Тихоходная барка "Надежда" (Рассказы) - Страница 4

Оборванец ловко выскочил из-за стола, ловко подал потерявшейся официантке руку с обглоданными ногтями и любезно поинтересовался:

- Что это с вами? Устала, бедненькая. Попробуй-ка за нами за всеми поноси.

И возвратился за столик, крикнув Анюте вслед: "Сигарет еще, "Столичных" или "Варны"".

А высунувшуюся комбинацию он приметил. Комбинация была не простая, а красно-зеленая, в полоску.

Естественно, что к такому чучелу никто не подсаживался, и оборванец скучал. Он барабанил пальцами по столу и хмурился.

А время было действительно дневное, и главное гуляние еще действительно не началось, почему и метрдотель Марья Михайловна отсутствовала. Глядишь, будь она на месте, все бы обернулось по-другому, а так Анюте и посоветоваться оказалось не с кем. Все девочки бегали, а с поваром советоваться было бесполезно, ибо повар являлся натуральным дураком и мог насоветовать разве что какую-нибудь чушь.

Поэтому она нагрузила поднос едой и обреченно вышла в зал.

Оборванец сидел по-прежнему один, но уже где-то подстрелил закурить. Он пускал дым колечками, и кольца, надо сказать, у него получались замечательные - тугие, плотные. Он их надевал на палец, и они на пальце таяли.

- Полсолянки, люля-кебаб и компот, - сказала бедная Анюта.

- И коньячку, и сигарет.

Анюта молчала.

— И что-нибудь к коньячку: лимончик, семги принесите.

— Семги у нас нет никогда.

— А что есть копченое, вкусненькое?

— Теша нототении.

— Эх, тащите хоть и эту вашу тещу, - сострил оборванец. - А вообще-то я не ожидал, что официанты так

обедают.

— Как так?

— Скудновато, скудновато.

- С нас же высчитывают.

Оборванец засмеялся.

- Я так отсюда голодный уйду. Мяса! Дайте мне больше мяса!

Произнося последние слова, он несколько повысил голос, и слова получились немного визгливые. Но официантка не вздрогнула.

— Хорошо. Шашлык будете есть?

— Буду, буду. Отлично.

И она принесла. Оборванец вкусно обедал, выпивал и покуривал. Он очень наслаждался жизнью.

Но когда Анюта подала счет, странный посетитель решительно отложил бумажку в сторону.

— Нет! Не говорите мне о деньгах! Мне больно! Этого не измерить деньгами. Лучше скажите, когда вы заканчиваете работу.

— В двенадцать, - отвечала ошалевшая официантка. - Но я еще полчаса считаю выручку.

— Все ясно, - усмехнулся оборванец. - Все понятно.

Выручка. Дайте-ка мне ваш домашний адресок. Я приду к вам сегодня ровно в час ночи.

Хотите верьте мне, хотите нет, но официантка дала ему свой адрес. Вывела мертвой рукой на том же самом счете, где значились съеденные оборванцем двенадцать рублей сорок восемь копеек.

- До скорой встречи, - сказал оборванец и исчез, почтительно сопровождаемый швейцаром, который взял под

козырек и долго смотрел ему вслед.

Он ушел, а куда ушел - это нам неизвестно.

Зато все известно про официантку Анюту.

Она работала. Она разносила, принимала, подавала, считала, улыбалась, а потом пришла в свою пустую однокомнатную кооперативную квартиру и стала смотреться в зеркало.

Нового ничего не увидела. На нее глядела женщина страшненькая, сухонькая, лет тридцати, с золотым зубом. Начинающаяся сеточка морщинок. Тонкие губки накрашены перламутровой помадой.

- Чушь, - сказала Анюта.

И часы пробили час.

- Чушь, - повторила Анюта через пять минут. -Чушь. Чушь.

И начала переодеваться.

За стенкой развлекались. Слышалось пение "Хмуриться не надо, Лада".

- Не надо, - сказала одинокая официантка, снимая синее форменное платье, развязывая черный галстук с

широким узлом, распуская волосы.

И тут прозвенел звонок. Анюта накинула халатик, открыла. И сразу поняла, что оборванец порядком пьян.

- Пардон. Задержался в одном месте, - объяснял он, покачиваясь.

Та же гаденькая одежда, то же гаденькое все.

— Уходите. Вы пьяны! - с тоской сказала Анюта.

— Ну, пьян. А почему я должен уйти? - возражал оборванец. - Пустите меня, и я ничего вам не сделаю.

Официантка молчала.

— Ну чо ты? - оборванец обнял Анюту.

И она его впустила.

— Только не подумайте, что я... - сказала она.

— А я и не думаю, - сказал оборванец.

— И не надейтесь, что я...

— А я и не надеюсь.

— Будете пить чай?

— Буду.

Они молча пили чай. Тихо тикали часы. Они молча пили чай.

- Вкусный чай, - сказал оборванец.

- Вкусный чай, - повторил оборванец и обнял Анюту.

Вкусный чай...

— Не надо, - сказала Анюта.

— Нет, надо, - сказал оборванец.

— Ну не надо, - шептала Анюта.

— Надо, надо. Ох, милая! Надо, надо.

— Я тебя очень прошу. Погоди! Постой!

И она села в постели. Оборванец лег на спину. На полу валялась одежда: красно-зеленая комбинация, халат и оборванцевы тряпички.

— Давай покурим, - сказала официантка, и у ней что-то пискнуло в горле.

— Ну, давай хоть покурим, - горько сказал оборванец. - Это что за черт? Неужели я и отсюда уйду голодный? -Это что же за черт?

Они закурили. В окно светил ясный месяц. Алели точечки сигарет.

— А где твой муж? - полюбопытствовал оборванец.

— Муж - объелся груш, - туманно пояснила Анюта.

— Ага. Понятно. Бельишко у тебя шикарное.

— Французское.

— Ну? - оборванец привстал.

— Да ну? - повторил он. - Врешь!

— Чего это я буду врать.

— Вруби свет.

И при свете действительно оказалось бельишко французским. Марка имелась- фирма "Карина".

— Во дает, - сказал оборванец.

И потушил свет. И к ней.

— Давай, давай, давай!

А она:

— Я, ох, милый ты мой, хороший, я, ох, милый ты мой, лапушка ты моя ненаглядная, я сегодня никак не

могу, не могу, ну ты понимаешь? не могу я сегодня, ну не могу, ну не могу.

— Вот так дела, - сказал оборванец, остывая. - Совсем как в том анекдоте.

— Расскажи анекдот, - попросила Анюта.

— Анекдот? Слушай. Это мужик приходит домой, а жена ему говорит, вот как ты мне сейчас. А он: "Вы что все, сговорились сегодня, что ли?"

— Ты что? Ты уже сегодня был у какой-то женщины? - вспыхнула Анюта.

— Ты чо ты, чо ты, - испугался оборванец. - Это же анекдот, я к слову.

- Смотри у меня, - надменно сказала Анюта.

Оборванец засмеялся и опять стал к ней приставать.

— Милый, лапушка. Я ж тебе сказала. Я правда не вру. Вот ей-бог.

— А тогда давай как-нибудь по-другому, - лукаво сказал оборванец.

— Это как еще по-другому? - помолчав, спросила Анюта.

— По-французски давай?

— Это как?

И оборванец объяснил, как, по его мнению, протекает французская любовь.

— Подлец! - Анюта выпрямилась. - Ишь чего захотел! Подлец! Я тебе щас всю морду расцарапаю! Подлец!

— Почему подлец? - мирно оправдывался оборванец. - Я читал в научной книжке, мне один давал. Там

написано, что это вовсе не извращение, а все в порядке, если партнеры любят друг друга и чистые.

— Подлец! Подлец! Я к нему, как к порядочному, а он - вон оно что! Подлец! Убирайся!

— Ну чо ты, чо. Ну уж ладно.

Анюта заплакала. Она поплакала и уснула.

А оборванец опять закурил. Он встал, походил по комнате и разглядел в темноте все: добрый шифоньер, телевизор, радиолу, трельяж.

- Богатая, - пробурчал оборванец. - Официанты все богатые. Они нас обкрадывают.

И возвратился в постель. И тут наконец увидел он лицо Анюты - страшненькое, и тут наконец увидел он тело Анюты - бедное, детское. Она лежала, съежившись, и тихонько посапывала.

- И какой-нибудь мальчик босой называть будет "мамочка" гимназистку с пушистой косой, - тихо спел оборванец.

Бедное, детское.

Оборванец застонал. И выругался.

Он застонал, выругался и тоже уснул. Они оба спали. Страшненькая Анюта и оборванец. Во сне они обнялись, а в окошко все светил и светил ясный месяц.

Когда Анюта проснулась, то было уже утро, а оборванца, наоборот, не было. Зато имелась записка. "Анюта! Я тебя очень полюбил. Ты мне запала в сердце. Я тебя буду вспоминать, а через два дня приду. Будь дома. Целую. Твой Юра". И внизу подписано: "Я у тебя взял в сумочке четыре рубля. Я потом отдам. Целую еще раз. Юра".