения в России. В отличие от героев Ф. М. Решетникова — рядовых представителей рабочей массы, которые в поисках лучшей жизни приходят к стихийному протесту против эксплуататоров (см. романы Ф. Решетникова из жизни рабочих: «Глумовы» (1866–1867), «Где лучше?» (1868), Михаил Иванович понимает, что причиной страшной жизни рабочего человека является классовое угнетение — «прижимка». Успенский изобразил не только пробуждение классового сознания, «просияние ума», у представителя рабочей бедноты, но и свойственные ему в ту эпоху иллюзии, незнание путей борьбы.
Историческую правдивость созданного Успенским образа подтверждают дошедшие до нас отрывки предназначавшейся для герценовского «Колокола» статьи «Голос тульских оружейников», которая отражала взгляды тульской рабочей бедноты. В статье смело разоблачаются заводские порядки, она проникнута глубокой ненавистью к «ватаге деспотов», командирам и полковникам — управителям завода, и к богатым оружейникам, действующим «в ущерб горькой бедности» (см. ст. В. Н. Ашурков. Голос тульских оружейников — «Каторга и ссылка», 1933, № 2).
Цензура сразу почувствовала политическую остроту повести. Когда в 1871 году был представлен в цензуру сборник произведений разных авторов, в который был включен отрывок из «Разоренья», цензор Н. Лебедев потребовал запрещения сборника; об Успенском он писал следующее: «Судебному преследованию, на основании ст. 1036 Ул. о нак., подлежит и автор отрывка „Михаил Иванович“ — Г. Успенский, так как в уста этого лица он старался вложить протест против неудовлетворительности современного общественного строя… Необузданностью своей речи он клеймит разными наименованиями достаточное сословие, ставя в параллель с ним бедствующий класс, безжалостно эксплуатируемый классом обеспеченным. Без сомнения, такой монолог может возбудить страсти одной части населения против другой, будучи написан пером очень талантливым».
По выходе в свет повести отдельным изданием в 1871 году цензура возбудила против автора преследование, «ввиду нарушения им законов о печати». Главный герой повести — рабочий-протестант — был совершенно неприемлем для царской цензуры.
В двух других повестях цикла Успенский воссоздает духовный облик современного ему крестьянина, прослеживает «работу темной мысли над своим положением», «нарождение новых, неясных стремлений в толпе, то есть в неразвитой, забитой и необразованной среде». Его пристальное внимание привлекают недовольство крестьян «новым порядком», поиски ими социальной справедливости, которые во второй половине 60-х годов выразились как в отдельных случаях открытого возмущения, так и в образовании религиозных сект рационалистического характера. Сектанты, используя религиозные идеи, отрицали современное общественное устройство и путем создания религиозных общин пытались построить свою жизнь на новых экономических и нравственных началах. Скрывающийся под религиозной оболочкой крестьянский протест нашел свое отражение в повестях цикла (история Мироновской общины — стр. 207–212, отстаивание жителями села Покровского своих прав на землю и человеческое достоинство, рассуждения ходока «от всего мира» Демьяна — стр. 257–261, 305–311).
В то же время в повести «Наблюдения одного лентяя» отразились свежие воспоминания о кровавых расправах с крестьянами, обманутыми царским манифестом 1861 года (усмирение крестьянских волнений в Поволжье в 1861 году — рассказ солдата).
В повести «Наблюдения одного лентяя» помимо крестьян писатель показывает также ряд выходцев из мещан, протестующих против подавления личности гнетом господствующего порядка. Подчеркивая индивидуалистический пассивно-анархический характер этого протеста, Успенский называет его «протест помощью лени». Индивидуалистическому протесту мещан во имя «спокойного существования с крошечными и пустяшными привязанностями» писатель противопоставил социальный протест крестьянских масс: «люди хотят чего-то большего», — заявляет он.
Но народ, считал Успенский, бессилен самостоятельно «завоевать вещи, которых, за долгим отсутствием досуга, он не может даже и выразить настоящим образом» («Наблюдения провинциального лентяя» — «Отечественные записки», 1871, № 12).
С горечью и грустью констатируя ограниченность и пассивность крестьянского протеста, Успенский показывает их источник — страшную темноту задавленных нуждою, непомерно угнетенных крестьян. Следствием «безграничной темноты, обуревающей темного человека», является, по мнению Успенского, и гнет традиционного религиозного мировоззрения.
Писатель считал несознательность народных масс главным препятствием для вступления их на путь активной борьбы за подлинно человеческую жизнь. Эта мысль красной нитью проходит через весь цикл и особенно подчеркнута в повести «Тише воды, ниже травы». В первой редакции («Отечественные записки», 1870, № 3) повесть кончалась следующими словами: «Все бежит, все шевелится, все тревожится в своем положении, — и все может быть вдруг проглочено либо собственной темнотой, либо посторонним вмешательством, задача которого доводить людей до состояния — „Тише воды…“». Идеи Успенского были близки взглядам Салтыкова-Щедрина, высказанным им в «Письмах из провинции» — письмо шестое, посвященное народу (1868).
Однако Успенский видит в крестьянстве и скрытые незаурядные силы и возможности: они проявляются и в стремлении к справедливости, которой проникнуто решение крестьян-присяжных («Тише воды, ниже травы»), и в необычайной душевной стойкости крестьян, их готовности идти на смерть за то, что они считают истиной («Наблюдения одного лентяя»). Осознание возможностей, таящихся в народе, должно побудить демократическую интеллигенцию встать на путь борьбы, утверждал писатель.
Вслед за Чернышевским и Добролюбовым Успенский своими повестями ставит вопрос о потребности народа в руководителях. Многозначительный смысл приобретают поиски Михаилом Ивановичем бывшего семинариста Максима Петровича, которому он обязан «просиянием ума».
В цикле Успенский создает галерею типов интеллигенции пореформенных лет. В повести «Наблюдения Михаила Ивановича» перед нами преемники героев дворянской литературы «лишних людей» — питомец «лихоимного гнезда» Василий Черемухин и разорившийся барчук Уткин. В исповеди Василия Черемухина Успенский разоблачал «причины существования и свойства одного из многочисленнейших типов русского благородства, — бесплодно живущего и бесплодно погибающего человека. В прежнее время воспевание бесплодных шатаний человека этой породы составляло единственный подвиг литературы, которая таким образом сделала его почти образцом истинного героя, никогда не упоминая о влиянии оброков, взяток, откупных доходов и других вариантов чужого труда на развитие нравственного капитала человека, выросшего среди их и на них. И благодаря сокрытию вышеупомянутых, весьма некрасивых вещей, тип этот был весьма пленителен — и разнообразие его оттенков было бесконечно, хотя сущность оставалась одна и та же — недостаток нравственных сил, вследствие обезличивающего влияния семьи. В настоящее время привлекательная сторона этого типа утратилась безвозвратно, но существование его и до сих пор не подлежит никакому сомнению и обнаруживается поминутно, только в иной форме» (первая редакция повести).