Том 1. Нравы Растеряевой улицы - Страница 8

Центральными циклами крестьянских очерков Успенского начала 1880-х годов являются «Крестьянин и крестьянский труд» и «Власть земли», тесно с ними связан и примыкает к ним ряд других очерков тех же лет («Непорванные связи», «Малые ребята», «Равнение „под одно“», «Без определенных занятий» и др.).

Огромный фактический материал для всех этих очерков дало Успенскому длительное пребывание в Новгородской губернии. Весной 1880 года он поселяется на мызе Лядно (около ст. Чудово, тогда Николаевской ж. д.), принадлежавшей приятелю Успенского А. В. Каменскому. Осенью 1881 года семья Успенских снимает участок земли с домом в д. Сябринцы (также около ст. Чудово), а затем и приобретает его. Деревня Сябринцы стала основным местом пребывания Успенского до конца его творческой жизни. В общении с крестьянами этой и окружных деревень расширяются и углубляются звания писателя о современной ему деревне.

Особенность положения крестьян в избранном Успенским для наблюдений районе состояла в том, что крестьянское хозяйство здесь носило отчетливо выраженный товарный характер, что развитие этого хозяйства было в значительной степени обусловлено потребностями близлежащих столичного и губернского рынков. Характерно, что Успенский не отвернулся от деревни, «испорченной», по мнению народников, городской капиталистической «цивилизацией». Успенский берется за изучение того же крестьянина, которого сто лет назад изучал Радищев — на пути из Петербурга в Москву. Что выбор Успенского был вполне сознательным и преднамеренным, доказывают следующие слова в очерке «Подгородный мужик» (цикл «Непорванные связи»): «Такихкрестьян, как те, о которых идет речь, многие, изучающие народную жизнь, значительно недолюбливают… Таких крестьян, как известно, совсем не считают даже крестьянами: „Какие это крестьяне, помилуйте! Тут все перепорчено городом, тут кадрили, пиньжаки!“» Совершенно очевидна антинародническая направленность этих строк. Отмечая обобщающий характер наблюдений, сделанных в Новгородской губернии, Успенский писал там же: «Да наконец, не та ли же участь рано или поздно ждет самый дальний российский угол и то, что уже получилось в здешних местах?.. Не Питер, так какой-нибудь Тихвин будет рассадником той же самой цивилизации, какою наделяет наши места столица.

Питер для здешних мест ведь только рынок, да и не Питер даже, а Сенная. Сенная же, хоть и маленькая, везде есть; а если нет, то будет везде, где дорога сделает новый рывок».

В обстановке революционной ситуации 1879–1880 годов значение творчества Успенского, продолжавшего углубленное изображение современной русской деревни, особенно возросло. «По моему, — говорил Салтыков-Щедрин в 1881 году об Успенском, — это самый для нас необходимый писатель».

В циклах «Крестьянин и крестьянский труд», «Власть земли» и примыкающих к ним очерках Успенский углубляет общую социальную характеристику деревни в условиях развивающегося капитализма, данную в очерках «Из деревенского дневника».

Успенский рисует картины дальнейшей дифференциации деревни, роста кулачества и вместе с тем растущей нищеты крестьянских масс. В очерке «Равнение „под одно“» писатель указывал, что кулак «есть результат общего расстройства деревенского организма, он есть цвет, корень которого в земле, в глубине всей совокупности условий народной жизни». Изображение кулачества как органического порождения самой деревенской действительности является совершенно отличным от народнических представлений о кулаке как явлении внешнем и искусственном, которые господствовали в произведениях писателей-народников (Наумова, Засодимского, Златовратского и др.).

Глубоко критическая по отношению к народничеству позиция Успенского, выраженная в очерке «Равнение „под одно“» и в других произведениях этой поры, была впоследствии отмечена В. И. Лениным. В работе «Что такое „друзья народа“ и как они воюют против социал-демократов?» он приводит в собственном переводе известную цитату из книги И. А. Гурвича «Экономическое положение русской деревни» (впервые книга появилась на английском языке): «Народник 70-Х годов — очень метко говорит Гурвич — не имел никакого представления о классовом антагонизме внутри самого крестьянства, ограничивая этот антагонизм исключительно отношениями между „эксплуататором“ — кулаком или мироедом — и его жертвой, крестьянином, пропитанным коммунистическим духом. Глеб Успенский одиноко стоял со своим скептицизмом, отвечая иронической улыбкой на общую иллюзию. Со своим превосходным знанием крестьянства и со своим громадным артистическим талантом, проникавшим до самой сути явлений, он не мог не видеть, что индивидуализм сделался основой экономических отношений не только между ростовщиком и должником, но между крестьянами вообще. См. его статью „Равнение под одно“ в „Русской Мысли“ 1882 г., № 1». [10]

Индивидуализм крестьянина, его фанатизм собственника ярко показаны во многих очерках Успенского. Характерно, что и состоятельный крестьянин Иван Ермолаевич («Крестьянин и крестьянский труд») и горький бедняк Иван Босых («Власть земли») высказываются против коллективной, общинной обработки земли, за которую ратовали народники.

Как закономерное проявление социальной дифференциации деревни, Успенский показывает и классовую борьбу, нарастание социального протеста разоряемых крестьянских масс.

Объяснение мировоззрения крестьянина и уклада всей его жизни условиями материального существования явилось несомненной заслугой Успенского, художника и мыслителя. Это усилило реалистическую убедительность нарисованных им картин и образов из народной жизни, позволило писателю найти для ее характеристики такие детали, которые не замечались многими другими бытописателями деревни.

Большой заслугой писателя была постановка темы труда, его значения для народа и общества в целом. Все более отчетливое понимание роли народных масс в жизни общества закономерно подводило писателя к признанию труда определяющим фактором в оценке человека, в определении его права на место в жизни, на ее блага. «Не сегодня, так завтра, — писал Успенский в очерках „Из деревенского дневника“, — „труд“ и только один он и будет раздавать большие и малые порции». Особенность постановки темы труда в крестьянских очерках Успенского начала 80-х годов состоит в том, что писатель, все глубже постигая суть народного миросозерцания, пришел к осознанию роли труда не только как тяжелой необходимости, как условия материального существования, но и как внутренней потребности человека, как фактора, обеспечивающего полноту нравственного, духовного бытия человека. «Для меня стало совершенно ясным, — говорится в очерках „Крестьянин и крестьянский труд“, — что творчество в земледельческом труде, поэзия его, его многосторонность составляют для громадного большинства нашего крестьянства жизненный интерес, источник работы мысли, источник взглядов на все окружающее его, источник едва ли не всех его отношений, частных и общественных».

Но, правильно отмечая влияние земледельческого труда на быт и миросозерцание крестьянина-земледельца, Успенский допустил преувеличения и впал в явное противоречие с действительностью. Во «Власти земли» он рассматривал факторы, связанные с природными условиями земледельческого труда, игнорируя или недостаточно учитывая сложные социально-исторические обстоятельства. Успенский склонен идеализировать тип крестьянина-земледельца, его труд, его связь с землей и сурово обрушивается на все те «новшества», которые разрывают эту связь, разоряют крестьянина и гонят его из деревни в город. Анализируя «власть земли», привязанность крестьянина к земле, Успенский не понимает, что сама эта «привязанность», прикрепленность исторически создавалась насильственной властью помещика в условиях крепостного нрава. Вот почему В. И. Ленин, употребляя не раз в своих трудах выражение «власть земли», неизменно эту «власть земля» называет «крепостнической». [11]Очевидно, что нельзя было восстановить «власть земли», о чем иногда по-народнически мечтал Успенский (хотя сам же показывал всю несостоятельность этой мечты), как немыслимо было восстановить крепостнические отношения (против которых со всей страстью выступал и Успенский).