Тили-тили тесто (СИ) - Страница 4

Стас взглянул на часы, семнадцать сорок пять:

– Что, прям минута в минуту? И у кого?

– У красавицы, чьи бусы в карман засунул. И да, ровно в это время.

– Хм...

Стас выругался про себя. Что за чушь! С чего ему просить у Вики прощение через тридцать лет? Вот дурак, повелся на цыганские штучки.

– А красавица-то прощать не захочет, – дополнил цыган. – Придется постараться.

– Угу, – Стас поднялся с лавочки и двинулся прочь. – Ладно, мне рубля не жалко, но мог бы придумать что-то и по интереснее.

– Я всю правду сказал, яхонтовый, – прокричал цыган ему вслед. – Одним "прости" ты не отделаешься, так кажется...

– Маразм! – Стас сплюнул себе под ноги и, перейдя на бег, рванул к дому, решив, что ему сейчас совсем не помешает пробежка. Домой он добрался спустя полчаса, искупался, собрал вещи и направился на вокзал. С родителями он уже попрощался, а больше его в этом городе ничего не держало. И, похоже, никто, кроме родителей, теперь не будет ждать.

– Получи, буржуй, по мордам от великой красной сборной!!! Урааа!.. Так их!

Стас обожал такие моменты. Только что они всухую разгромили "Тре-Крунур"1. Вот и радовались, как дети, носясь по раздевалке и улюлюкая.

– Ну, Коса, – Вовка железной капитанской рукой припечатал его плечо. – Ты, натурально, кабан! Напролом пёр. Видел бы ты рожу их центрального, когда у него шайбу увёл. Он чуть не разревелся как девка!

– Некогда мне было на рожи оглядываться, – снисходительно улыбнулся Стас. – Я голы забивал.

– Нагло, но имеешь право, – хмыкнул Вовка. – Хорошо, что тебя в сборную взяли. Жаль, только тянули четыре года.

– Ну, знаешь, им там виднее, – Стас поднял глаза к потолку. – Хотя, спорить не буду, год назад я тоже был вполне готов.

– Вот люблю я тебя за честность, Коса. Никаких тебе глазок в пол, расшаркиваний. Классный ты мужик, ей-богу, – Вовка еще раз попытался вбить его в пол своей огромной лапищей, после чего переключился на Витьку Лепатова – тот сегодня сделал три голевые передачи.

Стас усмехнулся, он действительно никогда не отличался особой скромностью. "Кабаном" его прозвали еще в "Конструкторе" за нахрапистую манеру игры. Не всегда хвалили, понятно, но смирились, что его наглость на льду приносит свои плоды, так что, отыграв четыре года за ЦСКА, он получил долгожданное приглашение в сборную. И вот уже три игры доказывал, что в нём не ошиблись. Выбравшись из весёлой кучи-малы, Стас снял форму, сходил душ и, одевшись, принялся аккуратно укладывать форму в сумку.

– По-прежнему ходишь с этим старьем? – прокомментировал Витька, выбравшись из объятий капитана. – Не надоело за четыре года? Как ненормальный, блин, таскаешь везде свою старую сумку.

– Ты же знаешь, Липа, я чертовски суеверен, – привычно отмахнулся Стас. – Эта сумка принесла мне удачу, так что, пока не развалится по швам... Даже, если и развалится. Отнесу в мастерскую и велю починить, – Стас осторожно застегнул заедающую молнию, и всунул потрепанную брезентовую сумку в ярко-красную, с надписью "СССР".

– Воля твоя, – развел руками Витька. – Но по мне – это дурь.

– Липа, заткнись, – беззлобно рыкнул Стас, – я же ничего не говорю про твои трусы?

– Про какие трусы? – Витька старательно изобразил непонимание, для убедительности вытаращив глаза.

– Ой, глазки мне не строй, я не фигуристка, – Стас насмешливо посмотрел на парня. – Все знают, что ты на игру надеваешь свои счастливые трусы, кстати, ходят слухи, что ты их ни разу не стирал за три года.

– Брешут, а ты их слушаешь, – Витька нахмурился и поспешил скрыться в душевой.

– Ну, брешут, так брешут...

Такие перепалки были обычным делом. За годы, проведенные в ЦСКА, чего только не бывало. Они знали друг друга как свои пять пальцев, проводили вместе почти все свои дни. Ссорились, мирились, ненавидели, любили. Всё было. Но это и сплачивало их как команду. Это делало их роднее, чем братья, ближе, чем собственная семья.

Но даже от таких родных людей бывают тайны. И у Стаса она тоже была, и еще какая. Узнай кто об этом, засмеяли бы, как пить дать. Поэтому он и открещивался суевериями, хотя на самом деле суеверным вовсе не был. А с сумкой не хотел расставаться, потому что её подарила Вика на их предпоследний Новый Год.

Стас ещё удивлялся тогда, чего это Вика допытывается, какая должна быть сумка для экипировки, но честно отвечал про объем, сколько хотел бы карманов, какие должны быть лямки. Ему и в голову не могло прийти, что Вика со своей мамой откопали где-то кусок брезента и целый месяц выкраивали детали согласно его пожеланиям. А сейчас именно эта сумка была единственным материальным напоминанием о Вике, не считая жемчужной нитки, которую он спрятал в самом тайном кармашке. И хоть Стас не видел Вику уже четыре года, он ни на секунду не забывал её. Он пытался, старался даже. Заводил отношения с девушками: иногда очень быстрые, иногда более длительные. Навещая родителей, ни разу не зашел к ней, хотя временами ноги сами несли к знакомому дому. Он действительно старался исключить из жизни всё, что связано с Викой, всё кроме этой сумки. Даже попросил маму убрать все Викины фотографии из его комнаты и ни разу не спросил где они. Ему это было и не надо. Улыбчивое личико Вики всегда представало перед ним, стоило закрыть глаза. Но сегодня её улыбка почему-то была очень грустной, а в глазах стояли слёзы.

– Атас, мужики! Полкан идет! – громко прошипел кто-то.

Парни махом стихли, напустив на себя меланхоличный вид. Хотя получилось не у всех: Леха с Киром как раз оттачивали мастерство боя на мокрых полотенцах и предстали пред светлые очи главного тренера в чём мать родила.

– Вот скажите мне, олухи, – тренер осмотрел всех со скептической улыбкой, – если я – Полкан, вы тогда кто? Полканята? Или Полкалушки?

– Мы подполканы, Виктр Василич, – басом отрапортовал Вовка, вызывая смешки у ребят.

– Ну-ну... – тренер поморщился, хотя по его глазам было понятно – он находится в отменном настроении. – Хрен с вами, празднуйте сегодня, но без излишеств. Через две недели у нас финны... Их тоже надо приложить.

– Приложим, не сомневайтесь, – за всех ответил капитан. – Вон Косу на них напустим... и кирдык!

Тренер взглянул на Стаса и помрачнел:

– Косогоров, а ну-ка выйди. Поговорить надо.

– Надеюсь, хвалить будете? – полюбопытствовал Витька. – Ругать-то вроде не за что.

– Ругать всегда есть за что, – отозвался тренер. – И, вообще, не лезь, тебя наш разговор не касается...

***

– Тёть Лен, вы как? Может, чайку сделать?

– Нет, Викуся, ничего не надо. Присядь со мной, отдохни, а то весь день бегаешь.

Вика глубоко вздохнула и присела на табуреточку. "Только не реви, – приказала она себе. – Тёте Лене и так фигово, и твои слёзы ей уж точно не нужны".

Сегодня схоронили дядю Виталика, мужа тети Лены. О его смерти Вика узнала случайно, трясясь в переполненном троллейбусе, когда ехала в институт. Она, как обычно, полудремала на галерке, уцепившись за поручень, как вдруг услышала речь двух женщин:

– Слыхала, профессор Косогоров помер! Прям на работе, говорят, за сердце схватился и упал. Инфаркт.

– Да что ты! Вот горе, так горе. Какой человек был золотой, а какой врач!..

– Да уж, беда. Ему ведь и сорока пяти еще не было, совсем молодой... Сегодня хоронить будут...

Дальше Вика не слушала. Словно ужаленная она бросилась пробираться через толпу, вызывая гневные замечания и оскорбления:

– Куда прёшь, ненормальная...

– Поаккуратнее, девушка...

– Сдурела, что ли! Все ноги мне отдавила...

Будучи по жизни очень вежливой, в этот раз Вика изменила своим принципам. В ответ она шипела, ругалась на всех, пока, наконец, не добралась до двери. Как раз вовремя: троллейбус остановился, и Вика вылетела в мрачное октябрьское утро.