Тьма. Том 1 и Том 2 (СИ) - Страница 8

Моё правое плечо вспыхнуло болью, отдававшей в шею и грудь. Мелькнула мысль, уж не повредил ли я себе часом ещё что-нибудь. А вместе с этой мыслью я навёл автомат на жнеца и выстрелил. Раз, другой, третий…

Мир снова сжался до точки прицела. В глаз, в пасть, в нос – чтобы прогнать пулю через носоглотку чудища и попасть в мозг. Жнец взвыл, вздымая над головой косы передних конечностей. С одной из них соскользнуло тело Тихомира, упав обратно в кузов и забрызгав всё кровью.

Выстрел – в грудь, второй – в грудь. Я пытался попасть в щель под нагрудной пластиной. И, похоже, даже получалось. Жнец дёргался от каждого выстрела.

Надо мной застучал автомат десятника.

- Умри! Умри! – орал Степан Порфирьевич.

Коса смерти, уже летевшая ко мне, резко изменила направление. И рассекла кабину, переднее сиденье…

А заодно и ноги десятника.

- А-а-а-а! – Степан Порфирьевич продолжал стрелять, уже падая за сиденья.

А вторая сабля досталась Соколу, который стрелял, оперевшись на капот. Пробило и каску, и череп. Пару мгновений спустя полудесятник свалился замертво, так и продолжая с ненавистью смотреть на жнеца двумя половинками лица.

А я решил отстегнуть карабин страховки, чтобы, когда отродье Тьмы опять вспомнит обо мне, хотя бы попытаться отскочить. Но пальцы скользили по металлу непослушными колбасками.

Нога жнеца вступила в кузов автомобиля, заставив покорёженную машину жалобно заскрипеть и просесть к земле. Жахнуло где-то вдалеке: это броневик конвоя успел послать снаряд, который ударил исчадие Тьмы в грудь. Назад отбросил, но плотную броню пробить не смог.

Выстрел. Выстрел. Выстрел. Холостой…

Патроны кончились, когда я почти сумел нащупать траекторию попадания. Один глаз жнеца вспучился чёрным фонтанчиком крови и слизи. Отродье Тьмы заревело и опять нацелилось на меня.

А я пытался всё ещё непослушными пальцами сменить магазин. Пустой, гад такой, никак не хотел отцепляться и падать… Казалось, всё вокруг погрузилось в густой кисель. Когда я пристёгивал новый, последний магазин – старый ещё только падал вниз. Мои руки горели огнём, а в плече, груди и шее словно пульсировал раскалённый гвоздь.

Я не успевал. Жнец летел на меня с занесёнными для удара косами, а я всё не мог прорвать кисель и навести на него оружие. Жахнул вдали броневичок, но его снаряд прошёл мимо. А потом застучал автомат.

Мой друг Егор с бледным, как мел, лицом, зажимал одной рукой глубокий порез на боку, откуда хлестала кровь. А второй давил на спусковой крючок, стреляя в жнеца из автомата. И пули били чудовищу в морду, заставляя его дёргаться и тормозить.

Мой прицел, наконец, совместился с глазницей жнеца… Я нажал на спуск. Очередь, очередь, очередь… Пули ложились кучно, разрывая глазницу, но угол был не тот.

Я орал…

Орал Егор…

Стонал десятник…

Резким ударом обеих кос жнец пришпилил меня и Егора к машине. Мне сабля пробила ногу, зацепив кожу и мясо по самому краю. А Егору – руку с оружием, практически её оторвав.

- Сволочь! – прохрипел я, рванувшись к такой близкой, но такой недостижимой голове урода.

Я видел его чёрный злобный глазик – последний глазик. Я хотел убить эту тварь. И кожа на ноге, пришпиленная к машине, с треском порвалась, выпуская меня на волю. Предательски защёлкал холостыми автомат, пока я приближался к голове врага. Жнец даже начал двигаться, чтобы отмахнуться от меня…

Но то ли я был слишком быстр, то ли жнец – замедлился. Штык-нож из хладного железа вошёл ему в глазницу раньше, чем отродье Тьмы успело отпрянуть…

В следующую секунду я уже летел вон из кузова, а рядом с внедорожником бился в конвульсиях страшный, но почти мёртвый жнец...

Из его головы валил дымок окисляющегося металла. А внутри его мерзкое тело жёг смертельный яд.

Ну а в моих руках снова был автомат с обломанным штыком и пустым магазином. Уже традиция, можно сказать…

Рыча, я поднялся на ноги и поковылял к машине, огибая умирающего уродца.

- Егор! Егорка! Егор! – я тряс своего друга за плечи, но уже понимал, что только зря издеваюсь над телом.

Лужа крови в кузове была такой, что в ней купаться, наверно, можно было. Натекло из Егора и Тихомира. Оба были мертвы. А я всё пытался привести в чувство мёртвого друга.

- Тварь!!! – я повернулся к умирающему жнецу и заорал.

Вдалеке от моего вопля шарахнулись два вульфа, чего раньше за ними не наблюдалось. А потом я услышал стон. Степан Порфирьевич! Я кинулся к десятнику и понял, что тот ещё жив. Даже успел перетянуть себе ноги жгутами из аптечки. И даже вколол обезбол. Всё-таки он крутой мужик!..

- Федя, беги… Беги к сто две…

Но я не побежал. Нельзя бежать вот так, оставляя командира умирать за спиной. Я заорал для храбрости, распугав ещё нескольких вульфов. А потом взвалил обрубок десятника на спину и потащил, припадая на раненую ногу.

До сто двенадцатого было метров двести. И у меня не было ни шанса. Вульфов здесь оказалось много: они засуетились вокруг, потянулись ко мне… Но сначала одного, а потом и второго поджарило огненными шариками, прилетевшими от заставы.

И с каждым выстрелом шарики прилетали всё быстрее.

А потом рядом зарычал мотор. Кто-то снял с меня десятника, после чего в машину втащили и меня.

- Смотри, не бросил…

- Гони, давай! Гони!..

- Ходу! Ходу!..

Перед глазами плыло. Дёргало всю правую сторону тела. Боль рвала сознание на куски. И будто вдалеке звучали голоса:

- Не жилец… Пристрелить, может?..

- Неправильно это, парни…

- Так мучается ведь… Смотри…

Я почувствовал, как с меня стягивают броник и рвут одежду, оголяя правое плечо.

- Мать моя женщина…

- Чем это его так?..

- А давайте лучше пристрелим…

- Я тебе сейчас пристрелю, дебила кусок!

- Так это, господин…

- Ты моей премии решил пулю в лоб пустить?! А ну посторонись…

Я почувствовал, что на пульсирующее от боли плечо легла рука.

Затем почувствовал расходящееся от руки тепло…

А потом мне стало легче, и я сумел открыть глаза.

Я лежал во дворе сто двенадцатой заставы. Прямо на земле. Одежду опять, видимо, срезали, обнажив плечо – и выглядело оно страшно. Чёрные вены, чёрные прожилки под кожей и какой-то чёрный комок в правой груди. И это при том, что края раны от зуба почти затянулись.

- Ну вот… Теперь ещё постреляешь… – обнадёжил меня седой мужчина, сидевший рядом.

Я посмотрел на него и не особо удивился, когда увидел остриё изменённой кожи, тянувшееся на щёку по правой стороне шеи.

Меченый. Это он говорил про премию. И это он сделал что-то, чтобы я очнулся.

А вокруг толпились бойцы: и знакомые лица мелькали из нашего конвоя, и чужие – видимо, местные, со сто двенадцатой заставы. И все они смотрели на меня с жалостью. А ещё как будто даже с лёгким привкусом отвращения и брезгливости. Ну понятное дело, в общем-то… Я был отравлен. Я умирал. И только чудо могло поставить меня на ноги.

- Смотрите, вои! Смотрите внимательно! – приказал им меченый.

- Да чего смотреть-то, боярин? – удивился наш сотник. – Видно же, траванули…

- Да не траванули его! – отрезал меченый. – Запоминайте! Ещё не раз такое увидите. Ты как, парень? Как зовут-то?

- А-а… Фёдор, – ответил я, пытаясь привести в порядок мысли, но они, заразы, продолжали мельтешить в голове и путаться.

- Ну поздравляю, Фёдор… Или сочувствую, – ухмыльнулся меченый. – В любом случае, Русь приветствует нового отрока!

- Русь приветствует! – хором отозвались бойцы, стоявшие вокруг.

И только потом до них дошло, почему вдруг прозвучала ритуальная фраза. И до меня тоже, наконец, дошло. Я смотрел на странные прожилки, на вздувшиеся вены…

А затем ошарашенно спросил:

- А я теперь, что ли, меченый?

И тут я понял, что надо бы использовать другое слово. Поэтому, вжав голову в плечи, испуганно добавил:

- Ой…

Бойцы вокруг заржали, а боярин хлопнул меня по плечу.