Том 2. Произведения 1887-1909 - Страница 118

Критика оценила рассказ положительно. Рецензент «Русской мысли» писал: «Правдив весь рассказ, и глубоко печален его конец, заключающийся словами мелкопоместного дворянина, приятеля учителя: „Вот те и педагог! Пропал малый!“ Г. Бунин, несомненно, хорошо знает деревню, с настоящим сочувствием относится к ее обывателям и, что всего важнее, верно понимает их и умеет правдиво передавать их настроения, без вычур и ненужных сентиментальностей» (М., 1897, № 5, май). П. Якубович находил, что рассказ «самый простой в смысле литературной манеры и, в то же время, бесспорно, самый целостный и выдержанный из всех его рассказов» (Журн. «Русское богатство», СПб., 1902, № 7, июль). Писатель А. И. Эртель в письме к Бунину от 27 января 1898 г. так отозвался о рассказе: «Все тут, по-моему, совершеннейшая правда. Тип (учителя) нарисован смело, объяснен правильно, включая и его „падение“..!» (журн. «Русская литература», Л., 1961, № 4).

…об игре Заньковецкой… — Заньковецкая М. К. (1860–1934) — украинская драматическая актриса.

…бранили Мазини… — Мазини Анджело (1844–1926) — итальянский оперный певец, лирический тенор, выступал в России в 1870-х годах.

…хвалили Фигнера… — Н Н. Фигнер (1857–1918) — русский певец, лирико-драматический тенор.

…пародии Буренина на надсоновские стихи. — В своих пародиях и фельетонах В. П. Буренин глумился над умирающим Надсоном, обвиняя поэта в том, что он был — «нахлебником» Литературного фонда. В. Н. Муромцева-Бунина писала в своей книге, что И. А. Бунин и его брат Юлий «возмущались, вместе со всей левой Россией, Бурениным, незадолго до смерти поэта грубо издевавшимся над ним в „Новом времени“» («Жизнь Бунина», с. 41).

про книжицу какого-то Весселя… — Н. X. Вессель — русский педагог, редактор многих педагогических журналов, автор книги «Профессиональные школы и обучение ремеслам» (СПб., 1881).

Песталоцци Иоганн Генрих (1746–1827) — швейцарский педагог; в своей педагогической практике стремился соединить обучение с производственным трудом.

Григ Эдвард (1843–1907) — норвежский композитор, основоположник национальной музыкальной школы.

«Белые ночи» Чайковского — из фортепьянного цикла П. И. Чайковского «Времена года». Слова «Какая ночь! На всем какая нега!» — из стихотворения А. Фета «Еще майская ночь» — взяты эпиграфом к «Белым ночам».

В поле^*

Журн. «Новое слово», СПб., 1896, № 3, декабрь, под заглавием «Байбаки», с подзаголовком: «Из быта мелкопоместных». Печатается по тексту книги «Начальная любовь».

В. Н. Муромцева-Бунина на основании записей Бунина указывает, что он привез «Байбаков» зимой 1895/1896 г. в Петербург («Жизнь Бунина», с. 95), автор датирует рассказ 1895-м г., но, очевидно, работа над ним продолжалась и в 1896 г. В письме к брату Юлию Алексеевичу от 5 ноября 1896 г. Бунин сообщал: «Я почти не выхожу, пишу рассказ, Кривенко просит для декабрьской книги», и ему же в письме от 30 ноября 1896 г.: «Сегодня прочитал во второй корректуре „Байбаков“ для декабря „Нового слова“» (ЦГАЛИ).

При переизданиях Бунин сильно сократил рассказ, главным образом за счет мест, где давалось описание разорения мелкопоместных. Например, в журнальной редакции были фразы, которые в сб. «Рассказы», 1902 сняты: «Но нет, — еще не совсем вымерла Лучезаровская усадьба, хотя уже давно стоит она такая одинокая и грустная!», или:«…как угасло это былое, как ветшали помещичьи гнезда», или: «…у Якова Петровича уже давно не было никаких земледельческих орудий, да если бы они и были, белый мерин все равно оказался бы слишком старым и ленивым для них». О своей бедности Яков Петрович говорил: «А то я это время уж окурочки вытрясал», «Теперь уж и так ни один мерзавец шапки не ломает» и др.

В рассказе есть автобиографические моменты. Так, сцена, где Яков Петрович «играет на гитаре и поет старинный, печальный романс „Что ты замолк и сидишь одиноко?“», почти совпадает с дневниковыми записями Бунина: «Мой отец пел под гитару старинную, милую в своей романтической наивности песню, то протяжно, то с печальной удалью… — „Что ты замолк и сидишь одиноко…“» («Жизнь Бунина», с. 33).

На даче^*

Сб. «На край света», 1897. Печатается по тексту Полного собрания сочинений.

О замысле рассказа Бунин писал С. Н. Кривенко 1 июня 1896 г.: «Я отправил Вам свою новую работу — рассказ „Сутки на даче“. Как увидите, он касается современных людей, между другими, я в нем хотел нарисовать тип „толстовца“, „толстовцев“, замечу при этом, я знаю очень хорошо — давно знаком почти со всеми ими, они почему-то особенно полюбили Полтаву; кроме того, знаю всю редакцию „Посредника“, знаю тех, что на Кавказе, и тех, что в Харьковской и Воронежской губ.» (ЦГАЛИ).

«Появление в 1891 году в нашем городе (Полтаве)…целой группы толстовцев, — вспоминал брат писателя Ю. А. Бунин, — внесло очень большое оживление… Их своеобразная и аскетическая жизнь, совершенно не похожая на жизнь прочей интеллигенции (даже радикальной), их мужицкая внешность, физический труд… (большинство из них занималось столярничеством), приподнятый тон их речи, большею частью докторальной и непримиримой, — все это производило на нас сильное впечатление… На одном из собраний читал, между прочим, свой рассказ „На даче“ мой брат И. А. В числе… персонажей этого рассказа были выведены полтавские толстовцы» (ГБЛ). По свидетельству В. Н. Муромцевой-Буниной, И. А. Бунин в 1893 г. «все больше увлекался толстовством, часто ходил к своему учителю (Тенеромо-Файнерману. — Ред.) и уже наловчился набивать обручи на бочку» («Жизнь Бунина», с. 80). Много лет спустя Бунин объяснял, почему он стал толстовцем: «…страстно мечтая о чистой, здоровой, „доброй“ жизни среди природы, собственными трудами, в простой одежде, главное же, опять-таки от влюбленности в Толстого, как в художника, я стал толстовцем…» («Освобождение Толстого», т. 6 наст. изд.).

К середине 90-х годов увлечение Бунина толстовством ослабевает. «…Сам же Толстой… и отклонил меня опрощаться до конца», — писал он («Автобиографическая заметка» — см. т. 6 наст. изд.).

Журнальной публикации рассказ не имел; под названием «Сутки на даче» Бунин послал его в редакцию «Нового слова». Однако А. Скабичевский, один из редакторов журнала, отказался печатать рассказ. «К сожалению, не можем напечатать Вашего рассказа „Сутки на даче“, — писал он Бунину 27 августа 1896 г., — больно уж он носит фельетонный характер. Выставлены несколько несообразных уродов, словно нарочно подобранных один к одному, и над всеми ими возвышается толстовец» (ЦГАЛИ). Бунин назвал этот отзыв «очень злобным» и считал, что рассказ отклонен несправедливо. Находясь в октябре 1896 г. в Москве, он вел переговоры с редактором журнала «Русская мысль» В. А. Гольцевым. «Гольцев был чрезвычайно мил, — писал он брату Юлию Алексеевичу, — но пер галиматью, говорил, что „Сутки на даче“ написаны очень живо, но эскизно… и, в конце концов, оставил рассказ еще на две недели — пусть, говорит, прочтет Лавров и окончательно решит, будут ли „Сутки на даче“ напечатаны в „Русской мысли“» (журн. «Русская литература», Л., 1961, № 4). Но рассказ не был напечатан и в этом журнале. «…Как и следовало ожидать, толстовец не понравился и „Русской мысли“», — писал Бунин 10 октября 1896 г. А. М. Федорову (сб. «Весна пришла». Смоленск, 1959, с. 232). «Верно уж прямо в книжке пойдет, — писал он 1 ноября 1896 г. брату Юлию Алексеевичу. — А как жаль-то! Ведь в книжке никто не обратит внимания!» (ЦГАЛИ). Писатель ошибся. Сборник имел большую прессу, замечен был и рассказ «На даче».

Отзывы критики были весьма разнохарактерны. Рецензент «Русского богатства» (1897, № 2, февраль) видел в рассказе тему «распутья» молодежи. Гриша, по его мнению, пытается «уяснить себе те коренные вопросы жизни, на которые так различно отвечают окружающие… Но сам автор не колеблется между двух правд и разбирается в этих противоположных течениях. Оставаясь объективным, он не скрывает себя, и его точка зрения достаточно ясна. Это точка зрения пытливого и даровитого наблюдателя, который любит жизнь… за то, что в ее многообразных явлениях видит воплощение любви и добра». Другой критик, хотя и уловил критическую направленность рассказа, отрицательно отнесся к нему, за то, что изображено «много… лиц равнодушных или недоброжелательных, любопытных узнать сущность учения, которому следует молодой человек, или относящихся насмешливо к этому учению. Разговоры и споры их записаны верно, почти стенографически. Но из этой точной записи явствует только одно — что ни разговаривать серьезно, ни вести дельный спор не умеют люди того круга, который изображен автором. В действительности оно так и есть, и если автор хотел изобразить дачную сценку, „переливания из пустого в порожнее“, то это ему удалось» (журн. «Русская мысль», М, 1897, № 5, май).