Точка сингулярности - Страница 7

– Посмотрим, – солидно ответил Редькин.

И на этом первый раунд переговоров с милицией завершился.

Прошло больше полутора часов, народу на улице существенно поубавилось. Увлекательный процесс растаскивания "Волги" и "Нивы", сцепившихся деталями покореженных кузовов наблюдали уже совсем немногие. А когда они с Маринкой затягивали тряпкой и обвязывали не закрывающуюся в принципе заднюю дверцу, любопытных вообще практически не осталось. Никто больше не беспокоил печальных владельцев пострадавшей собственности. Все разошлись бай-бай. Ведь было почти два. Час быка. Самое тяжелое время для бодрствования у нормальных людей. Впрочем, трое молодых ребят еще мучили гитарные струны и пели что-то, сидя на краешке тротуара.

Один с гордостью сообщил:

– Мы тут вашу машину посторожили.

"На деньги, что ли, намекает?" – подумал Редькин.

Денег в подобной ситуации он не дал бы никогда в жизни. Не на того нарвались.

Потом из-за угла появился новый персонаж. Прилично одетый мужчина средних лет возвращался, видно, из гостей, судя по его нетвердой походке.

– О! – воскликнул ночной прохожий едва ли не радостно, озирая разбитое редькинское хозяйство. – Один удар – и яйца всмятку!

– Не было там яиц, – злобно буркнул Тимофей.

– А-а! Это твоя, что ли? Так чего ж ты злишься, мужик? – гоготнул добрый незнакомец. – Радуйся, что жив остался…

Отвечать не хотелось. По большому счету, прохожий был прав.

А дома Маринка попросила:

– Налей мне чего-нибудь. Успокоиться надо.

– Чего тебе налить? – тупо переспросил Тимофей.

– Ну, водка есть у нас?

А водки-то как раз и не было. Хранились в баре напитки посолиднее, для торжественных случаев предназначенные. И открытой оказалась только кашаса – это такой бразильский тростниковый ром. Умопомрачительную оплетенную бутыль Редькины прикупили по случаю во фри-шопе аэропорта Антальи.

– Кашаса есть, – сообщил Редькин. – Так ведь она тебе не понравилась.

– Какая разница? Нальешь, а?

В такой просьбе Редькин, конечно, отказать не мог. Достал два стаканчика для виски, плеснул граммов по семьдесят.

– А сам бы мог и не пить, – привычно буркнула Маринка.

Как правило, Тимофей в таких случаях обижался, делал вид, что сейчас выльет все в раковину, но потом все равно пил. Иногда, впрочем, и выливал, если в рюмке оказывалась какая-нибудь дешевая водка. А сейчас даже не среагировал. Они оба были совершенно потерянные, неадекватные какие-то. Маринка собиралась пить что попало и непонятно зачем, а Тимофей как раз наоборот пить не хотел. Он так не любил. Уж если пить, так пить.

В столь поздний час случалось им иногда пропустить по рюмочке, но это, если вдруг решали тряхнуть стариной и перед сном в постели покувыркаться немножко. И то Тимофей норовил, заранее проведав планы Маринки, выпить хоть немного в одиночку, чтобы потом, откинувшись на подушку с бокалом в руке неторопливо довести себя до нужной кондиции. Без этого полноты ощущений не возникало. Но сейчас о сексе речи не шло. Ежу понятно. Значит, что? Просто принять маленькую дозу – как снотворное – и на боковую. Скучно.

И все-таки кашаса хорошо пошла. Маринка, конечно давилась и морщилась, запивала лихорадочно апельсиновым соком (спасибо не томатным), комментировала: "Какая гадость!" Однако спать после этого ни ему, ни ей не захотелось. Выпили еще по две порции, абсолютно не хмелея, и просидели часов до пяти. Ложиться не очень-то и собирались, Маринка нервничала, предлагала дежурство установить и все к окну подходила, смотрела, не лезет ли кто в их разбитую "Ниву".

А говорили черт знает о чем. Соседей обсуждали. Потом мелкие дела по работе. Потом решали, рассказывать ли Вере Афанасьевне всю эту историю, как есть, когда на дачу приедут без колес, своим ходом. Все-таки она – человек уже немолодой, да и не очень здоровый. Потом стали перебирать всех, кто мог бы помочь с ремонтом – побыстрее и подешевле. Потом вообще воспоминаниям предались. И только совсем под утро, когда уже зримо стало светать и даже фонари в переулке погасли, Тимофей вдруг спросил:

– А как ты думаешь, почему нам разбили машину?

Маринка посмотрела на него дико, с непонятным удивлением и даже с обидой, словно он о чем-то совсем неприличном спросил. Затем помолчала и, вздохнув, ответила:

– Не знаю. Давай все-таки спать.

– Давай, – согласился Редькин.

Запас искусственной бодрости, вызванной действием бразильского напитка, иссяк. Начала болеть голова, и думать уже ни о чем не хотелось.

Маринка вдруг поинтересовалась, ни с того ни с сего:

– Что будем есть на завтрак?

Как будто именно это было теперь самым главным.

И уже Тимофей глянул на нее свирепо, а потом вспомнил последний эпизод на улице и предложил с мрачной улыбкой:

– Яйца всмятку.

Утром Редькин проснулся от неуместной эрекции. Во сне он видел Маринку, которая занималась сексом с их общим знакомым Константином Полозовым и уверяла его, Тимофея, что они все вместе вступили в клуб по обмену жен, говоря по-американски, в клуб свингеров. Тимофей из последних сил искал в этом сне жену Константина, чтобы на радостях трахнуть ее – уж группешник, так группешник, все должно быть по-честному. Однако Раисы нигде не было, даже намека не ощущалось на ее присутствие. Это расстраивало, но одновременно каким-то странным образом возбуждало. Поиски Раисы велись согласно абсурдным законам сна: Тимофей бродил по огромной квартире из комнаты в комнату и в каждой из них на диване, на ковре или в кресле обнаруживал совокупляющуюся пару, подходил ближе, приглядывался, и всякий раз это оказывались Маринка и Константин. При этом – мамочка родная! – чем они только не занимались! У иного сценариста порнухи фантазии не хватило бы…

Редькин взглянул на часы и с удивлением обнаружил, что спал-то он всего каких-нибудь полчаса. А столько интересного успел увидеть! Но уже через секунду вспомнилось все произошедшее накануне, и от эрекции не осталось и следа. Тимофей подбежал к открытому окну, высунулся и автоматически отметил, что его свежекупленная и свежеизуродованная "Нива" стоит на прежнем месте и, похоже, никем больше не осквернена. Только после этого он обернулся на разобранную постель и осознал, что Маринки там нет. Супруга его, как выяснилось, не спала вовсе. А в настоящий момент пила растворимый кофе на кухне.

Сам Редькин растворимого терпеть не мог, даже лучших сортов и принялся заправлять кофеварку натуральным, молотым. Все проходило в мрачном безмолвии. Говорить друг другу "доброе утро" казалось чистейшей издевкой, а на более длинные высказывания сил не было. Маринка первой нарушила эту игру в молчанку.

– Позвони Полозову, – неожиданно сказала она.

Тимофей вздрогнул, спросил удивленно:

– Почему Полозову?

– Потому что он самый солидный человек из всех наших знакомых. Наверняка что-нибудь толковое посоветует.

– Нам машину надо чинить, – проворчал Редькин. – При чем здесь солидный человек Полозов?

– Нам для начала надо, чтобы кто-нибудь денег дал на этот ремонт, – жестко поправила Маринка. – А деньги еще вышибать придется. Ведь не просто так нам машину разбили.

Печальная мысль, однако справедливая. Конечно, Маринка была права. В стратегическом плане. Но тем не менее, новая машина, которая не едет – полнейший абсурд. И Редькин считал своим главным делом реанимацию автомобиля, а всяческие формальные и неформальные разборки, розыск и наказание виновных – это все потом. Вот почему первый утренний звонок ровно в девять он сделал все-таки Виталику Нестеренко. Тот еще ночью обещал подумать, кого же подключить к восстановлению редькинской "Тайги". Сам же маэстро за такое дело браться не собирался. Во-первых, весьма прохладно относился к "Жигулям" вообще, во-вторых, не считал себя жестянщиком. А это важно. Кузов чинить – дело специфическое.

Но, конечно, Виталик не подвел. Нашел доброго знакомого – некоего Вальку Бурцева, и сервис оказался относительно недалеко от Редькина – на Семеновской. Удачный вариант.