Тихо молвил бормокряк - Страница 5
- О боже, о боже, о боже! - Тамира.
Новые выстрелы - Толан.
Издевательское «грябль!».
- Еще встретимся, гад!
Не знаю, кому он это крикнул - бормокряку или мне.
В нижней части расселины скопилась вода - более чем достаточно, чтобы заполнить очистной баллон и промыть рану Андерс, прежде чем наложить повязку. Я воспользовался мини-диагностом из медкомплекта и ввел лекарства, которые прибор синтезировал, сообразуясь с характером повреждений. Андерс сразу задышала свободнее и порозовела. Тем не менее положение было аховое. Над нами бродил бормокряк, изредка отпуская себе под нос бессмысленные замечания по поводу происходящего. Чуть погодя - я ломал голову над тем, как бы поставить палатку - небо над расселиной загородил темный силуэт.
- Быркль жабер прысь? - осведомился бормокряк и, недовольный моим гробовым молчанием, пошарил в расселине. Ему удалось дотянуться лишь до каменного гребня, где застрял мой штурм каркас. Бормокряк, словно бы в задумчивом нетерпении, постучал передним когтем по скале и убрал лапу.
- Грябль, - постановил он и удалился.
Лингвисты, загрузившие в свои умы тысячи языков, определенно отчаялись понять бормокряков. Болтовня этих существ бессвязна, но удручающе близка к осмысленности. Им незачем развивать сложный речевой аппарат, тем паче для общения с собратьями, ибо по большому счету эти создания - отшельники и беседуют сами с собой. Сходятся они исключительно ради спаривания, или драки, или и того, и другого. Носить под черепом структуры, способные оперировать языками повышенной сложности, им тоже ни к чему.
Две трети своего объемистого мозга бормокряки, похоже, не задействуют вовсе.
Вогнав в края расселины по крюку с резьбой, я вскоре умудрился растянуть поперек нее палатку. Жесткий материал пола выдерживал наш вес, как гамак, даже несмотря на ужимки, ценой которых удалось упаковать Андерс в спальник. Когда она наконец была надежно устроена, я обнаружил, что наступила вечерняя синь. Прихватив
мощный фонарь, я исследовал расселину и выяснил, как ее оконечности восходят к поверхности. Затем опасность (в топкой грязи на дне завозились осьмишлепы) загнала меня в «пузырь». Ночь не принесла ничего хорошего. Палатку атаковали сущие орды осьмишлепов, и я забеспокоился, как бы не рухнуть под их тяжестью. Вдобавок здесь, под туманом, было темным-темно. Не рассветало целую вечность, а когда рассвет наступил, Андерс очнулась.
- Они пытались убить нас, - сказала она, ополоснув пересохший рот очищенной водой.
- Кто бы сомневался.
- Где мы сейчас?
- В дыре.
Она уставилась на меня, и я обрисовал положение.
- Как же отсюда выбраться? - в конце концов спросила она.
- Мы оба остались без «штурмовиков», но кислородные баллоны и катализные блоки при нас. Зря я не послал Толана с его чушью на счет «неотслеживаемой электроники» куда подальше. - Я на секунду задумался. - Что с твоим наладонником? Через него нельзя обозначиться?
- Комп хозяйский, как и мой каркас. Сейчас его наверняка уже отрубили. Даже сумей мы до него добраться… - Она задрала голову. Ее рюкзак лежал на бормокряковом валуне.
- А-а.
Андерс пригляделась ко мне.
- У тебя правда нет никакой возможности связаться с цитаделью?
- Даже с дирижабля. Ты же видела наш с Толаном контракт. Я ничего не рискнул протащить с собой - субчик, похоже, из тех, кто отказывается платить из-за любого нарушения договора.
- И что теперь? - спросила она.
- Это во многом зависит от Толана с Тамирой… и от тебя.
- От меня?
- Надо полагать, как ценный сотрудник ты тоже получила имплантант? - Андерс мигом скисла. Я продолжал: - Думаю, эта парочка вернется. На дирижабле. Останемся на одном месте - они примутся палить по твоему имплантанту. Дадим тягу - все равно сядут нам на хвост. Придется залечь под туманом, тише воды, ниже травы, и уповать на то, что пуля - дура. Беда в другом: для нашего здешнего приятеля мы вполне сгодимся на закуску.
- Ну брось меня… возвращайся один. За границами этой зоны им не так-то просто будет тебя найти.
- Это нужно было сказать, - согласился я. - А теперь вернемся к тому, как выбраться отсюда.
Заново упаковав палатку и спальник, мы перебрались в конец расселины, узкий, но открывающий более легкий доступ к поверхности. К галечным берегам наклонно нисходила голая и скользкая глыба. Над нами маячил край плиты, с которой мы сюда скатились, а за ним, исчезая в тумане, вставала стена камня - по ней я карабкался позавчера. Это зрелище заставило меня прочувствовать, в каком глубоком дерьме мы засели. До цитадели было две с лишним сотни километров. Нашу скорость передвижения я оценивал в несколько километров в день… может, чуть больше. Такое путешествие вполне можно пережить. Сведения из атласа справочника, которые я себе загрузил, содержали перечень того, что годилось в пищу, а нехватка воды нам не грозила по определению. Пока катализные блоки работали, и никто из нас не упал…
- Соорудим из твоего шнура связку метра четыре, чтоб оставалось пространство для маневра. Я пойду первым.
- Думаешь, спокойно можно вылезти? - спросила Андерс.
- Да нет… но и куковать здесь толку мало.
Андерс стравила отрезок шнура и взяла катушку на стопор; я при стегнул кольцо, которым оканчивался шнур, к петле сзади у себя на поясе и вскарабкался к краю плиты. Забрался наверх и возликовал - рюкзак Андерс лежал там, где я его бросил. Еще меня порадовало, что Андерс поднялась своим ходом; если бы мне всю дорогу приходилось
помогать ей, расчетное время пути удвоилось бы. Андерс накинула лямки рюкзака на плечи, затянула ремешок на животе, и мы направились к круче, заросшей настоящим вертикальным лесом. Прежде чем мы осмелились вторгнуться в эту чащу, я достал наладонник и проложил оптимальный маршрут, который привел бы нас обратно в цитадель, позволяя показываться из дымки лишь на отдельных редких кряжах. Поднимаясь в зарослях по утесу, я не мог избавиться от ощущения, что за нами кто-то следит, огромный и опасный, и что теперь он идет за нами.
Первый день не задался. Виновато было не только крайнее физическое напряжение: постоянный тусклый свет под туманом истощал волю и наводил мрачное уныние. Я знал, сегодня Тамира и Толан до нас не доберутся, но отдавал себе отчет в том, что если ночь они проведут в пути, то к завтрашней утренней сини вернутся - на дирижабле. Правда, они обязательно будут делать привалы. Отдыхать. Они, конечно же, понимают, что всегда успеют найти и прикончить нас.
После захода солнца Андерс поставила на сорокаградусном склоне одну палатку- «пузырь», места для второй не нашлось. Я занялся сбором каменок: их вокруг обнаружилось видимо невидимо. У нас оставался сухой паек, но я решил, что грех не урвать от этого изобилия - второй такой случай может не представиться. Заодно я нарвал
женских цветков паучьей лозы и в развилках костыльника - липких бутонов. Приступая к варке ракушек, я в глубине души ждал от Андерс протестов, но ошибся. Моллюски напоминали жесткую рыбу, паучья лоза - привядший, чуть сладковатый латук, бутоны же не шли ни в какое сравнение с земной едой, ибо такой несусветной отравы у нас не сыскать. По-видимому, это было сбалансированное питание. Я спрятал плитку и следом за Андерс забрался в «пузырь», аккурат когда ветки вокруг зашевелились. Сквозь листву ползли полчища крупных бородавчатых осьмишлепов неизвестной мне, а значит, редкой разновидности. Иначе я что-нибудь знал бы о ней из общей базы планетарного атласа.
С утра я поднялся не в духе; вдобавок крепления объединенных спальников (на этом склоне они не давали нам очутиться на дне мешка) натерли мне кожу. Андерс тоже не искрилась весельем. Наверное, в том, что мы ели накануне, не хватало глюкозы: умяв за упаковкой снаряжения по брикету сухого пайка, мы в два счета почувствовали себя гораздо лучше. А может, виноват был какой-нибудь порожденный туманом аналог зимней депрессии.
На втором часу марш броска идти стало не в пример легче и куда опаснее. Густая растительность на крутых утесах здорово замедляла продвижение, зато могла сыграть роль страховочной сетки. Сейчас мы резво пересекали плешивые склоны чуть круче того, где Андерс ночью ставила палатку. Оступившись здесь, мы, разгоняясь, скатились бы вниз, на еще более обрывистый склон, а то и к провалу, и под занавес сверзились в какую-нибудь сырую, каменистую выгребную яму. Шли мы, по-моему, на большей высоте, чем накануне; туман поредел. Издалека донесся скорбный голос бормокряка: