Титан - Страница 3

Последние десять ярдов до яхты убийца преодолел под водой и вынырнул на поверхность только под нависающей кормой «Сизпрей». Глянув в небо, он едва не разразился проклятиями: облака отплыли от лунного серпа в сторону, сведя на нет всю его маскировку. Убийца перестал быть невидимкой. Но по-прежнему все было спокойно, и с палубы его не было видно.

Нащупав на поясе небольшой мешочек, он вытащил из него четыре присоски, две из которых закрепил на коленях, а остальные две на руках. Прилепившись к белому корпусу яхты, он медленно и неслышно стал тянуть себя наверх. Словно муха по стеклу. Он поднимался по диагонали, чтобы обогнуть нависающую корму. Наконец его голова сровнялась с палубой и он осмотрелся вокруг.

Один из вооруженных телохранителей-греков стоял на корме и курил сигарету.

Одной рукой убийца покрепче ухватился за край палубы, прочно зафиксировал себя в этом положении, а другой рукой стал доставать пистолет. Он прицелился охраннику в левый глаз. Благодаря глушителю при выстреле раздался лишь слабый хлопок. Охранник повалился на палубу.

Рывком поднявшись на палубу, убийца снял ласты. Затем, босоногий, он устремился вперед. Еще наблюдая в бинокль с берега за передвижениями матросов и миссис Флеминг, он уяснил себе, что хозяйская каюта располагается в носовой части, на основной палубе. Открыв нужную дверь, скользнул в узкий коридор, освещенный ночными бра. Коридор вывел в салон, а затем в хозяйскую каюту. Убийца неслышно опустил вниз ручку двери.

Она оказалась не заперта. Попав в кабинет Ника, он быстро пересек его в темноте в сторону спальни. Левой рукой неслышно открыл дверь, крепко держа пистолет в правой. Комната была погружена во мрак, впрочем, лунного света, проникавшего через иллюминаторы, было достаточно для того, чтобы разглядеть лежавшего в постели человека. Старик выглядел слабым и болезненным.

Для убийцы Ник Флеминг был сейчас не более чем куском мяса.

Он подошел к кровати, остановился от нее футах в четырех и стал медленно поднимать браунинг.

Он прицелился спящему старику в голову.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ВАРИАЦИЯ НА ТЕМУ «ЭНИГМЫ»

1900–1918

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Двенадцатилетний мальчик был красив: густые черные волосы, голубые глаза, словно льдинки, тонкий острый нос, четко очерченный рот, бледная чистая кожа, порозовевшая на осеннем ветру. Он выглядел жалко в своих залатанных плисовых брючках, черном шерстяном пальтишке, рваных варежках и длинном вязаном шарфе красного цвета, обернутом вокруг шеи. Он был очень смущен, если не сказать напуган, тем что мама вела его сейчас за руку по каменной дорожке, упиравшейся в особняк Флемингов.

— Мама, зачем мы туда идем? — спросил Николас Томпсон по-русски, как и всегда в разговорах с матерью, полурусской-полуеврейкой Анной Нелидовой-Томпсон.

— Увидишь, — резко ответила она.

Пятнадцать лет назад, в 1885 году, эта женщина покинула родной Киев и эмигрировала в США. Сейчас ей было тридцать шесть. Годы замужества за Крэгом Томпсоном, уэльским шахтером, и бедняцкая жизнь притупили когда-то яркую красоту Анны. Ее темные волосы раньше времени поседели, кожа, некогда такая же нежная, как и у сына, начинала покрываться морщинами. Но даже в поношенном пальто и дешевой шляпке из соломки она оставалась женщиной, на которую оборачивались мужчины. Правда, сейчас, когда она тянула своего сына вверх по каменным ступеням крыльца особняка, в ее глазах сверкали такая решимость и такой гнев, что от нее в страхе убежал бы любой повеса.

— Мама, мне страшно!

— Тебе нечего бояться, — ответила она, остановившись перед двустворчатой дверью из стекла со свинцовой сеткой внутри. Это был порог самого большого дома во всем Флемингтоне, штат Пенсильвания. Она дернула за шнурок звонка. Тяжелые облака застилали небо, северный ветер завывал в трубах этого кирпичного особняка, являвшего собой пик викторианского уродства. В это холодное ноябрьское утро 1900 года все здесь — и высокие кирпичные стены, и огромные витражные стекла окна слева от ворот, и крыша мансарды, выложенная сварочной сталью с орнаментом, — олицетворяло в глазах мальчика малопонятное ему колоссальное могущество, власть первой семьи в городе, семьи Флемингов.

Парадная дверь открылась, и показался злой лакей-негр, который устремил на мать Ника свирепый взгляд.

— Вы что же, шнурок оборвать собрались? — рявкнул он. — А то, что в доме больной человек, вам, конечно, не известно? Какого черта вам здесь надо?

— Повидать этого больного, — заявила Анна по-английски с характерным русским акцентом.

Негр с усмешкой оглядел бедно одетых посетителей.

— Я не позволю, чтобы такие оборванцы беспокоили капитана Флеминга. А теперь проваливайте.

Он начал было уже закрывать дверь, как вдруг Анна оттолкнула его и устремилась в огромный холл-прихожую.

— Эй! Ты что делаешь? Тебе туда нельзя. А ну стой!

Но Анна уже была на середине резной деревянной лестницы и тянула за собой сына. Потрясенный лакей закрыл входную дверь и бросился догонять непрошеных гостей.

— Я вызову полицию! — орал он. — Клянусь, вызову!

Анна была уже на уровне первого пролета. Там в золотой раме висел портрет капитана Винсента Карлайла Флеминга, хозяина этого дома и председателя правления «Угольной компании Флемингов». Картина была выполнена десять лет назад, когда этому человеку было пятьдесят и он был в расцвете сил. На портрете был изображен в полный рост высокий, очень красивый мужчина с темными волосами и густой бородой. Он был в строгом сюртуке и лакированных туфлях. Его левая рука царственно упиралась в бедро. Ник загляделся было на портрет, но мать уже тащила его дальше.

— Кто это? — задыхаясь от бега, спросил он.

— Твой отец, — последовал мрачный ответ.

Нику стало страшно: уж не сошла ли его мама с ума?

Когда лестница осталась позади, Анна без тени колебаний повернула влево и устремилась по обитому темным деревом коридору к тяжелой двери, которая виднелась в самом его конце. Ник — его детское сознание потеряло всякие ориентиры в горячечной пляске разыгравшихся на его глазах драматических событий — со страхом оглянулся, ожидая увидеть нагоняющего их негра-лакея.

«Он сейчас убьет нас! — подумал он. Ник уже привык думать по-английски. — Черный лакей сейчас убьет нас. О Боже, что же это? Мой отец? Но моим отцом был Крэг Томпсон…»

Ворвавшись в спальню, они остановились. Здесь было царство покоя и тишины. Широко раскрытыми голубыми глазами Ник осматривался. Это была большая с высоким потолком комната, по стенам висели невзрачные пейзажи с пасущимися коровами и картины на исторические сюжеты. Темно-зеленые бархатные шторы на окнах были задернуты. Лампы, работавшие на лампадном масле, бросали неровный свет на восточные ковры и бургундские шелковые обои. У дальней стены стояла старинная, обитая медью кровать. На ней полулежал, опираясь на подоткнутые под голову пухлые подушки, человек в ночной сорочке. В нем Ник признал мужчину, изображенного на том портрете на лестнице. Правда, такое сравнение сразу напоминало «Портрет Дориана Грея». Борода из темной превратилась в седую, лицо запало и напоминало лицо покойника, могущество, лучившееся с портрета, в жизни поистерлось с годами и из-за болезни. В комнате пахло лекарствами.

Старик вяло разглядывал нарушивших его покой пришельцев.

— Говорят, ты умираешь, — скрипуче произнесла Анна. — Говорят, твое сердце уже ни к черту. Рада слышать, сукин сын, что ты скоро подохнешь. Мой муж умер в одной из твоих вонючих угольных шахт. Я надеюсь, что ты тоже будешь сильно страдать! Но прежде чем ты умрешь, я покажу тебе твоего сына.

Она отпустила руку Ника и подтолкнула его вперед.

— Иди к кровати, — сказала она по-русски. — Пусть он на тебя посмотрит.