Толераниум - Страница 58
Нет, Миша не будет унижаться до вопросов. Пусть Виктор сам расскажет, он обещал.
Новый отдел пересмотра базовых ценностей толком не начал работать, так как остался без руководителя. Вместо Виталика Петухова исполнять обязанности главы доверили Лысоватых. Перспективные разработки и пересмотр базовых ценностей маячили где-то рядом. Распоряжение о низвержении фундаментальных основ населения спонсоры внедрили в список основных задач ближайшего времени. К тому же подло намекали, что подточить миф о войне толеранам не удалось. Но настаивали, что величие огромной нации не может быть построено на давно забытых именах и гипотетических свершениях.
«Одно из самых опасных заблуждений – убеждение в покорении космического пространства и миф о возможности каких бы то ни было лидирующих позиций в космической или любой другой отрасли. В преддверии дня космонавтики необходимо разуверить добропорядочных граждан в том, что факт первого полета в космос имеет большое значение. Фамилии Королев, Гагарин, Леонов и связанные с ними ассоциации желательно вытеснить из памяти населения, которое по инерции продолжает ассоциировать с этими людьми мнимые успехи своей страны», – было написано в секретном меморандуме, который Ковригин принес на стол Лысоватых.
Тот вспомнил о старых связях и отреагировал мгновенно:
– Я поговорю с уфологом. Космос – его юрисдикция.
Гомер Наливайко срочно был вызван на серьезный и секретный разговор с начальником отдела перспективных разработок Лысоватых. Предметом беседы стала преувеличенная значимость первого полета в космос, равно как и выхода в открытое космическое пространство. Лысоватых внезапно утратил свою обычную наглость и неприступность. Он выглядел растерянным – все-таки был ребенком шестидесятых, по этой причине его врожденная гордость за покорение космоса сопротивлялась насильственному низложению идеалов огромной страны.
Под опущенными веками Ковригина Лысоватых чувствовал себя еще дерьмовее. Соглядатай от начальства присутствовал не случайно. Вопрос, очевидно, находился под контролем третьего этажа, если не выше…
Зато Гомер Наливайко раздухарился не на шутку, хотя тоже недалеко ушел от шестидесятников. Видно, уфологи по-другому взаимодействуют с совестью.
– Ничего удивительного, – рассуждал Наливайко. – В космической коммуникации вопрос нарушения границ давно стоит ребром. На каком основании без согласования с центром межпланетного туризма эти выскочки бороздят галактическое пространство? Разве так называемый первый полет в космос был санкционирован? Тем более – выход человека в открытый космос! Уверяю, межпланетное сообщество большинством голосов поддержит инициативу по разработке карательных санкций при нарушении космических границ без получения соответствующего разрешения.
Ковригин, не поднимая глаз, согласно кивнул:
– Подключите экологов, пусть с точки зрения сохранения атмосферы или отсутствия атмосферы… – Он запнулся. – Рассмотрят вопрос. И дайте тему тревожным аналитикам – Доре расскажет в эфире, какую беду можно было наделать неразумным вторжением во Вселенную.
Наливайко вошел во вкус и горячо поддержал:
– Как минимум следует признать первый полет в космос недействительным, а выход в открытый космос – опасным прецедентом загрязнения космического пространства! Чудом не уничтожили космос! Надо же было до такого додуматься: в грязном скафандре, со всеми микробами и бактериями, без справки и кюар-кода – в открытый космос…
– Ну вот, на этом и сойдетесь с Вениамином! Мы на краю пропасти, мы на грани гибели… То что нужно! – припечатал Ковригин и вышел.
Как положено, за неделю до праздника в либеральных изданиях, интернет-журналах и массовых журналистских расследованиях вышли километры текста с интригующими названиями «А был ли Юра…» и «Почему бездна хотела поглотить Леонова». Самым нейтральным ответом от читателей стало предложение провокаторам самим ответить на этот вопрос. Но наверху попытку зачли. В Толераниум отправили очередное вознаграждение с короткой пометкой: за оригинальность решения и смелость подхода.
– Ты готов? – мимоходом спросил Виктор после приветствия.
– К чему? – Миша сделал вид, что не понимает, о чем речь.
– Тебя выбрали. Первая всемирная премия толерантности – твоя.
Миша на мгновение превратился в хрустальный сосуд. Больше всего он боялся, что ликующее нутро бешеным напором прорвет стенки хрусталя и выльется наружу в виде какой-нибудь жалкой триумфальной улыбки или дурацкого радостного крика. Нет, надо сохранить это ощущение в себе. Спокойно, достойно и уверенно понять, что он по праву заслужил великую и пока что единственную в мире награду. Что может быть весомее? Все самое хорошее в прежнем мире оказалось мелким и смешным, успех на уровне одного города – ничтожное достижение, возможность приобрести любую материальную ценность – вообще смешно. Вот о чем говорил Виктор! Вот оно – состояние, которое нужно сохранить навсегда. Правда, как-то слишком буднично и скучно прозвучало «тебя выбрали». Наверное, Виктор не смог справиться с завистью. Мише не хотелось так думать, но вообще-то тот сам постоянно намекал, а иногда и прямо говорил: «Как бы я хотел оказаться на твоем месте! Но куда мне – я совсем из другой оперы…» Ну да ладно, Виктор – близкий, самый близкий и самый надежный. В этой ситуации триумфатору следует проявить великодушие и достоинство. Но хотя бы мысленно он имеет право торжествовать…
Миша попробовал отнестись к факту своего избрания философски и воспринять его просто как приятный закономерный факт. Но ограничить сознание мыслями о бренности славы не получалось. Мише казалось, что он будто парит высоко-высоко, что вознесся на новый уровень, где есть только восторг и понимание того, что он беспредельно могуществен и счастлив. Такие мелочи, как горе, радость, желание, казались микроскопическими. Хотелось, чтобы состояние бесконечного неуправляемого счастья никогда не прекращалось.
Виктор показался Мише каким-то маленьким и расстроенным. Мише стало немного жаль своего друга, взгляд которого, обычно независимый, немного отрешенный и колючий, сейчас обволакивал, излучал сияние и как будто даже грусть. Еще этого ему не хватало – чужие проблемы, пускай даже проблемы Виктора, не должны влиять на Мишино настроение. Даже если Мише придется переехать из Венецка в Европу – это не повод для тоски. Или все-таки зависть?..
– Пора, Михаил, – тихо сказал Виктор.
Миша быстро подхватил портплед со смокингом и папку с документами.
– Да нет, не тебе. Мне пора.
– Как это «пора»? Куда пора? А награждение? А церемония… – Миша все-таки рассчитывал, что Виктор полетит с ним. Не Ковригина же брать с собой. Ощущение счастья исчезло в один миг.
Виктор сочувственно оглядел друга.
– Я думал, ты выше подобной пошлости. Неужели я ошибся? – Виктор казался разочарованным. – Ты уже награжден, ты уже признан. Неужели ты не понимаешь, что по первому твоему зову сюда слетятся все великие мира и будут лизать тебе пятки? – Виктор удрученно вздохнул. – Ладно, мне пора. А ты имеешь полное право покувыркаться еще немного на перинах славы…
– А что дальше? – спросил Миша.
– А дальше… Ты – на самом пике. Тебя показывают, о тебе говорят самые достойные в мире люди. По статистике независимых экспертов на текущий момент ты – самая обсуждаемая персона в прогрессивных СМИ. Разве ты не знаешь, что почувствуешь, когда в твоих руках окажется дешевая бронзовая статуэтка как символ твоих достижений? – Виктор внимательно смотрел сквозь Мишины глаза. – Я знаю. Ты почувствуешь горькое и страшное разочарование. В этот момент ты поймешь, что полкило штампованной бронзы не могут быть адекватной оценкой твоего пути. И тогда начнется стремительная дорога вниз. Назад, к мирским утехам и бытовому комфорту, вкусной еде, теплому одеялу и податливому женскому телу… Начнешь скучать по маминым блинчикам, извинишься перед Лаурой, станешь регулярно ходить с Бергаузом на кладбище, дашь отставку Агате, женишься на серой мышке, переобуешься в домашние тапочки, и среднечеловеческая жизнь наладится… Впрочем, это неплохо для большинства населения.