Том 2. Проза 1912-1915 - Страница 61

— Полно вам каркать, Полина! вы неисправимы, — отозвалась Правда Львовна.

— Пойдем, Лелечка, пройдемся, — вдруг предложила Полина, не обращая внимания на реплику Прайды Львовны.

— Где ж тут пройтись! ты же видишь, сколько тут народу: как говорится, не проворотишь.

— Ну, что там не проворотишь! так, потихоньку пролезем.

Хотя Елена Александровна ясно видела, что Полине хотелось просто-напросто поближе рассмотреть Фортова, но ей самой было так скучно сидеть за семейным столом, что она сказала, слегка улыбаясь:

— Ну, пойдем, пожалуй, если тебе так не сидится.

Но до столика, расположенного у самой эстрады, им не суждено было беспрепятственно добраться. Первыми их задержала Соня Полаузова с братом, неизвестно откуда взявшаяся. Они были в первый раз в «Сове» и казались растерянными.

Указав им место, где сидели Ираида Львовна и муж, Лелечка сделала с трудом еще шага четыре вперед. Полина что-то говорила сзади, разделенная уже несколькими людьми.

— Где вы были до сих пор? вы только что приехали. Я вас не видел, — произнес Жан Жубер, вскакивая со стула, причем стакан, который он не выпускал из рук, слегка пролился на соседа.

— Я тут уж давно и видела ваши прелестные по-прежнему танцы! — отвечала Лелечка через чью-то голову.

— В том-то и ужас, что по-прежнему, — отвечал француз, делая комическую гримасу, казавшуюся еще комичнее от освещения снизу.

— Здесь сегодня забавное освещение! как будто ходишь по потолку.

— А что ваш муж, ваши друзья?

— Мой муж здесь, он в той комнате.

— Я видел здесь этого молодого человека, Пекарского, и искал вашу компанию около него, но потом подумал, что вы совсем не приехали.

— Мы приехали не вместе и случайно разъединились, — говорила Лелечка, краснея, тем более что она уже почти добралась до Лаврика, который, не поворачиваясь, казалось, внимательно слушал ее разговор с Жубером.

Его спутник, очевидно, не узнавал Лелечки, чему последняя даже была отчасти рада. Его лицо ей напомнило так живо ее визит к Лаврентьеву и прошлый год, что она с большим чувством сказала своему собеседнику:

— Я так рада, так рада, что с вами встретилась, что вы не можете себе представить!

Тот посмотрел на нее с удивлением.

— Конечно, очень счастливая случайность привела меня сегодня сюда, но теперь мне, кажется, опять нужно идти на эстраду, я вижу знаки, которые мне делает мой аккомпаниатор оттуда.

Лелечка только сейчас заметила, что, действительно, Жубер был покрыт темным плащом, под которым, очевидно, скрывался не пиджак, а короткое трико, в котором тот исполнял мимические отрывки. На этот раз был воинственный танец, напоминавший мужские пляски на тризне героев. Лелечка смотрела с большим вниманием уже на самого Жубера, забыв о Фортове. Танец делался все быстрее и быстрее, покуда с последним резким аккордом танцор разом не остановился, закинув голову и руки, и в ту же минуту осветился красноватым светом будто далекого костра. Эффект был очень красивым, и публика, аплодируя, не заметила, что красный блеск не пропадает, а наоборот, усиливается, причем воздух как-то сразу сделался дымным. Не замечал, казалось, этого и сам исполнитель, все еще весело раскланивавшийся, встряхивая волосами. Наконец кто-то громко сказал:

— Но мы горим!

На секунду все сразу стихли, для того чтоб сейчас же поднялась какая-то не очень шумная, но невообразимая суматоха. Первые истерические крики женщин из дальней комнаты были как бы сигналом к общему гвалту. Многие столы были сразу же со звоном опрокинуты, на них валились люди, и следующие с трудом перелезали через упавших. Все сразу же бросились к узкой лестнице выхода, валясь и толкаясь. Только по широко разинутым ртам некоторых благоразумных можно было догадываться, что они о чем-то кричали, вероятно, убеждая успокоиться. Более испуганные и нетерпеливые влезали на стулья и столы, думая как бы, что этим они избегнут опасности быть задавленными, и не валились сейчас же только потому, что толпа была слишком скучена. Как только образовывалось малейшее свободное пространство, они падали, чтоб больше не подыматься. Наконец, загорелись длинные ленты и серпантин, спускавшиеся с потолка.

Огонь весело взвивался кверху, откуда падал огненной золой на головы кричащих людей. Волосы некоторых дам вспыхнули, а на узкую лестницу все продолжали карабкаться, валя и толкая друг друга. Наконец в низких дверях образовалась такая куча, что через нее можно было пролезть только на четвереньках. Некоторые несли женщин, высоко подняв над головами других. Случайно задетый выключатель вдруг распространил темноту на все помещение, освещаемое теперь одним пожаром. Желая восстановить свет, кто-то пустил вместо этого электрический вентилятор, который еще больше раздувал пламя, расстилая его по земле. Полотна, прибитые по стенам, корежились, и цветные капли текли на плечи теснившимся. Особенно трудно было выбраться тем, кто попал в угол за большим камином. Вероятно, уже приехали пожарные, потому что послышался звон стекол и ставни, закрывавшие окна на улицу, хлопнули по затылкам тех, кто находился около них. Лелечка оказалась почему-то именно за печкой; кругом были все чужие. Она видела мельком, как в общем потоке проплыла мимо нее голова ее мужа, но, очевидно, он ее не заметил, хотя она громко кричала ему: «Леонид».

Ни Ираиды Львовны, ни Полины не было видно; ей показалось, что вдоль противоположной стены прошли Лаврик и Фортов, почему-то не к выходу, а в интимную комнату. Очевидно, все уже теснились в передней, откуда редко кто возвращался, так как в большой зале стало несколько просторней. Елена Александровна рискнула слезть со скамейки, куда она забралась, попав в угол. И шум несколько уменьшился, так что можно было различать отдельные фразы проходивших. Но лучше бы их было не слышать! Слова нечеловеческого страха, нелепые приказания и советы или спокойствие, близкое к идиотизму. Как ни странно, Елена Александровна только сейчас почувствовала, услышала, что она сама все время кричит. Собственный ее голос так незнакомо поразил ее слух, что она подумала: «Кто же это кричит? Боже мой, Боже мой! — ах, да, это я сама!»

Какая-то толстая дама плакала на уцелевшем столе и, неизвестно для чего, методически спокойно раздевалась. Еще больше, чем собственный голос, Елену Александровну удивило ее имя, произнесенное кем-то, и то, что слова, следовавшие за этим обращением, имели человеческий смысл.

— Елена Александровна, какое счастье, что вы еще здесь, а не в передней! идемте в ту комнату, там нет давки и через окно можно спастись.

Перед Лелечкой стоял Жубер, в том же коротком трико, неровно освещаемый огнем.

— Да, да! — зашептала Лелечка, — пойдемте! вы видете — я ваша.

Жубер ничего не ответил, а отодрал ее руку от края печки, за которую она держалась. Действительно, в интимной комнате, почти в темноте, было не более человек пятнадцати, которые ждали у разбитого окна. Проходя мимо кого-то, Лелечка крикнула:

— Вот видите, Лаврик, и я спасусь.

Незнакомый молодой человек, обернувшись, ничего не ответил.

— Я вылезу первым и подам вам руку, — сказал ей Жубер.

— Нет, нет. Я первая, я первая, а то вы меня оставите.

— Но как же вы будете держаться, кто вам поможет?

— Я буду держаться за ноги того, кто полезет передо мной.

Какой-то господин рассовывал по карманам пригоршню колец и брошек, неизвестно кому принадлежавших. Лелечка дрожала на улице, ожидая, когда покажется голова Жубера. Теперь уж она ему помогала вылезать, таща его за что попало.

— Боже мой! Боже мой! Милый Жубер, мы живы, как мне вас благодарить?

— Об этом мы поговорим после, теперь надо добираться, чтоб не простудиться ни вам, ни мне. Что вы делаете? — вдруг спросил он, увидя, что Лелечка опустилась и клонит голову к тротуару.

— Я целую милую, милую землю, по которой мне еще придется походить своими ногами.

Хотя Лаврик с Орестом Германовичем ехали еще по набережной Васильевского острова, но им казалось уже, что они находятся в незнакомом городе. Может быть, этому впечатлению способствовал ранний утренний час, когда все в городе кажется свежим и новым. От их дома до пристани было так недалеко, что они, конечно, могли бы пройти это расстояние и пешком, но Орест Германович еще не совсем оправился после нездоровья и мистер Сток взял с Лаврика слово, что они непременно возьмут извозчика. Андрей Иванович был уже на пристани и делал им знаки палкой. Тут же стояли Лаврентьев, Фортов и Ираида Львовна.