Том 2. Проза 1912-1915 - Страница 31

И они занялись критикой проходивших дам.

Лаврик казался тоже невеселым и неспокойным, и как только приехал старший Пекарский, вышел на площадку, где, несмотря на свет белой ночи, гуляли редкие пары. Он сам не знал, почему он думал, что сюда же войдет и муж Елены Александровны. Он не ошибся, потому что вскоре в дверях залы, откуда вдруг яснее донеслись звуки оркестра, показалась фигура Царевского, которая направилась как раз к той скамейке, где сидел Лаврик.

— Я вас ждал, Леонид Львович.

— Ах, это вы, Лаврик? Я не знаю, почему вы меня ждали.

— Орест Германович приехал, и наше присутствие там не так необходимо. Уделите мне минутку, мне нужно сказать что-то.

Леонид Львович казался бледным и все проводил рукою по лбу, будто стараясь отогнать мысли или воспоминания. Лаврик, запинаясь, жалобно говорил:

— Леонид Львович! вы можете считать меня за подлеца… может быть, я действительно, такой и есть… я сам не знаю, зачем я это делаю, но я должен, должен вам сказать…

— Отойдемте: здесь нас могут слышать.

Они повернули налево в более темный угол, где никого не было у площадки лаун-тенниса.

— Вы хотите что-нибудь мне сказать о моей жене? — спросил Леонид Львович прямо.

— Да. Может быть, я не должен этого говорить.

— Может быть, и не должны были начинать, но раз это сделали, я не только прошу, я требую, чтобы вы мне сказали все.

— Елена Александровна очень любит этого офицера… Лаврентьева: вы ему запретили бывать у себя, но они видятся… видятся… Скажу больше: Елена Александровна хочет оставить вас…

— Откуда вы это знаете?

— Елена Александровна сама мне это сказала.

Лица Леонида Львовича почти не было видно в полумраке, а голос его звучал как-то странно, ласково и угрожающе.

— Ведь вы сами, Лаврик, любите мою жену?

— Да, — ответил Лаврик просто из темноты.

— Вам, может быть, покажется странным то, что я вам скажу, вы можете даже обидеться, но ваша любовь к Елене Александровне скоро пройдет… это не то, что там… смешно, не правда ли? обманутый муж, который так мирно беседует с молодым человеком, влюбленным в его жену, но это так нужно… И вот что, Лаврик, я вам скажу, о чем попрошу вас: помогите мне сделать так, чтобы все было хорошо, потому что мне одному очень трудно, и потом…

Лаврик вдруг обнял своего собеседника и тихо переспросил:

— И потом?

— И потом… я не имею права судить Елену Александровну.

С той минуты, как Елена Александровна дала свое согласие выйти за Лаврентьева, разговор об этом браке больше не поднимался, потому что офицер считал неделикатным настаивать, а Елена Александровна была рада, что этот вопрос откладывался на неопределенное время. С мужем она еще не говорила, равно как и Лаврентьев еще не признавался своей матери. Когда дня через четыре Лаврентьев снова заговорил об этом, Елена Александровна сказала, что она должна съездить на неделю в Ригу, что тотчас по возвращении она переговорит с мужем и официально всем объявит, что выходит за Дмитрия Алексеевича замуж.

— Зачем же вам ехать в Ригу?

— Я так устала за это время, хочу отдохнуть, у меня там замужняя сестра. Покуда, без меня вы можете переговорить с вашей матушкой. Я вам обещаю, что в тот же день, когда я вернусь, я все открою мужу.

Когда Елена Александровна объявила о своем отъезде дома, Леонид Львович заметил только: «Ты, кажется, не думала этого делать раньше?»

Елена Александровна и ему объяснила, что она очень устала, хочет отдохнуть и навестить сестру Тату.

— Ведь это не такой большой срок — неделя, — мы и не заметим, как пройдет время, тем более, что теперь, когда ты почти совсем не бываешь дома…

Леонид Львович несколько смутился и ушел из дому, ничего не говоря, так как он знал, что сейчас придет Лаврик.

Лаврик не особенно охотно шел к Царевским, во-первых, потому, что откровенность Леонида Львовича делала его как бы сообщником какого-то заговора против той, которую он не переставал любить, во-вторых — откровенность самой Лелечки, действительно, неизвестно почему сообщившей ему о настойчивости Лаврентьева и своих планах, уколов его жестоко, нисколько не уменьшила его чувства. Да, он, действительно, открыл все мужу; если хотите, предал Лелечку, но он ожидал совсем не таких последствий, какие произошли. Он думал, что Леонид Львович обрушится на него, Лаврика, так что ему придется пострадать от своего чувства, быть оскорбленным героем и вместе с тем он надеялся, что обиженный муж найдет средство прекратить, столь ненавистный для Лаврика, Лелечкин роман. Так что, все неприятное произошло бы помимо Лаврика, а он сам остался бы невинным, но любящим страдальцем. Разумеется — он не так точно соображал все эти перспективы, а действовал, так сказать, по вдохновению, как Бог на душу положит, но все его бессознательные поступки и слова имели такую связь, или отсутствие связи, что объяснения им никак нельзя было найти другого, как именно вышеуказанный план, который смутно все-таки у него был. И что же? вышло совсем не то. Леонид Львович дружески предложил ему быть союзником для уничтожения того романа, который Лаврику был столь тягостен. Но как же Лаврику вести себя с Еленой Александровной? и кем он перед ней оказался? Влюбленным мальчишкой, который из ревности и досады выдал ее мужу. Было очень трудно найти какую-либо благородную видимость для этого поступка. Вместе с тем, та невинность отношений, которая, делая их роман безопасным, позволяла ему расцветать, теперь показалась ему обидной и оскорбительной. Опять его считают ни за что, даже этот колпак муж, который для того, чтобы прекратить роман с Лаврентьевым, обращается к нему, Лаврику, его-то самого считает совершенно безвредным для своей чести. Лелечка же просто водит его за нос, разыгрывая с ним идеальную любовь и живя со стрелком. Разве так разговаривают обманутые мужья с людьми, с которыми они считаются? Как бы поступил сам Лаврик? ах, жена моя изменяет с другим, и по дружбе рассказала вам это? то, что вы мне сказали об этом, — подло, но благодарю вас. Но у вас, кажется, у самих какой-то роман с женой? да? — «Да». — Вы очень откровенны! — Бац в ухо.

Это бы Лаврик понял. Но вести, как теперь, какую-то скучную канитель, было ему непонятно и тягостно. Кроме того, он не переставал любить Елену Александровну или, по крайней мере, быть в нее влюбленным. И вот в таком-то расстройстве души и сердца он должен был объясняться с Еленой Александровной накануне ее решительного отъезда, причем это объяснение считалось почему-то Леонидом Львовичем очень важным. Он сам себе казался запутанным до противности. Вдруг ему явилась мысль, которая будто устраивала весь этот неустроенный сумбур. «Я скажу все откровенно Елене Александровне, а потом уеду, пускай разбираются, как сами знают».

Елена Александровна лежала на кушетке, что вовсе не было в ее обыкновении, когда пришел к ней Лаврик. Она совсем не была похожа на человека, которому предстоит большое решение. Казалось, ей просто было скучно, как бывает со всеми. Та же обыкновенная скука была слышна в ее словах, которые она, не вставая с места, обратила к Лаврику.

— Вот завтра я и еду…

— Какой-то вы вернетесь к нам? и вернетесь ли вообще?

— Как же иначе? Что вы думаете, Лаврик?

— Вы отлично знаете, что я думаю. Так же как и я знаю, что значит ваш отъезд.

— Откуда вы знаете это, Лаврик? Может быть, вы — пророк, или ясновидящий?

— Вы сами мне все сказали, Елена Александровна; где мне быть пророком? — Да, конечно… я и забыла. Помолчав, Елена Александровна начала:

— Сегодня такое солнце, что мне хотелось бы поехать куда-нибудь дальше, чем в Ригу… по морю.

И она мечтательно умолкла. Тогда Лаврик откашлялся и сказал:

— Елена Александровна!

— Что, мой милый?

— Я должен вам сказать…

— Сегодня не нужно говорить… Сегодня так хорошо и спокойно… Может быть оттого, что я устала… мне бы не хотелось сегодня ничего слушать.