Точка сборки (сборник) - Страница 2

Вечером прибыла на лодке Наталья Ивановна Орлова со свитой из двух аспиранток. Она обосновалась у Володи Двоерукова и к ночи устроила застолье, выложив столичные разносолы.

Володя с Татьяной казались теперь немного чужими в своем доме; впрочем, гостья благоволила и хозяевам, и молодому Мите Комогорцеву, жившему в другой половине: она была широкой души. Сейчас все сидели за столом и слушали ее хорошо поставленный голос.

– На Чукотке… там абсолютно другое, абсолютно другие ощущения, – говорила Орлова, налив себе и не глядя пустив фляжку с коньяком дальше по столу.

Митя торопливо подхватил фляжку: казалось, что Орлова, отведя руку в сторону, просто разожмет пальцы, настолько царственным был ее жест. Сама хозяйка застолья вглядывалась сквозь стену летней кухни Двоерукова вдаль, вглубь – вероятно, в синее зеркало чукотского озера Эльгыгытгын (где Митя бы тоже с удовольствием когда-нибудь побывал) или в белые горизонты Восточно-Сибирского моря.

– На Чукотке чувствуешь, какая это огромная, древняя, извечная земля. (Пауза.) Она всегда была и всегда будет. (Опять пауза.) Величественный, космический пейзаж. Там достойно звучать может только Бах. Токката и фуга ре-минор. – Орлова затушила сигарету в консервной банке, оглядела слушателей. – А здесь – всё словно бы игрушечное, сказочное такое, детское. Словно придуманное. Здесь в любое место органично впишется теремок, избушка на курьих ножках с Бабой-ягой или избушка отшельника, кормящего медведя с руки. Вы еще не видели, девочки (кивок аспиранткам), здешнюю парковую тайгу в Букалу! Когда впервые попадаешь в эти участки леса, полное впечатление, что поработал хороший ландшафтный дизайнер. Через каждые сто-двести метров «высажены» идеально ровные елочки или лиственки, под каждой аккуратно установлен камешек тонн в пять или пятьдесят весом, под камешком грибочек растет.

Коньяк был вкусный.

– Да и все эти горы, хребты тоже как-то напоказ, не всерьез. Впрочем, может быть, это только мои ощущения, другие могут воспринимать эту страну иначе.

И Митя, и девушки, и даже Двоеруков посмотрели в темное, слепое окно, покивали друг другу, сверяя ощущения.

– Может быть, не мне, слабой женщине, говорить об этом… Скажите нам, Дмитрий, с вашей, мужской, точки зрения, можно ли почувствовать себя покорителем, землепроходцем в краю с такими вот сказочными, придуманными пейзажами?

Митя послушно взглянул за окно еще раз и отрицательно потряс головой.

– Кстати, хозяева, вы ешьте, ешьте, не стесняйтесь. Давайте, подкладывайте себе. Вот это все нужно уничтожить. И на вас ложится основная нагрузка. Мы, к сожалению, должны помнить о фигуре.

Обе девушки послушно отодвинули тарелки на сантиметр от себя.

– Обратите внимание, как интересно – местная легенда, например, рассказывает о том, как мифический герой одним указательным пальцем провел тут русла крупнейших рек, а там, где он простоял три дня в ожидании запоздавшего сына, под его пальцем натекло вот это озеро. На Чукотке никому бы и в голову не пришло создать подобный миф. Колыма, проведенная пальцем богатыря, – это нонсенс. Колыма кажется древнее всех богов вместе взятых.

Орлова была прекрасна. Ее профессорский породистый голос облагораживал, возвышал грубо побеленный сарайчик летней кухни, вытертую клеенку на столе, всех присутствующих и даже невидимые сейчас дикие скалы над заливом.

– Хотя, конечно, я очень люблю эти места. Это все же и моя молодость (в этом месте наигранная старческая надтреснутость в голосе). И если бы я вдруг выбирала место для заповедника, то тоже устроила бы его именно здесь и именно таким образом. Ну, прихватила бы еще ту территорию за Абаканским хребтом, которая принадлежала заповеднику до войны. Смотрите – отдельный горный массив торчит на границе великой сибирской тайги и великой степи. Сюда дошел ледник и отступил назад, здесь обитают совершенно северные виды животных и растений и в то же время южные, степные, даже пустынные. Много эндемиков. Представлены различные климатические зоны…

Все сидевшие за столом как будто поднялись высоко в воздух и с огромной высоты обозревали землю.

– С точки зрения исторической, и культурной тоже, совершенно уникальное место. Это, по выражению Николая Константиновича Рериха, пуп Земли. Он очень важен в принципе, с духовной, даже сакральной точки зрения, но практически никому особо никогда не был нужен. Как пупок взрослому человеку. Идеальное место для легендарного Беловодья или какой-нибудь Шамбалы. Тратить силы на завоевание горной страны, не сильно богатой полезными ископаемыми, пастбищами? Здесь даже соболя довольно плохие по цвету… Володя, поправьте меня, если я ошибаюсь, но, по-моему, шкурки алтайского кряжа меньше всего ценятся? Ну вот, я права.

С Орловой соглашались молча. Подавать голос казалось неуместным, как, например, болтать с соседом на концерте органной музыки.

– Итак, войн за эту землю вести особо никому не хотелось. Объявят своей и забудут. Мировые религии сюда шли, но так и не добрались – с востока и юга у соседей буддизм, с севера у русских христианство, с запада магометане. А здесь – духи, шаманы…

Когда все насытились ее голосом, жареной щукой и московскими гостинцами, когда прикончили коньяк, Володя поставил кассету с «Аббой» и «Арабесками», начались танцы. Володя с Митей, подняв плечи, втянув головы, сжав кулаки, топали со всей дури в пол и приседали, а Татьяна, разведя руки в стороны и покачивая плечами, семенила между ними. Орлова, приговаривая, как она любит искреннее веселье, достала платок и, упершись руками в бока, вышла в круг, озаренная светом двух керосиновых ламп.

Танцевали, вскрикивая от задора, до седьмого пота. Переводили дыхание и говорили сидящим на кровати детям и аспиранткам, что Наталья Ивановна любого перепляшет.

Перед сном напились чая.

– А что за мыши такие живут у Гены Поливанова? Монашенки, что ли? – спросила Орлова.

– Это, Наталья Ивановна, староверки сегодня тоже приехали, маленько пораньше вас, – объяснил Володя Двоеруков. – К Агафье Лыковой собираются, сами с Москвы. Генка их поведет.

– Какая прелесть! Двадцать первый век на носу! В лес! К озерам и девственным елям! Буду лазить, как рысь, по шершавым стволам, говоря словами поэта. Нет, ведите меня спать, я устала. Девочки, вперед!

Утром костер стал блеклым, остывающая на камнях зола выглядела неряшливо. Впервые в жизни потянуло опохмелиться, и женщина заплакала.

Огромная масса воды тихо лежала перед ней в каменной чаше озера, отражая горы. За спиной по диким высоченным скалам легко карабкались в небо деревья. Облака разлетелись над тайгой в сложном и непонятном порядке – где спутанными космами, словно волосы по подушке, где стройными рядами, подсвеченные с одной стороны. Декорации для такого утра были слишком величественны, унижали.

Женщина тогда стала глядеть на свои колени, обтянутые тканью спортивных брюк, на свои руки, охватившие колени кольцом. И руки, и колени тоже было жалко.

Маарка гладил ее отечески по плечу, цепляя ворс кофточки ороговевшей кожей на ладонях.

– Попользовался? – спросила она и вытерла платком покрасневший нос.

– Нет, – ответил Маарка после паузы.

Женщина посмотрела на него в удивлении и, пока солнце не вырвалось из-за горы и не раскрасило все вокруг роскошным светом и тенью, поспешила в сторону турбазы, к спящей дочке, зябко запахнувшись в ветровку, мечтая мгновенно перенестись обратно в город, укрыться от этой бессмысленной красоты в своей крохотной кухне.

«Вот и отдохнула… Бабий отпуск состоялся», – твердила она про себя на ходу, утирая нос и слезы.

Маарка некоторое время смотрел, как она неловко шагала по разъезжающейся береговой гальке, провожал взглядом ее яркую, совершенно неуместную панамку.

С легким сердцем, с новыми силами поднялся на ноги. По-хозяйски приткнул пустую бутылку под березу, кинул в мешок кружку, хлеб, оставшуюся луковицу, сунул топор в лодку-дюральку, стащил ее в воду и короткими мужицкими гребками погнал через озеро на заповедницкую сторону.