Том 2. Произведения 1887-1909 - Страница 115

Выполнить литературное завещание Бунина представляется невозможным прежде всего потому, что переработанные тексты рассказов до сих пор находятся в частном архиве в Париже и недоступны советским издательствам и исследователям. В Советском Союзе находится только экземпляр второго тома «нивского» издания с черновой неоконченной правкой Бунина (хранится в ИМАИ).

В основной раздел настоящего тома включены рассказы Бунина, входившие в Полное собрание сочинений 1915 года. Во втором разделе тома помещены избранные ранние рассказы и очерки писателя; некоторые из них были опубликованы в периодической печати 1880-1890-х годов или перепечатывались в первых сборниках Бунина, но не включались им в собрания сочинений.

Почти все произведения расположены в томе в хронологическом порядке по датам первых публикаций.

Список условных сокращений

ГБА — Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина.

Жизнь Бунина — Муромцева-Бунина В. Н Жизнь Бунина. Париж, 1958.

И. А. Бунин — Бабореко А. И. А. Бунин. Материалы для биографии с 1870 по 1917. Изд. 2. М., Художественная литература, 1983.

ИМАИ — Институт мировой литературы им. А. М. Горького ЛН СССР.

ЛН — Литературное наследство, т. 84, кн. 1. М., Наука, 1973.

«На край света» — Бунин И. А. На край света. СПб., изд. О. Н. Поповой, 1897.

«Начальная любовь» — Бунин Ив. Начальная любовь. Прага, Славянское издательство, 1921.

«Перевал» — Бунин И. А. Перевал. Книгоиздательство писателей в Москве, 1912.

Полное собрание сочинений — Бунин И. А. Полное собрание сочинений, т. 1–6. Пг., изд. т-ва А. Ф. Маркса, 1915 (Приложение к журналу «Нива»).

«Рассказы», 1902 — Бунин И. А. Рассказы. СПб., изд. т-ва «Знание», 1902 <Собрание сочинений т. 1>.

ЦГАЛИ — Центральный Государственный архив литературы и искусства.

Перевал^*

Журн. «Русская мысль», М., 1901, № 8, август, вместе с рассказами «Костер» и «В августе» под общим заголовком «Три рассказа». Печатается по тексту Полного собрания сочинений.

«Перевал» датирован 1892–1898 гг.; очевидно, были ранние редакции рассказа, не дошедшие до нас.

Бунин долго не публиковал этот рассказ. До него уже были изданы сборники «На край света», «Стихи и рассказы», «Полевые цветы», в периодике появилось немало очерков и рассказов писателя. Сопоставляя «Перевал» с произведениями Бунина. опубликованными раньше, критика усмотрела в нем определенный рубеж в творчестве писателя: «Неизвестно, случайно ли в новом сборнике рассказов г. Бунина <речь идет о сб. „Рассказы“, 1902.— Ред.> первым поставлен рассказ „Перевал“, — писал И. Джонсон. — Во всяком случае, было бы уместно перенести это название и на весь сборник. Именно, кажется, что творчество нашего автора проходит в настоящее время какой-то перевал… Прежний г. Бунин представлялся по преимуществу писателем обиженных и угнетенных, занимался общественными явлениями… Теперь у писателя на первом плане только его настроение, теперь для него другие люди — только повод высказать свои чувства, мысли, ощущения» (журн. «Образование», СПб., 1902, № 12, декабрь). И. Джонсон был не одинок в своих суждениях о «Перевале» как определенном рубеже в раннем творчестве Бунина. А. Басаргин в рецензии на журнальную публикацию трех рассказов Бунина (в том числе и «Перевала») писал, что рассказы передают «жизнь настроения» и лишены «жизни идей». Критик усматривал в этом своеобразный импрессионизм: «…беллетристы „настроения“… делают своего рода нажимы… на свою чувствительность, на свою „художественную“ фантазию, чтобы через них вызвать желательное настроение: впечатление такое — одно настроение, другое впечатление — и настроение другое… в „рассказах“ г. Бунина перед нами какая-то отрывочная и неустановившаяся жизнь… Не человек строит свою судьбу, но судьба… через случайные впечатления, которым она подвергает человека, бросает его то в одну, то в другую сторону, заставляя посменно переживать самые разнообразные настроения…» (газ. «Московские ведомости», 1901, № 240, 1 сентября). Ник. Ашешов находил, что у Бунина «реальная жизнь вытесняется… вечным раздумьем автора… раздумьем, не лишенным пессимистических нот, ясно звучащих в его душе, и постоянным анализом ощущений, неожиданно всплывающих и обычно исчезающих бесследно» (журн. «Вестник и Библиотека самообразования», СПб., 1903, № 13).

Одновременно критики отмечали и своеобразие художественной манеры Бунина, особенно явственно проявившейся именно в «Перевале». И. Джонсон писал: «…художественная манера г. Бунина напоминает мопассановскую. Таково, например, в рассказе „Перевал“ описание ощущений одинокого путника, застигнутого непогодою ночью на трудном и долгом переходе через горный кряж… Оно так и вызывает в памяти мопассановское описание ощущений человека, заблудившегося в парижских улицах глухою и темною ночью».

При переизданиях Бунин почти не изменял текста. Лишь в третьем от конца абзаце, в словах: «Будем брести, пока не свалимся. Дойдем — хорошо, не дойдем — все равно», в издании 1902 года и последующих снята последняя фраза, возможно в связи с критическим выступлением А. Басаргина, который по поводу этой фразы в своей рецензии писал: «Ничего, будем брести, пока бредется! Не большое утешение и не слишком глубокая философия жизни».

Бунин дорожил «Перевалом», многократно включал его в сборники, по заглавию рассказа было дано название сборнику, вышедшему в 1912 г. В Полном собрании сочинений «Перевалом» начинался первый том прозы.

Танька^*

Журн. «Русское богатство», СПб., 1893, № 4, апрель, под заглавием «Деревенский эскиз». Печатается по тексту Полного собрания сочинений.

В. Н. Муромцева-Бунина рассказывает: «Написал он… рассказ „Без заглавия“ и послал его в „Русское богатство“. Редактор переименовал его, к ужасу автора, в „Деревенский эскиз“» («Жизнь Бунина», с. 83). Сам Бунин вспоминал, как Н. К. Михайловский (редактор «Русского богатства»), прочитав рассказ, «написал, что из меня выйдет „большой писатель“» («Автобиографическая заметка» — см. т. 6 наст. изд.).

В ранней редакции рассказа более подробно говорилось об отношении Павла Антоныча к сыну-революционеру. После слов «отпустить крепостных» (см. с. 15 наст. тома) шел текст:

«Потом проводить в Сибирь сына, юношу-студента… Когда сына арестовали, Павел Антоныч не захотел с ним даже прощаться, решил не писать ему „до гробовой доски“. Только поехал на вокзал в город, чтобы из толпы взглянуть на него… Но не выдержал — сел в тот же поезд, в котором везли сына, на одну станцию: „Все равно домой-то возвращаться, со станции еще ближе…“ Стоя на задней платформе последнего вагона, он думал только то, что у него теперь никого не осталось и что на Дальних Хуторах ждет его пустой дом, в котором он умрет в глухую зимнюю ночь…»

Соприкоснувшись с деревней и узнав ее ближе при встрече с Танькой, Павел Антоныч начал понимать, против чего восставал его сын, в нем произошло нравственное пробуждение: «Первый раз он глядел на него с бесконечной любовью и уважением, чувствовал его родным и своим другом», эта фраза шла в журнальной публикации после слов «портретом сына» (см. с. 18 наст. тома).

В поздних редакциях Бунин снял также размышления помещика о судьбе Таньки: «Где и когда она повстречает счастье, где услышит веселую песню? Где увидит людей, увидит что-нибудь, кроме выгона?»

Кастрюк^*

Журн. «Русское богатство», СПб., 1895, № 4, апрель, с подзаголовком: «Очерк». Печатается по тексту Полного собрания сочинений. В ЦГАЛИ хранится экземпляр второго тома этого издания, где рукой автора указано место написания рассказа: Полтава.