Только через мой труп, огр (ЛП) - Страница 4

— Мужчина постарше был твоим отцом? Человек, которого убил этот Тодд?

— Да.

Все это кажется таким сюрреалистичным. Я поднимаю подбородок, выдерживая взгляд голубых глаз Грегора.

— Я не буду оплакивать своего отца. Он никогда не любил меня, как и я его. Он был жесток и холоден.

— Зачем тебе оплакивать человека, который продал бы тебя, как предмет мебели? — хмыкает Грегор.

Я киваю.

— Это все, чем я была для него. Собственностью. — Я делаю паузу, прикусывая губу. — Что случилось с Тоддом? Ты?.. — я замолчала.

— Он сбежал. Я хотел броситься в погоню, но ты убежала, и я волновался, что ты ранена.

«Он волновался? Обо мне?»

Я не знала, как относиться к бегству Тодда. Что я хотела, чтобы Грегор сказал? Что он убил его?

«Да».

Я уверена, что из-за этого можно считать меня плохим человеком, но такие люди, как Тодд Эшберн, заслуживают гореть в аду.

Я поднимаю голову, когда кое-что вспоминаю.

— Ой! Тодд стрелял в тебя!

— Я в порядке. Пуля не пробила плоть.

Он указывает на то, что выглядит как длинная царапина у него под ребрами.

— Как?..

— Я быстро выздоравливаю.

— Кто ты такой? — спрашиваю я еще раз.

Грегор колеблется, как будто взвешивает, стоит ли ему отвечать.

— Я огр. Я — результат несчастного случая, который произошел много лет назад.

Я прерывисто выдыхаю.

— Я слышала рассказы о жителях городка, выпивших сыворотку, которая изменила их, но я думала, что это просто суеверные сказки. Ты не похож ни на одного огра, которого я когда-либо видела, хотя я видела эти ужасные картинки только в книгах сказок, — признаюсь я с кривой улыбкой.

Грегор не так ужасен. Он… другой, но не в плохом смысле. Он обладает уникальной мужской красотой, которая вызывает у меня странную дрожь во всем теле. Мои соски напрягаются под футболкой и… подожди, моя футболка?

— Что случилось с моей одеждой?

— Я снял ее, пока ты спала. Твоя футболка была порвана, но я почистил твои джинсы и обувь. Я не смотрел на твое обнаженное тело. Я просто промыл твои раны и надел на тебя одну из своих старых футболок, — говорит Грегор, и его щеки приобретают более глубокий зеленый оттенок.

Возможно ли, чтобы огры краснели?

Кажется, меня спас огр-джентльмен. Видя, что он выглядит таким смущенным, это немного рассеивает мой страх.

Я смотрю вниз на черную футболку. Я высокая и хорошо сложенная, но футболка облегает меня, заставляя чувствовать себя маленькой и женственной.

— Как долго я была за пределами?

— За пределами? — повторяет он, выглядя смущенным. — Ты никуда не выходила из хижины. Ты была без сознания.

Где жил этот парень? О, да. В отдаленной хижине глубоко в лесу, вдали от людей. Я думаю, что я в безопасности, но Грегор похоже, понятия не имеет о современном языке. Как он давно здесь? Он одинок? Мое сердце сжимается от этой мысли. Я понимаю, что такое одиночество.

— Это такое выражение, — говорю я с улыбкой. — Я имела в виду, как долго я была без сознания?

— А.

Понимание загорается в его глазах.

— Ты была без сознания два часа.

Я переношу свой вес, морщась, когда две кружки воды дают свой результат. Мне нужно пописать.

— У тебя, эм, есть ванная, которой я могла бы воспользоваться?

Грегор еще раз коротко кивает мне, и я медленно встаю, проверяя, что твердо стою на ногах. Все мое тело болит, но мне приятно размять мышцы. Эта боль — ничто по сравнению с той болью, которую причиняли кулаки моего отца. Облегчение, смешанное с чувством вины, разливается по мне, зная, что он никогда больше не прикоснется ко мне.

Грегор ведет меня через дверь в дальнем конце хижины, которую я раньше не заметила. Она ведет в короткий коридор, из которого ведет единственная дверь. Грегор открывает ее, и я вхожу в просторную ванную. Она простая, с огромной ванной размером с огра и верхним душем у одной стены, раковиной и унитазом.

Я занимаюсь своими делами и мою руки, брызгаю водой на лицо и смотрю в зеркало над раковиной. На моем лице остались небольшие царапины от веток, которые хлестали меня, когда я убегала от Тодда и моего отца, а на лбу выступает большая шишка. Мне повезло, что у меня не более чем легкое сотрясение мозга, и мой огр в сияющих доспехах отлично справился с обработкой и перевязкой моих ран.

Грегор ждет, когда я выхожу из ванной. Я чувствую себя немного неловко, одетая только в его футболку, хотя она прикрывает меня от горла до колен. Я была почти респектабельной, если бы на мне было нижнее белье. Воспоминание о том, как я его лишилась, заставляет меня дрожать.

— Тебе холодно? У меня есть запасные одеяла, — немедленно говорит Грегор.

— Не холодно. Просто плохие воспоминания, — признаюсь я со вздохом. — Не каждый день за девушкой охотятся в лесу, она становится свидетельницей убийства своего отца и чуть не подверглась изнасилованию, прежде чем ее спасает огр.

Я понимаю, как нелепо звучат мои слова, когда они слетают с моих губ, и истерический смех подкатывает к моему горлу. К моему ужасу, смех быстро превращается в сдавленное рыдание, и горячие слезы текут по моим щекам.

Грегор неуверенно приближается ко мне. Ясно, что он понятия не имеет, что сказать или сделать, но я вижу беспокойство в его глазах и сжатую челюсть.

Он неуверенно протягивает руку, чтобы коснуться моих волос.

— Я бы обнял тебя, но я не знаю, так ли ты будешь рада моим прикосновениям после…

Я сокращаю расстояние в несколько футов между нами и прижимаюсь к нему, прежде чем он успевает закончить. Я не могу этого объяснить, но я знаю, что с Грегором я в безопасности. Это знание, которое резонирует глубоко внутри меня, необъяснимое и неоспоримое.

Кожа Грегора восхитительно горячая, и от этого согревается и ослабевает холодный узел страха, застрявший у меня в груди — не только из-за сегодняшних событий, но и из-за страха, который я носила в себе годами.

— Я прожила в коммуне всю свою жизнь. Я никогда не видела родительской любви. Я не помню свою мать, а мой отец относился ко мне как к собственности, как и к остальным женщинам в коммуне. Нас хранят чистыми для наших мужей или продают ради финансовой выгоды.

— Эта коммуна звучит как ужасное место.

Голос Грегора грохочет у меня в ушах, когда я прижимаюсь щекой к его груди.

Его руки обнимают меня, и я зарываюсь глубже, в то время как слова продолжают слетать с моих губ. Странно открываться вот так легко и не слушать осуждения.

— Контролируется каждый аспект нашей жизни, начиная с того, что нам носить, есть и читать, заканчивая тем, за кого нам выходить замуж. Большинство моих подруг были обещаны мужчинам, как только им исполнилось восемнадцать. Как дочь лидера, я считала, что мне повезло, когда я избежала такой участи, и по прошествии еще нескольких лет я была уверена, что меня не заставят выйти замуж.

Я невесело усмехаюсь.

— Но я была так наивна. Мой отец просто выжидал своего часа. В двадцать четыре года я считаюсь уже старой с точки зрения брака и деторождения. Но мой отец берег меня для Тодда.

— Он выдал бы тебя замуж за мужчину, которого ты не любишь?

Грегор, похоже, в ужасе от этой идеи.

— Любовь здесь ни при чем. Тодд спланировал все с самого начала. Для него все дело во власти и положении. И теперь у него есть и то, и другое.

Я опускаю взгляд на свои руки, прежде чем снова поднять его на него.

— А теперь он превратил меня в убийцу.

Глава 4

Грегор

Арья убийца? Никогда.

Ярость сжигает меня изнутри из-за того, что эти мужчины сделали с ней — что молодой собирался сделать с ней. От осознания того, что мужчина постарше был ее отцом, у меня сводит живот. Родители должны защищать своих детей, а не торговать ими, словно они были не более чем рабами. Я не могу заставить себя сожалеть о его смерти. Я сожалею только о том, что другой — Жаба, как она его называла, — все еще где-то там, дышит тем же воздухом, что и моя женщина.