Том 2. Приваловские миллионы - Страница 82
— Ты скоро едешь? — спрашивал Привалов на прощанье.
— Не знаю пока… Может быть, проживу здесь зиму. Хочется отдохнуть. Я не хочу тебя чем-нибудь упрекнуть, а говорю так: встряхнуться необходимо.
— Послушай, Сергей, — остановил Привалова Бахарев, когда тот направился к выходу. — Отчего же ты к нашим не заедешь? Я про стариков говорю…
— Неловко как-то…
— Ну, как знаешь… Тебе лучше знать.
Из «Золотого якоря» Привалов вышел точно в каком тумане; у него кружилась голова. Он чувствовал, что все кругом него начинает рушиться, и ему не за что даже ухватиться. Приходилось жить с такими людьми, с которыми он не имел ничего общего, и оттолкнуть от себя тех, кого он ценил и уважал больше всего на свете. Прежде чем вернуться в свой дом, Привалов долго бродил по городу, желая освежиться. В голове поднимался целый ворох самых невеселых мыслей. Жизнь начала тяготить Привалова, а сознание, что он поступает как раз наоборот с собственными намерениями, — щемило и сосало сердце, как змея.
Ляховский, по-видимому, совсем поправился. Он мог ходить по комнатам без помощи костылей и по нескольку часов сряду просиживал в своем кабинете, занимаясь делами с своим новым управляющим. Но все это была только одна форма: прежнего Ляховского больше не было. Сам Ляховский сознавал это и по временам впадал в какое-то детское состояние: жаловался на всех, капризничал и даже плакал. Между тем этот же Ляховский весь точно встряхивался, когда дело касалось новой фирмы «А. Б. Пуцилло-Маляхинский»; в нем загоралась прежняя энергия, и он напрягал последние силы, чтобы сломить своего врага во что бы то ни стало. Это были жалкие усилия, что и сам Ляховский сознавал в спокойную минуту, но освободиться от своей idee fixe он был не в силах. Часто он создавал самые нелепые проекты и требовал их немедленного осуществления; но проходил день, и проекты шли на подтопку.
Доктор видел состояние Ляховского и не скрывал от себя печальной истины.
— Игнатий Львович, вы, конечно, теперь поправились, — говорил доктор, выбирая удобную минуту для такого разговора, — но все мы под богом ходим… Я советовал бы на всякий случай привести в порядок все ваши бумаги.
— Что вы хотите сказать этим?
— Вы понимаете меня хорошо… У вас есть дочь; вам следует заблаговременно позаботиться о ней.
— Вы заживо меня хороните, доктор! — горячился Ляховский. — У меня все готово, и завещание написано на имя Зоси. Все ей оставляю, а Давиду — триста рублей ежегодной пенсии. Пусть сам учится зарабатывать себе кусок хлеба… Для таких шалопаев труд — самое лучшее лекарство… Вы, пожалуйста, не беспокойтесь; у меня давно все готово.
В подтверждение своих слов Ляховский вынимал из письменного стола черновую приготовленного духовного завещания и читал ее доктору пункт за пунктом. Завещание было составлено в пользу Зоси, и доктор успокаивался.
— Но я скоро не умру, доктор, — с улыбкой говорил Ляховский, складывая завещание обратно в стол. — Нет, не умру… Знаете, иногда человека поддерживает только одна какая-нибудь всемогущая идея, а у меня есть такая идея… Да!
— Именно?
— А Пуцилло-Маляхинский?.. Поверьте, что я не умру, пока не сломлю его. Я систематически доконаю его, я буду следить по его пятам, как тень… Когда эта компания распадется, тогда, пожалуй, я не отвечаю за себя: мне будет нечего больше делать, как только протянуть ноги. Я это замечал: больной человек, измученный, кажется, места в нем живого нет, а все скрипит да еще работает за десятерых, воз везет. А как отняли у него дело — и свалился, как сгнивший столб.
На другой день после своего разговора с Бахаревым Привалов решился откровенно обо всем переговорить с Ляховским. Раз, он был опекуном, а второе, он был отец Зоси; кому же было ближе знать даже самое скверное настоящее. Когда Привалов вошел в кабинет Ляховского, он сидел за работой на своем обычном месте и даже не поднял головы.
— Мне хотелось бы переговорить с вами об одном очень важном деле, — заговорил Привалов.
— А… с удовольствием. Я сейчас…
Ляховский отодвинул в сторону свой последний проект против компании «Пуцилло-Маляхинский» и приготовился слушать; он даже вытащил вату, которой закладывал себе уши в последнее время. Привалов передал все, что узнал от Бахарева о конкурсе и назначении нового управителя в Шатровские заводы. Ляховский слушал его внимательно, и по мере рассказа его лицо вытягивалось все длиннее и длиннее, и на лбу выступил холодный пот.
— Я рассказал вам все, что сам знаю, — закончил Привалов. — Веревкин, по всей вероятности, послал мне подробное письмо о всем случившемся, но я до сих пор ничего не получал от него. Вероятно, письмо потерялось…
Ляховский молча посмотрел на Привалова через очки, потер себе лоб и нетерпеливо забарабанил сухими пальцами по ручке кресла.
— Не понимаю, не понимаю… — заговорил он глухим голосом. — Послушайте, может быть, Веревкин продал вас?..
Привалов только что хотел вступиться за своего поверенного, как Ляховский вскочил с своего места, точно ужаленный; схватившись за голову обеими руками, он как-то жалко застонал:
— Постойте: вспомнил… Все вспомнил!.. Вот здесь, в этом самом кабинете все дело было… Ах, я дурак, дурак, дурак!!. А впрочем, разве я мог предполагать, что вы женитесь на Зосе?.. О, если бы я знал, если бы я знал… Дурак, дурак!..
— Я не понимаю, в чем дело, Игнатий Львович?
— Не понимаете?.. Сейчас поймете!.. О, это все устроил Половодов; я, собственно, не виноват ни душой, ни телом. Послушайте, Сергей Александрыч, никогда и ни одному слову Половодова не верьте… Это все он устроил — и меня подвел, и вас погубил.
— Я не…
— Позвольте; помните ли вы, как Веревкин начинал процесс против опеки?.. Он тогда меня совсем одолел… Ведь умная бестия и какое нахальство! Готов вас за горло схватить. Вот Половодов и воспользовался именно этим моментом и совсем сбил меня с толку. Просто запугал, как мальчишку… Ах, я дурак, дурак! Видите ли, приезжал сюда один немец, Шпигель… Может быть, вы его видели? Он еще родственником как-то приходится Веревкину… Как его, позвольте, позвольте, звали?.. Карл… Фридрих…
— Да, я видел его у Веревкиных; Оскар Филипыч…
— Вот… вот он самый… Ведь немчурка совсем ничтожная… Вот Половодов и привел ко мне этого самого немчурку, да вдвоем меня и обделали. Понимаете, совсем обошли, точно темноту на меня навели…
Ляховский подробно рассказал Привалову всю историю своего знакомства с Шпигелем и результат их совещаний.
— Одним словом, получается довольно грязненькая история, — проговорил Ляховский, бегая по комнате. — Винюсь, выжил из ума…
— Я желал бы знать только одно: почему вы не рассказали мне всей этой истории, когда я сделал предложение вашей дочери? — спрашивал побледневший Привалов. — Мне кажется, что у вас более не должно было оставаться никаких причин подкапываться под меня?
— Ах, господи, господи… — опять застонал Ляховский. — Да разве вы не знаете такой простой вещи, что одна глупость непременно ведет за собой другую, а другая — третью… Клянусь вам богом, что я хотел вам все рассказать, решительно все, но меня опять сбил Половодов. Я еще не успел оправиться тогда хорошенько от болезни, а он и взял с меня слово молчать обо всем… Видите ли, основание-то молчать было: во-первых, я сам не верил, чтобы этот Шпигель мог что-нибудь сделать — это раз; во-вторых, когда вы сделали предложение Зосе, ваш процесс клонился в вашу пользу… Половодов тогда, еще до вашего предложения, нарочно приезжал предупредить меня… Как же!.. Он, кажется, сам тогда сильно струхнул и даже потерял голову. Но все-таки как честный человек я должен был объяснить вам… И объяснил бы, если бы не было совестно. Войдите в мое положение: вы делаете предложение моей дочери, она любит вас, и вдруг я вас обливаю целым ушатом холодной воды… Если кто виноват, так виноват именно я, я и в ответе; у меня просто не поднялась рука расстроить счастье Зоси… Была еще причина, почему я не рассказал вам всего, — продолжал Ляховский после короткой паузы. — Положим, вы сейчас же отправились бы лично хлопотать по своему делу… Хорошо. Вы думаете, вы помогли бы делу?.. О нет… Вы бы испортили его вконец, как доктор, который стал бы лечить самого себя. Там, очевидно, у них составилась сильная партия, если они успели провести дело. И как отлично все задумано: объявить идиота несостоятельным… Это гениальная идея!.. И она никому не пришла бы в голову, уверяю вас, кроме этого немца… О, это он все устроил от начала до конца. По когтям видно зверя…