Токийский декаданс - Страница 45

— Дело в том, что у меня сегодня вечером было свидание, — сообщил Аояма, стараясь не выказывать кокетливых нот в голосе.

— Вот как. И что?

— Она великодушно рассказала о своем прошлом.

— И каким же оно было?

— Я не могу раскрывать детали, так как это чрезвычайно приватная тема. Могу лишь сказать, что у нее было ужасное детство, и она нашла в себе силы преодолеть это. Хотя тебе, наверное, не понять…

Ёсикава молчал.

— Эй, ты меня слушаешь?

— Слушаю!

В голосе Ёсикавы сквозило недовольство. Восторженное настроение Аоямы немного поугасло.

Почему, несмотря ни на что, Ёсикава не может искренне порадоваться за меня? Нечто подобное описала известная женщина-обозреватель в своей колонке в журнале. Вопить от радости, громко плакать, страдать до саморазрушения, испытывать бурный восторг — все эти функции изначально не свойственны человеческой природе. И если будничная жизнь человека нестерпимо скучна, то он легко их утрачивает. Богатое выражение чувств и эмоций — это своего рода привилегия.

— В общем, я под впечатлением.

— Это здорово.

Казалось, что Ёсикава не просто был не в духе. Похоже, произошло что-то неприятное.

— Что-то случилось?

Не отвечает. Наверное, мне лучше повесить трубку.

— Ладно, я перезвоню тебе в другой раз.

— Нет, все нормально! Просто тебе так хорошо сейчас, и я подумал, что не стоит говорить о грустном. У меня мама… Ты ведь знаешь мою маму?

— Конечно. Что с ней? — Аояма решил, что мать Ёсикавы умерла.

Как же так?! Позвонил, чтобы рассказать, что нахожусь на седьмом небе от счастья, в то время как мой друг на самом дне горя.

— Неужели она?..

— Нет-нет, что ты. Обычное дело. У нее прогрессирует слабоумие, упала с лестницы. Я вдруг подумал, что было бы лучше, если бы ее не стало. Не очень-то весело, да?

— Ох, прости, что позвонил в такой момент.

— Ничего, я хоть немного развеялся. И все же печально. Ведь даже я понимаю, что, если слабоумие будет прогрессировать и дальше, это будет уже другой человек. А внешне-то по-прежнему останется моей матерью. Все хлопоты и заботы лежат на плечах жены. Мне следовало сразу же поместить ее в какую-нибудь клинику, но я почему-то колебался. А когда спохватился, прошло уже семь лет. Это было жестоко с моей стороны. И прежде всего по отношению к жене! Она плачет и считает себя виноватой. Между женой и матерью возникла какая-то непонятная мне связь. У них нет кровного родства, но жена беспокоится о моей матери куда больше, чем я.

— Ну, я надеюсь, все обошлось?

— Да, сейчас жена отвезла ее в больницу. Вот только ноги… У нее болтаются обе ступни. Поломала лодыжки. Кости в этом возрасте уже слабые и не могут восстанавливаться как у молодых. Как сказал доктор, они превращаются в крошку, как древесный уголь от удара молотом, и уже никогда не примут изначальную форму. И теперь я думаю о том, что ее все-таки придется положить в клинику, а рука невольно потянулась за бутылкой. Я никчемное существо!

— Не говори так!

— Сейчас есть хорошие клиники с полным уходом. Ты знаешь?

— Ну, мне попадались на глаза рекламные буклеты.

— Немного дороговато, но это не та сумма, которую бы я не потянул. Прости, что тебе пришлось выслушать эту странную историю.

— Ну что ты!

— Я тебе завидую! Такой же мужик за сорок, как и я, а все по-другому. Ходишь на свидания с двадцатичетырехлетней.

Аояма не смог ничего ответить. Его друг, предоставивший возможность познакомиться ему с Асами Ямасаки, пребывал в мрачном настроении. Он хотел найти подходящие слова, но внутри него все еще бушевал восторг от свидания, и ему сложно было проявить сочувствие к подавленному человеку.

— А, кстати, — сказал Ёсикава уже совершенно другим голосом. — Хотя нет, забудь. Теперь это уже не важно.

После этих слов он снова умолк и глубоко вздохнул.

— Что? О чем ты хотел сказать?

— Нет-нет, ничего, проехали!

— Я буду беспокоиться.

— Да, это ерунда. К тому же всего лишь слухи. Нечаянно услышал от одной девицы в баре, так что вряд ли этому можно верить.

— Ну говори же! Я ведь волнуюсь.

— Это касается того самого директора по фамилии Сибата. Вспомнил об этом, когда говорил про ноги.

Ноги? При упоминании имени Сибаты у Аоямы пропало настроение. Известный представитель темной индустрии, падкий до женщин, который был косвенно связан по работе с Асами. Неужели этому типу по фамилии Сибата доводилось ужинать вместе с ней или выпивать в баре? При одной только мысли об этом готов его возненавидеть. Наверное, такие, как он, каждый вечер ужинают с девушками вроде Асами Ямасаки. И уж они-то не колеблются, дотронуться или нет до своих спутниц, а сразу же обнимают их за плечи. Кажется, так и убил бы этого Сибату, появись он только у меня перед глазами, подумал Аояма.

— Этот бедолага Сибата, похоже, был выходцем из знатного рода. И, видимо, случившееся с ним умело скрывалось, хотя ходят слухи, что ему кто-то отрезал ноги. Поговаривают, что ему отрезали ступни, и вследствие шока он умер от сердечной недостаточности. Иными словами, выходит, что его убили. Это рассказала девушка в баре, так что стоит ли верить? Да и проверять как-то не особенно хочется.

Так вот о чем речь, успокоился Аояма и решил: такие типы, как этот Сибата, и должны попадать в подобные переделки. Испытывающий смешанные чувства восторга и ревности и к тому же выпивший, Аояма больше не мог ни о чем думать. Он напрочь позабыл о том случае с юношей в инвалидной коляске, которого они встретили с Асами в кафетерии отеля. А следовало бы вспомнить.

— Как! Это ты, отец? Гэнгу лает, и я подумал, может, вор.

Когда Аояма открыл дверь, в прихожей стоял Сигэ в пижаме с боевым ножом в руке.

— А это зачем? Опасно ведь.

Это был огромный ноле с лезвием длиной в тридцать сантиметров.

— Что ты говоришь?! Это же ты его когда-то купил. Кажется, в Сингапуре. Или в Гонконге. Не помню.

— Вот как…

Аояма вспомнил. Лет десять назад он был в путешествии по Юго-Восточной Азии и купил его из интереса на рынке в Маниле. Рёко отругала его тогда за то, что он привез такую опасную вещь, и забрала нож, после чего Аояма и думать о нем забыл.

— И где он был?

Аояма достал из холодильника на кухне хорошо охлажденную бутылку "Эвиан" и пил, расположившись на диване в гостиной. Кухню и гостиную разделяла барная стойка. Гостиная в доме Аоямы была довольно просторной, около двадцати дзё. Здесь стояли большие диваны, сделанные в Испании, телевизор с экраном в двадцать семь дюймов, стойка с аудиосистемой и сервант с импортным алкоголем и бокалами.

— Да я и сам его недавно нашел, — ответил Сигэ, убирая боевой нож в чехол из прочного пластика.

— Ну так и где же он был?!

— На той полке с алкоголем, — Сигэ кивнул на темно-коричневый сервант из красного дерева.

— Что-то я его там не замечал.

— Там есть полка с дорогим вином. Так вот его засунули в самую глубь. Это похоже на маму.

В серванте из красного дерева был вместительный отдел за двупольными дверцами, закрывающимися на ключ. Там стояли бутылки "Шато д’Икем", "Романи-Конти", "Шато Марго", которые по одной-две привозил Аояма из Европы каждый раз, когда бывал там по работе.

— Что похоже на маму?

— То, что его не выбросили. Далее если сердится и заявляет, что выбросит, она ведь никогда не трогает чужих вещей, не так ли?

Не трогает, не так ли? Сигэ сказал о маме в настоящем времени.

— Да уж… — опустив глаза, с улыбкой кивнул Аояма.

Какое-то время они оба молчали. Аояма вспомнил профиль Рёко и подумал: у Сигэ точно такой же.

— Кстати, — сказал Сигэ, — это ведь место для хранения дорогого вина, и поэтому он совсем не заржавел. Взгляни. Потому что туда не попадает влага.

— Когда ты его нашел?

— Где-то полгода назад. Тогда еще мой друг ночевал у нас. Не помнишь?

Сигэ, по всей видимости, пользовался большой симпатией в классе, и к ним в гости часто приходили его друзья. Аояма предпочитал не обращать на это внимания, а Риэ-сан с превеликой радостью готовила большие порции карри, онигири и спагетти.