Том 2. Произведения 1887-1909 - Страница 116

«Кастрюк» понравился Горькому; в декабре 1901 г., в письме к Н. Д. Телешову, он просил включить его в задуманный Телешовым сборник рассказов для народа (Горький М. Собр. соч. В 30-ти томах, т. 28, с. 204). А. Н. Эртель в письме к Бунину от 27 января 1898 г. отмечал: «…совсем другое Ваш крошечный прелестный рассказ „Кастрюк“, выдержанный весь в мягком, задумчивом топе, весь вытекающий из интимных особенностей Вашего таланта, из Вашей художественной индивидуальности…» (журн. «Русская литература», Л., 1961, № 4).

Включив рассказ в сборник «На край света», писатель снял подзаголовок и разделил текст на четыре главы. При последующих изданиях Бунин правил рассказ, делал сокращения. Например, при издании рассказа в 1902 г. в первой главе после слов «вспоминалось прежнее» (с. 20 наст. т.) было снято:

«А веселые, слышанные еще от дедов, „величальные“ дворовые песни вроде:

как-то не шли к его настроению, и он обрывал их с горькой улыбкой».

В этом же издании в конце второй главы исключен идиллический эпизод: встреча Кастрюка с мужиком Максимом.

На чужой стороне^*

Журн. «Мир божий», СПб., 1895. № 4, апрель, под заглавием «Святая ночь». Печатается по тексту Полного собрания сочинений.

При подготовке рассказа для сборника «Перевал» Бунин внес поправки в текст. В частности, снял традиционно пасхальное окончание. В журнальном варианте рассказа голодные мужики во время заутрени, забыв о своих несчастьях, в молитве находили успокоение, их объединял со всей толпой единый религиозный порыв. После слов «звонким тенором» (с. 32 наст. тома) в журнальной публикации следовало:

«Все заволновалось и задвигалось. Мужики стояли на коленях и торопливо крестились, подолгу припадая головами к каменному полу. Пантелей Парменыч крестился поспешнее всех — он ничего не видел и не слышал кругом. Просветленное лицо его было бледно и радостно.

— Федор! ай что болит? — раздался вдруг возле него шепот. Старик так и вздрогнул:

— Чего? а? Федор!

Припав головой к порогу, мальчик лежал без движения, и только плечи его вздрагивали.

— Федор! да что ты! — испуганно повторил старик, хватая его за плечо.

Громкий и радостный хор причта заглушил и покрыл его слова.

— Христос… воскресе, дедушка! — оборвавшимся от внезапных слез голосом воскликнул Федор, отрываясь от пола.

— Воистину, воистину! — пробормотал Пантелей Парменыч, порываясь к нему и прижимая к себе его голову… И с веселым, взволнованным лицом, быстро смаргивая светлые слезы, повторял в то же время:

— Чего ты, чего?., о чем? Вона-а! будя, батюшка, будя!..»

На хуторе^*

Журн. «Русское богатство», СПб., 1895, № 5, май, с подзаголовком: «Очерк». В сборниках «На край света» и «Рассказы», 1902 напечатан под заголовком «Фантазер». Во всех последующих изданиях Бунин восстановил первоначальное название. Печатается по тексту Полного собрания сочинений.

В Москве 14 декабря 1895 г. Бунин подарил Чехову оттиск рассказа «На хуторе» с надписью: «Антону Павловичу Чехову в знак глубокого уважения и искреннего сердечного расположения. Бунин» («Жизнь Бунина», с 95). Горький в письме Чехову замечал: «Стал читать рассказы Бунина. Порой у него совсем не дурно выходит, но замечаете ли Вы, что он подражает Вам? „Фантазер“, по-моему, написан под прямым влиянием Вашим…» (Горький М. Собр. соч. в 30-ти томах, т. 28, с. 77).

Для сборника «Рассказы», 1902 и последующих изданий Бунин изменил конец, который перекликался с толстовской критикой городской культуры. В середине последнего абзаца в журнальной публикации было:

«Представляя себе город, ту жизнь, про которую он слышал, которую видел в Петербурге и дорисовывал потом из газет, он чувствовал в ней что-то нескладное, раздробленное… А здесь… Чувство любви к своему хутору, к родному полю, смутное ощущение, что он прожил здесь определеннее, ровнее, обняло его чувством удовлетворения, подняло и успокоило его сознание. Он не сумел бы выразить свои мысли, но они были таковы: „Я не жил, как живут тысячи других, не суетился, не валил с ног других, чтобы самому завладеть чем-нибудь; не перевертывала меня, моих мыслей людская безграничная сумятица, не было со мною всего того, от чего мечутся и страдают люди в городе. Все у меня сложилось определенно. Все определенно, как спокойна и определенна эта деревенская природа, сама деревня, ее люди, ее отношения — вся ее жизнь“».

Вести с родины^*

Журн. «Русское богатство», СПб., 1895, № 6, июнь, под названием «Неожиданность», с подзаголовком: «Очерк». Печатается по тексту Полного собрания сочинений.

В. Н. Муромцева-Бунина утверждает, что в рассказе «был выведен крестьянин, друг детства, отрочества и ранней юности автора, умерший во время всероссийского голода» («Жизнь Бунина», с. 84).

Рецензент журнала «Образование» (СПб., 1902, № 12, декабрь) в статье «Красивое дарование» одобрительно отзывался о рассказе. Он представлялся ему «самым замечательным из произведений г. Бунина… Превосходно краткое описание… судьбы Мити и Мишки… — судьбы, в которой так сказалось их классовое и имущественное различие… в нем чрезвычайно художественно выражена высокая мысль».

Статистик земства г. Валки Харьковской губ. А. В. Неручев 8 ноября 1895 г. писал Бунину о рассказе: «Здесь, как мне кажется, очень хорошо выражена несправедливость экономических, политических и иных прочих неравенств; мне кажется, что об этом надо писать, на эти несправедливые условия бить, — чтобы приносить пользу писанием» (ЦГАЛИ).

Современники не заметили в рассказе другой, не менее важной для молодого Бунина проблемы: писателя волновал вопрос об ответственности интеллигенции за «несправедливые условия» жизни народа.

На край света^*

Журн. «Новое слово», СПб., 1895, № 1, октябрь, с подзаголовком: «Из записной книжки» и посвящением Д. И. Звереву. Печатается по тексту книги «Начальная любовь».

В. Н. Муромцева-Бунина рассказывает: «Статистик Зверев пригласил его поехать с ним на переселенческий пункт, откуда чуть ли не все село отправлялось в Уссурийский край. Он под свежим впечатлением, что с ним бывало редко, написал рассказ… озаглавил его „На край света“» («Жизнь Бунина», с. 86).

«Рассказ этот критики так единодушно расхвалили, — вспоминал Бунин, — что прочие журналы стали приглашать меня сотрудничать, а петербургское „Общество попечения о переселенцах“ даже обратилось ко мне с просьбой приехать в Петербург и выступить на литературном вечере… Я, конечно, читал „На край света“» (Бунин И. А. Собр. соч., т. 1. Берлин, изд-во «Петрополис», 1936, с. 41).

Критика была единодушна в своей положительной оценке рассказа. А. Богданович писал: «Каких вавилонов наплел бы на ту же тему иной заядлый народник, мыслящий себя великим знатоком и ценителем народной „подоплеки“ души и прочих аксессуаров народного быта… г. Бунин поступает как истинный художник… Он умеет открыть и дать нам почувствовать новые стороны в старых темах, внести в них дыхание жизни» (журн. «Мир божий», СПб., 1897, № 2, февраль). Рецензент «Русского богатства» (СПб., 1897, № 1, январь) отмечал художественные достоинства рассказа: «…это яркий и задушевный рассказ о том, как снялась с насиженного места и двинулась в переселение, в далекие, неизвестные края хохлацкая деревня. Сжатый и картинный рассказ, — почти стихотворение в прозе по мягкому лиризму и строгой симметрии формы, — сразу настраивает читателя и располагает к малоизвестному автору». А. Скабичевский закончил восторженную рецензию словами: «Давно уже не появлялось у нас ничего столь поэтичного, художественного, столь хватающего вас за самое сердце… Это уж не жанр, не бытописание, не этнография… а сама поэзия!..» (газ. «Новости», СПб… 1895, № 295, 26 октября).