Только один старт (сборник) - Страница 6

Дун Корунья откланялся, утер мокрый лоб и сел. Теперь наступила очередь астронома будущей экспедиции дуна Хайме, виконта до Заборра.

Король слегка высунул голову из пышного воротника и благосклонно глянул на Хайме. Сказал:

— У вашего сына, граф до Заборра, приятная внешность.

Вы играете в серсо, виконт?

— Да, ваше величество. — Хайме коротко поклонился. — Разрешите начать?

— Придите как-нибудь поиграть с моими дочерьми, — сказал король. — Начинайте, виконт, я слушаю.

— Сеньоры, — сказал Хайме, вскинув темноволосую голову. — Кастеллонские мореходы давно знают дорогу на юг вдоль берегов слоновой кости и золотого песка. Корабли вашего величества утвердили кастеллонский флаг в землях, населенных чернокожими… — Прекрасно, виконт, прекрасно, — прервал его король. — Только не так быстро, это портит впечатление. Вы сказали…э… золотой песок. Где он? — Король вдруг грозно повысил голос: — Где он, я вас спрашиваю, сеньоры?! То, что привозят мои мореходы, утекает из казны, как… как простой песок! Дун Альвареш, вашими стараниями в моей казне скоро не останется ни одного ресо, сеньор!

Министр финансов встал, с толстых щек его сбежал румянец.

— Ваше величество, — проблеял он жалобно, — разве я виноват если ве… венецианские купцы требуют все больше денег за квинтал перца…

— Подлые торгаши! — Король потряс кулаками. — От общения с трижды проклятыми турками они перестали быть христианами. Я напишу об этом папе! Вряд ли ему понравится, что христианнейшие короли вынуждены бедствовать из-за алчных торговцев.

В напряженной тишине было слышно, как командоро-навигаро подтянул огромные ноги под стул. Сеньор Кучильо уткнулся бородой в бумаги, а сеньор Падильо жевал тонкими губами. Пожалуй, только обоим этим сеньорам было известно истинное положение королевской казны, которой они не раз и не два ссужали крупные суммы. Прежний король Эрмандадо Благословенный после долгой борьбы сломил сопротивление непокорных вассалов, но это стоило ему слишком больших средств, которые не могли возместить растущие налоги с горожан. Дорого обходились и бесконечные воины с соседними королевствами, не говоря уже о маврах. Тем не менее Эрмандадо удалось сделать свой двор чуть ли не самым пышным в Европе. Нынешний король Аурицио был экономен, держал на счету каждый двойной круидор, но содержание двора все равно опустошало и без того тощую казну.

— Продолжайте… как вас… виконт до Заборра, — сказал король.

— Ваше величество… — Хайме прокашлялся. — Вы совершенно правы. Пряности растут в цене, потому что торговля ими в руках нехристей. Они привозят их издалека, а в Александрии венецианцы дорого им платят за пряности, и еще дороже продают. Я ходил, ваше величество, на венецианском корабле в Александрию и сам видел. Я расспрашивал многих людей, ваше величество, и…

— Сядьте, дун Альвареш, — мрачно кинул король министру финансов, который все еще стоял за другим концом стола.

— И теперь я знаю океанский путь к Островам пряностей — продолжал Хайме. — Я говорил с кормчими многих кораблей. Мне рассказывали в Венеции о странствиях Марко Миррионе. Рассказывали про сирийского монаха, который знал, где лежит царство первосвященника Иоанна…

— Ага, первосвященник Иоанн! — Король оживился. — Как же, я слышал о нем. Это истинный христианин, ему служат семь королей и пятьдесят… э… или даже шестьдесят герцогов. Перед его дворцом зеркало, в котором он видит все, что делается в царстве. Мне бы такое зеркало, сеньоры!.. Почему вы замолчали, виконт?

Хайме чувствовал, что сейчас и у него, как у дуна Корунья, задергается глаз. Но он взял себя в руки.

— В Марселе ученый географ показал мне тайные портуланы, и я постарался их запомнить, ваше величество.

Тут Хайме развернул перед пайщиками пергамент. Плавно круглились очертания берегов, кое где прорезанные устьями рек. Голубой простор океана искрещивали тонкие линии крюйс-пеленгов. Головы с надутыми щеками, с оттопыренными губами изображали ветры — попутные и противные. Здесь и там были нарисованы голые дикари, невиданные животные и деревья.

— На этом портулане, — сказал Хайме, — вы видите, сеньоры, мыс Санту-Тринидад, которого достиг отважный дун Бартоло.

Он указал на узкую закорючку знаменитого мыса. И повел палец к востоку, показывая никому неведомый путь через океан к далеким-предалеким Островам пряностей. И, рассказывая об этом пути, он видел перед собой не сводчатую каменную залу, не августейший лик короля и бородатые лица придворных, а — бегущие навстречу корабельному носу волны, бесконечные океанские волны, и ночное небо, в котором вместо привычного Арктоса[1] будет жарко пылать Южный Крест…

— И все-таки, виконт, — прервал его король, — будет лучше проверять путь по Арктосу. Впрочем, дун Байлароте прекрасный мореход, он… э… предостережет вас от увлечений, свойственных молодости. Не забудьте, сеньоры, когда вы попадете в царство первосвященника Иоанна, передать ему мое послание. Герцог Серредина, заготовьте черновик послания сегодня же. Нужно в нем отразить… э… ну, вы сами знаете. А теперь, сеньоры, я вас покидаю. Меня призывают дела.

После ухода короля пайщики почувствовали себя свободнее. Руки потянулись к кубкам с вином.

— Дун Байлароте, — обратился к командоро-навигаро герцог Серредина-Буда, — вы лично хорошо знали покойного дуна Бартоло, не так ли? Не приходилось ли вам, сеньор, слышать от него, что за мысом Санту-Тринидад стоит столь сильная х‹ара, что море испаряется и становится густым и липким, как растопленный воск? Я сам много раз слышал…

— Сказки! — резко перебил его Хайме. — Глупые сказки, ваша светлость! Море везде одинаково.

Дун Абрахам предостерегающе дернул сына за бархатные штаны.

Герцог Серредина-Буда посмотрел на Хайме взглядом, взглядом долгим и холодным, от которого, наверно, у любого из придворных задрожали бы поджилки, подкосились бы колени, ну и все такое. Он же, этот Хайме непутевый, ни малейшего значения злому герцогскому взгляду не придал. Неосторожный! Видно, слишком увлечен был он мечтой своей опасной: слишком жаждал поскорее очутиться на огромном и загадочном просторе океана…

Дун Абрахам ехал по узким улочкам квартала ремесленников, оглушаемый жужжанием прялок, стуком ткацкого берда, визгом точил, дробью молотков. Он морщился от запахов. Душный пар валил из красилен, горелой патокой пахли литейни, гарью несло из кузниц, и только дух свежей сосны, шедший из столярных мастерских, был приятен благородным ноздрям дуна Абрахама.

Впереди его коня шел скороход, расталкивая толпу оборванцев, которые вечно околачивались в квартале ремесленников в надежде заработать грош-другой или в поисках того, что плохо лежало.

— Дорогу! — покрикивал скороход. — Эй вы, дорогу графу до Заборра!

Дун Абрахам направлялся в лудильное заведение, где для дворцовой кухни были заказаны новые ведра из наилучшей луженой жести. Он всегда сам проверял исполнение своих приказаний, и даже теперь, облаченный высоким титулом, не погнушался поехать в этот дурно пахнущий квартал. Дун Абрахам сильно опасался, как бы владелец лудильни не присвоил толику олова, отпущенного с королевского склада для полуды. Олово — вещь дорогая. Оно лучше всего защищало железо от ржи, а меды и варенья от порчи. Вот почему он сам желал посмотреть, как выполняется столь важный заказ.

Настроение у дуна Абрахама было скверное. Мало того, что Хайме, сын его и наследник, собирается в долгое и опасное плавание, он и ведет себя предерзостно. На собрании пайщиков грубо оборвал первого министра. Заносчив сынок, заносчив… Нет ему никакого дела до того, что у него, дуна Абрахама, всегда были натянутые отношения с герцогом Серредина-Буда, а теперь, после выходки Хайме, они и вовсе испортились. Герцог злопамятен и не прощает обид, хотя бы и не прямых. Конечно, он уже нажаловался королю. Иначе чем объяснить, что его величество, как видно, и не думает подтверждать свое приглашение Хайме поиграть в серсо с королевскими дочерьми. Не каждый вельможа удостаивается такой чести, ведь сам король большой любитель игры в серсо. Да, неспроста он забыл о своем приглашении.