Том 2. Петербург - Страница 6
Вспомнив их, незнакомец кинулся в бегство.
Протекала пара за парой: протекали тройки, четверки; от каждой под небо вздымался дымовой столб разговора, переплетаясь, сливаясь с дымовым, смежнобегущим столбом; пересекая столбы разговоров, незнакомец мой ловил их отрывки; из отрывков тех составлялись и фразы, и предложения.
Заплеталась невская сплетня.
— «Вы знаете?» — пронеслось где-то справа и погасло в набегающем грохоте.
И потом вынырнуло опять:
— «Собираются…»
— «Что?»
— «Бросить…»
Зашушукало сзади.
Незнакомец с черными усиками, обернувшись, увидел: котелок, трость, пальто; уши, усы и нос…
— «В кого же»?
— «Кого, кого», — перешукнулось издали; и вот темная пара сказала:
— «Абл…»
И сказавши, пара прошла.
— «Аблеухова?»
— «В Аблеухова?!»
Но пара докончила где-то там…
— «Абл… ейка меня кк…исла…тою… попробуй…»
И пара икала.
Но незнакомец стоял, потрясенный всем слышанным:
— «Собираются?..»
— «Бросить?..»
— «В Абл…»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— «Нет же: не собираются…»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А кругом зашепталось:
— «Поскорее…»
И потом опять сзади:
— «Пора же…»
И пропавши за перекрестком, напало из нового перекрестка:
— «Пора… право…»
Незнакомец услышал не «право», а «прово-»; и докончил сам:
— «Прово-кация?!»
Провокация загуляла по Невскому. Провокация изменила смысл всех слышанных слов: провокацией наделила она невинное право; а «обл…ейка» она превратила в черт знает что:
— «В Абл…»
И незнакомец подумал:
«В Аблеухова».
Просто он от себя присоединил предлог ве, ер: присоединением буквы ве и твердого знака изменился невинный словесный обрывок в обрывок ужасного содержания; и что главное: присоединил предлог незнакомец.
Провокация, стало быть, в нем сидела самом; а он от нее убегал: убегал — от себя. Он был своей собственной тенью.
О, русские люди, русские люди!
Толпы зыбких теней не пускайте вы с острова: вкрадчиво тени те проникают в телесное обиталище ваше; проникают отсюда они в закоулки души: вы становитесь тенями клубообразно летящих туманов: те туманы летят искони из-за края земного: из свинцовых пространств волнами кипящего Балта; в туман искони там уставились громовые отверстия пушек.
В двенадцать часов, по традиции, глухой пушечный выстрел торжественно огласил Санкт-Петербург, столицу Российской Империи: все туманы разорвались и все тени рассеялись.
Лишь тень моя — неуловимый молодой человек — не сотрясся и не расплылся от выстрела, беспрепятственно совершая свой пробег до Невы. Вдруг чуткое ухо моего незнакомца услышало за спиною восторженный шепот:
— «Неуловимый!..»
— «Смотрите — Неуловимый!»
— «Какая смелость!..»
И когда, уличенный, повернулся он своим островным лицом, то увидел в упор на себя устремленные глазки двух бедно одетых курсисточек…
— «Быбы… быбы…»
Так громыхал мужчина за столиком: мужчина громадных размеров; кусок желтой семги он запихивал в рот и, давясь, выкрикивал непонятности. Кажется он выкрикивал:
«Вы-бы…»
Но слышалось:
— «Бы-бы…»
И компания тощих пиджачников начинала визжать:
— «А-ахха-ха, аха-ха!..»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Петербургская улица осенью проницает весь организм: леденит костный мозг и щекочет дрогнувший позвоночник; но как скоро с нее попадешь ты в теплое помещение, петербургская улица в жилах течет лихорадкой. Этой улицы свойство испытывал сейчас незнакомец, войдя в грязненькую переднюю, набитую туго: черными, синими, серыми, желтыми польтами, залихватскими, вислоухими, кургузыми шапками и всевозможной калошей. Обдавала теплая сырость; в воздухе повисал белеющий пар: пар блинного запаха.
Получив обжигающий ладонь номерок от верхнего платья, разночинец с парою усиков наконец вошел в зал…
— «А-а-а…»
Оглушили его сперва голоса.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— «Ра-аа-ков… ааа… ах-ха-ха…»
— «Видите, видите, видите…»
— «Не говорите…»
— «Ме-емме…»
— «И водки…»
— «Да помилуйте… да подите… Да как бы не так…»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Все то бросилось ему в лоб; за спиною же, с Невского, за ним вдогонку бежало:
— «Пора… право…»
— «Что право?»
— «Кация — акция — кассация…»
— «Бл…»
— «И водки…»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ресторанное помещение состояло из грязненькой комнатки; пол натирался мастикою; стены были расписаны рукой маляра, изображая там обломки шведской флотилии, с высоты которых в пространство рукой указывал Петр; и летели оттуда пространства синькою белогривых валов; в голове незнакомца же полетела карета, окруженная роем…
— «Пора…»
— «Собираются бросить…»
— «В Абл…»
— «Прав…»
Ах, праздные мысли!..
На стене красовался зеленый кудреватый шпинат, рисовавший зигзагами плезиры петергофской натуры с пространствами, облаками и с сахарным куличом в виде стильного павильончика.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— «Вам с пикончиком?»
Одутловатый хозяин из-за водочной стоечки обращался к нашему незнакомцу.
— «Нет, без пикону мне».
А сам думал: почему был испуганный взгляд — за каретным стеклом: выпучились, окаменели и потом закрылись глаза; мертвая, бритая голова прокачалась и скрылась; из руки — черной замшевой — его по спине не огрел и злой бич жестокого слова; черная замшевая рука протряслась там безвластно; была она не рука, а… ручоночка …
Он глядел: на прилавке сохла закуска, прокисали все какие-то вялые листики под стеклянными колпаками с грудою третьеводнишних перепрелых котлеток.
«Еще рюмку…»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Там вдали посиживал праздно потеющий муж с преогромною кучерской бородою, в синей куртке, в смазных сапогах поверх серых солдатского цвета штанов. Праздно потеющий муж опрокидывал рюмочки; праздно потеющий муж подзывал вихрастого полового:
— «Чего извоетс?..»
— «Чаво бы нибудь…»
— «Дыньки-с?»
— «К шуту: мыло с сахаром твоя дынька…»
— «Бананчика-с?»
— «Неприличнава сорта фрухт…».
— «Астраханского винограду-с?»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Трижды мой незнакомец проглотил терпкий бесцветно блистающий яд, которого действие напоминает действие улицы: пищевод и желудок лижут сухим языком его мстительные огни, а сознание, отделяясь от тела, будто ручка машинного рычага, начинает вертеться вокруг всего организма, просветляясь невероятно… на один только миг.
И сознание незнакомца на миг прояснилось: и он вспомнил: безработные голодали там; безработные там просили его; и он обещал им; и взял от них — да? Где узелочек? Вот он, вот — рядом, тут… Взял от них узелочек.
В самом деле: та невская встреча повышибла память.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— «Арбузика-с?»
— «К шуту арбузик: только хруст на зубах; а во рту — хоть бы что…»
— «Ну так водочки…»
Но бородатый мужчина вдруг выпалил:
— «Мне вот чего: раков…»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Незнакомец с черными усиками уселся за столик, поджидать ту особу, которая…
— «Не желаете ль рюмочку?»
Праздно потеющий бородач весело подмигнул.
— «Благодарствуйте…»
— «Отчего же-с?»
— «Да пил я…»
«Выпили бы и еще: в маём кумпанействе…»
Незнакомец мой что-то сообразил: подозрительно поглядел он на бородача, ухватился за мокренький узелочек, ухватился за оборванный листик (для газетного чтения); и им, будто бы невзначай, прикрыл узелочек.
— «Тульские будете?»
Незнакомец с неудовольствием оторвался от мысли и сказал с достаточной грубостью — сказал фистулою: