Тьма. Испытание Злом - Страница 9

– Нет, – сказал он мрачно. – Хуже.

– То есть?!! – Обветренное до кирпичного цвета лицо разводящего вдруг стало белым. Он, конечно, знал ответ, но боялся поверить. – Что значит «хуже»?!!

Йорген усмехнулся:

– Укусили меня! Вот! – Он продемонстрировал руку.

– Вервольф? – жалобно, моляще вопросил Кнут. От укуса вервольфа иногда помогала повязка, смоченная отваром омелы и волчьего лыка, вовремя наложенная на рану.

– Шторб! – разочаровал его Йорген.

На разводящего страшно было смотреть.

Ланцтрегеру фон Рауху едва минуло семнадцать, когда пал в бою богентрегер Гаген фон Лакс, прежний начальник столичного гарнизона, и его величество ничего лучше не придумал, как поставить на его место «этого сопливого мальчишку с нечеловеческой мордой» – так, не страшась закона, поначалу именовал своего нового командира старший разводящий Кнут. Да, он ему однажды в запале прямо в глаза так и сказал, и не один на один – при всем строе: «Ты, сопливый мальчишка с нечеловеческой мордой, какое право имеешь мне, бывалому солдату, указывать, как караулы расставлять? Тебя еще мамаша понести не успела, а я их уже расставлял!» Все решили – тут и конец пришел Картену Кнуту. В лучшем случае будет бит за дерзость и разжалован, в худшем – может и на плаху пойти.

Но, к всеобщему удивлению, новый начальник не стал обижаться ни на «сопливого», ни на «морду», просто обругал разводящего в ответ «старым ослом, привыкшим воевать, как при короле Густаве учили». Упрек, конечно, был незаслуженным. Во времена Густава, прадеда нынешнего Видара, не только сам Кнут – отец его на свет еще не народился, это любой деревенский дурак должен понимать, не то что отпрыск благородного происхождения! Именно это он и собирался сказать юному ланцтрегеру, но, к своему счастью, не успел. Видно, ослабло действие той органической жидкости, что иногда ударяет людям в голову и делает поведение их, скажем так, неблагоразумным. Разводящий промолчал, юный фон Раух счел инцидент исчерпанным и больше о нем не вспоминал никогда. Но разводящий Кнут – не забыл. Потому что именно в тот день, успокоившись и осознав, какую беду мог на себя навлечь, полюбил нового начальника как родного сына. И потом, в бою уже, тот много раз доказывал, что любви этой достоин как никто другой… Вот почему в голове Картена Кнута вертелась теперь одна лишь отчаянная мысль: «Не уберег!!!» Он знал, каково это – терять сыновей.

– Да ладно тебе! Может, обойдется еще! – тормошил старого друга Йорген. – Смотри, укус неполноценный, слюны почти не попало. И я человек только наполовину, вдруг на нифлунгов вампирский яд не действует?.. Ну что ты меня прежде времени хоронишь? Давай заката дождемся!

Но Кнут был безутешен. От мысли, что ему – а кому же еще? – придется час за часом сидеть и наблюдать, не превращается ли его командир в ночную тварь, и, если чуда не произойдет и превращение состоится, собственноручно убить его ударом осины в сердце, – буквально ноги подкашивались! Не сможет он этого вынести! Легче самому умереть!

– Ну не сможешь, давай брата моего позовем. Пусть он по-родственному… – Так часто бывает, что младшие братья к старшим непреднамеренно жестоки.

Дитмар фон Раух… Он часто забегал в казарму к младшему брату – галантный, ироничный кавалер с прекрасными манерами, всегда роскошно одет, всегда свеж, приветлив и любезен… Кому-то он мог показаться обычным придворным повесой, легкомысленным и пустым… Но Йорген не раз рассказывал о том, как они воевали вместе у границ, когда из-за Феннийских гор наступала Тьма… Они были почти дети тогда… Да и сейчас они еще совсем мальчики, оба… Не надо Дитмару такое переживать… Пусть узнает потом, когда все будет кончено…

– Нет уж, лучше я сам… – хрипло выдавил из себя разводящий.

– Слушай! – вдруг радостно хлопнул себя по лбу Йорген. – Забыли мы с тобой! У меня же раб есть! Случись плохое – он меня с большим удовольствием зарежет! Заколет в смысле! Не зря же я на него последние деньги потратил! Хоть напоследок пригодится!

Как ни странно, необходимость утешать старого друга пошла Йоргену на пользу – не успевал думать о собственных горестях.

В казарме стало хуже. Он сколько угодно мог изображать на людях лихого вояку, которому и смерть нипочем, но самого-то себя не обманешь. Страшно было Йоргену, ох как страшно! А хуже всего, что мучиться ожиданием предстояло не час и не два – весь день до заката. Выть волком хотелось, да так сильно, что, укуси его не шторб, а вервольф, непременно вообразил бы, что превращение уже началось.

Немного отвлекли обычные утренние хлопоты: развод, построение, подсчет потерь… Да, потери были как в войну: двадцать человек за ночь убитых, тридцать раненых и покусанных. Не одному Йоргену предстояло «весело» провести этот денек! Как всегда, не обошлось без неурядиц. Состоящую при лазарете кобылу Элоизу, которую предполагалось запрячь в повозку и отрядить с похоронной командой за трупами, еще не вывезенными с улиц, свел под шумок гарнизонный интендант, услал в приписное село за турнепсом. Более подходящего времени не нашел, паразит! Пришлось приспосабливать к делу какого-то горожанина с телегой, его, бедного, откуда-то за шкирку приволок разводящий Кнут.

Потом выяснилось, что в лазарете не хватает мест для раненых, а укушенных и вовсе некуда девать. По правилам, их полагается содержать отдельно, но в каморке для заразных всего три койки.

– Как – три койки?! – вышел из себя Йорген, дотоле особого внимания на лазарет не обращавший. – Почему такое безобразие?!

– Да вроде обходились всегда, ваша милость, не требовалось больше, – забормотал лекарь испуганно.

Страх его был вполне оправдан. Чтобы не обременять себя лишней работой, он каждый год сокращал по две-три коечки «за ненадобностью»…

– Не требовалось?! А если моровое поветрие?! Чума, тьфу-тьфу, чтоб не накаркать?! Тогда что?

Лекарь в ответ что-то долго, испуганно и бессвязно бормотал, общий же смысл его оправданий сводился к тому, что «тогда уж нам все одно помирать, в лазарете ли или просто в казарме – без разницы…».

Кончилось тем, что для раненых приволокли соломенные матрасы из спален, укушенных заперли в карцере с двумя бочонками крепкого пива, запасом свежих осиновых кольев и велели друг за другом приглядывать. В какой-то момент у Йоргена мелькнула мысль, что по-хорошему ему следовало бы составить им компанию, но он быстро поладил с собственной совестью, сказав себе, что вовсе не претендует считаться самым лучшим командиром на свете, это было бы слишком самонадеянно и нескромно с его стороны.

Большинство гвардейцев стоически приняли свою судьбу, без ропота спустились в карцер, кое-кто даже пытался шутить. Только одного пострадавшего пришлось волочь силой, он упирался и орал.

– Что за безобразие тут происходит?! – прикрикнул на парня Йорген, когда того тащили мимо.

Но покусанного это не остановило, он уже вконец ошалел от отчаяния и страха.

– А-а! – взвыл несчастный, забился, повис на руках у сопровождающих. – Что происходит?! Укусили меня, вот что! У-ку-си-и-ли-и!!! – Во взгляде его было столько ненависти, будто не ночная тварь к нему зуб приложила, а ланцтрегер Йорген фон Раух лично. – Не хочу помирать! Не на-а-адо!

Йорген вдруг понял, что очень устал. Приказал спокойно, почти равнодушно:

– Прекрати истерику, солдат. Имей достоинство!

– Достоинство?! – Парень почти визжал, захлебываясь яростью. – Тебе хорошо говорить о достоинстве, благородный господин! – Это прозвучало как грязное ругательство. – Тебя небось не кусали!