Точка сингулярности [= Миссия причастных] - Страница 15
Остаток дня и вечер прошли в жуткой суете, телефон опять не смолкал во всех промежутках между Маринкиными разговорами. Оценщик прибыл вовремя, этакий хлыщ, который вовсе не собирался умалять редькинских потерь — понятное дело, на себя работал, даже предложил изуродованный «Москвич» обсчитать. Через полтора часа явилась бригада ремонтников — три человека и все как на подбор Валентины, различающие друг друга только по кличкам и отчествам. Провозились долго, но отогнали все-таки машину на автобазу какой-то фабрики у самого метро Семеновской. «Дело уже к ночи, — подумал Тимофей. — А у них тут жизнь ключом бьет — тоже своего рода шизы, а точнее персонажи». Да, именно такое слово пришло ему на ум. Автослесари в замасленных спецовках с выразительными лицами актеров-комиков и интеллигентной манерой разговора казались персонажами современного авангардистского фильма. Сам Валька Бурцев — нереально чистенький, аккуратный, в белой рубашке и при галстуке — ну, просто менеджер с инофирмы! — смотрелся в грязном и полутемном ремонтном боксе, как марктвеновский принц, поменявшийся местами с нищим. Но главным-то персонажем этого театра абсурда, был, разумеется, Тимофей Редькин, лично, собственной персоной. Однако на себя всегда нелегко со стороны посмотреть, а вот все остальные в эти дни выглядели до жути странно.
Все, даже Маринка, которая его совсем не пилила, а по вечерам сама предлагала выпить. Даже кредиторы, которые ко всему относились с пониманием. Даже милиционеры, сделавшиеся вдруг вежливыми и предупредительными. Правда, толку было от этой вежливости!.. Редькин уже не рассчитывал на милицию. Он рассчитывал теперь только на доблестных бандитов Майкла.
Пресловутый Игорь тоже повел себя чудновато, но как нельзя более удобно. Дозвониться до него оказалось проще пареной репы, и встретиться этот жулик согласился с ним где угодно, только через день, а значит, как раз в тот четверг, когда Вербицкий обещал быть на месте всю дорогу.
Среда оказалась убита на продажу полумертвого «Москвича». Бурцев без особого энтузиазма предложил забрать его на запчасти в счет уплаты за ремонт, о цифрах пока не говорили, но было понятно, что речь пойдет о ста, в лучшем случае о ста пятидесяти долларах. Естественно, в сумме детали стоят существенно дороже, но ведь это какая работа — извлекать их из покореженного металла, да и хранение машины и транспортировка её — в общем, все понятно. Меж тем неожиданно возник давний забытый приятель, достаточно безденежный, достаточно рукастый и как раз искавший для себя машину. Редькин честно объяснил ему все и про почти новый движок, и про состояние кузова, близкое к его полному отсутствию, и цену тоже честно назвал — пятьсот. Всего только сотню набросить — это по-редькински честно. Мол, за пятьсот взял — за пятьсот и продаю. Сам понимаешь, девальвация доллара, изменение конъюнктуры, общий уровень жизни…
Приятель слету предложил триста, и сторговались они на странной цифре триста восемьдесят с оформлением за счет Редькина. Редкостная удача. Как говорится, ложка меда в бочку дегтя. Разговор происходил утром, и решили ничего не откладывать. Делов-то! Нотариус, доверенность с правом продажи, деньги на бочку и по рукам. Не учли главного: умудренный опытом Бурцев не случайно говорил о транспортировке «Москвича», это только Редькин считал, что на нем ездить можно. Ну ладно, сели, завели, тронулись. Остатков тосола в пробитом и искореженном радиаторе хватило примерно на километр. Потом движок перегрелся и заглох. А датчик температуры в этой машине уже давно ничего не показывал. И встали-то посреди Садового Кольца — удовольствие ниже среднего, руками оттолкать пришлось на обочину под матерщину и громкое бибиканье нескончаемого потока. Спасибо, милиции рядом не оказалось. Уже потом, когда нервы успокоились, сообразили, что надо было движок водичкой полить, немножко в систему охлаждения добавить, ну и худо-бедно дотрюхали бы, однако и водички было всего полтора литра в пластиковой бутылке и мозги соображали плохо у обоих. В общем, на прежнее место старика-инвалида пригнали, а уж к нотариусу отправились пешком. Приключение это обошлось Редькину в тридцать баксов — до трехсот пятидесяти цену пришлось скинуть, — но сильно настроения не испортило. Все равно вечером хороший повод был выпить и про все забыть на время, если б только не этот проклятый молчаливый звонок, уже в который раз…
Лежа с Маринкой в постели, снова перебирали всех знакомых, родственников, друзей и врагов. И неожиданно пришли к общему экстравагантному выводу: так долго и тупо угрожать (если это вообще угроза) нормальный человек не может. Шизиков в биографии Редькиных тоже насчитывалось немало, повспоминали их, даже похихикали, но в итоге пальму первенства отдали все же именно Эдмонду Меукову — у того и с головой было сильно не в порядке, и претензии к Тимофею имел он вполне конкретные, так что… Подробности анализировать не стали, успокоились, погасили свет и быстро заснули. Усталость валила с ног, хотя жара и слабела день ото дня.
А во сне Тимофей увидел с невероятной точностью деталей ту давнюю уже осеннюю историю на Рижской трассе с сорвавшимся матрасом и убитыми людьми. Не было никаких привычных для сна искажений, не было смешных глупостей и пугающей жути неизвестного — он словно просматривал запись, сделанную кем-то два года назад. Спокойно докрутил до момента, когда из машины вышла красивая рыжая чекистка, и вот тут оно и началось — по законам сновидения. Никакая это оказалась не чекистка, да и не рыжая вовсе — это была та самая девушка по имени Юля с ирландским сеттером, в тех же маняще облегающих вишневых лосинах, и Тимофей сразу шагнул к ней, забыв обо всем на свете — о стоящей рядом Маринке, об убитых людях, о солдатах из вертолета — шагнул, обнял, впился губами в губы, задрожал от удовольствия, а она вдруг дернулась, повернулась спиной и страстно прижалась круглой упругой попкой к его животу. Да уж и не к животу, если честно, а к набухшему твердому жезлу, поднявшемуся едва не до пупка. Еще бы чуть-чуть, и вышел конфуз, но что-то заставило Редькина проснуться. Он обнаружил в своих объятиях Маринку с задранной до пояса ночной рубашкой. Супруга тихо посапывала и ничего особого не ощущала. Редькин отвалился с гулко колотящимся сердцем, лег на спину, и долго тупо глядел в темный потолок, не в силах заснуть.