Тихий омут - Страница 9

Она отдала мобильник господину Сотникову, помахала рукой Сашке, подмигнула слегка обалдевшим от обилия впечатлений дядькам и собралась убегать, но тут господин Сотников всполошился.

– Вера, подожди! Ты куда?! Ты ж ничего не ответила! Что ты решила-то? Хоть телефон скажи! Может, потом поговорим! В нормальной обстановке!

Вера остановилась, оглянулась и немножко понаблюдала, как господин Сотников хромает за ней, размахивая мобильником, а другой рукой цепляясь за свой многострадальный тазобедренный сустав. Ребенка ему… А если у ребенка будет врожденный вывих бедра? Телефон ему… А если… Нет, почему? Это можно. Это даже полезно будет.

– Семь-пять-четырнадцать-ноль-три! – крикнула она так, что, наверное, и на другом берегу услышали. Ну что ж, им тоже полезно будет. – Запомнили? После двадцати ноль-ноль! Обязательно ждите ответа!

И понеслась к дому, как наскипидаренный «Энерджайзер», не обращая внимания на ошалелые лица пока еще немногочисленных прохожих, и ласточкой перелетела через многочисленные противотанковые рвы, вырытые якобы для какого-то кабеля. Все-таки еще под душ надо, и волосы потом долго сушить, и позавтракать нормально, а то до перерыва терпеть, и юбку она вчера забыла погладить… И часы! Надо найти запасные часы, без часов она не умела жить, совершенно не ощущала времени. Вот, например, сколько времени она потеряла с этими идиотами? Час? Полтора? Может быть, все два?! Ужас! Тогда она точно опоздает! Чтоб они провалились! А настроение у нее было почему-то замечательное.

– Фольклор! Истоки родной речи! Жемчужное месторождение русского языка! Совсем ничего не знают! Ни-че-го! Как же это можно? И это – будущие педагоги! – Мириам Исхаковна бросила на подоконник сумку и полезла в шкаф за своей чашкой, не переставая горестно причитать: – Даже былин не знают! Даже пословиц не знают! Особенно девки! Сидят, глазками хлопают, губки надувают, причесочки ручками трогают!.. Мерзавки тупые!

– А жемчужное месторождение – это где? – спросила Вера, с треском сдирая с шоколадки фольгу.

Вообще-то у нее было прекрасное настроение, к Мириам цепляться она не планировала, но ведь Мириам сама напрашивается. Девки ей не нравятся, ишь ты. Мерзавка тупая.

Мириам Исхаковна дернулась как ужаленная, грохнула посудой в шкафу, резко повернулась и с ужасом уставилась на Веру:

– Вы что, даже этого не знаете, Верочка, дорогая?!

– Не-а, – безмятежно ответила Вера и сунула в рот сразу половину шоколадки.

– Жемчуг образуется в морских раковинах, которые водятся в определенных широтах, – флегматично заметил Георгий Платонович Отес, не отрываясь от газеты. – Главным образом в теплых водах. В Индийском океане, например. У побережья Японии тоже водятся. Но японцы уже давно научились разводить такие раковины на специальных морских фермах.

– Георгий Платонович, при чем тут японцы? – возмутилась Мириам Исхаковна. – Мы говорим о русском народном творчестве! Самобытном!

– Ни при чем, – покладисто согласился Отес. – Если о самобытном – тогда, конечно, японцы ни при чем.

Он невинно глянул поверх газеты, перевернул страницу и опять уткнулся в текст. Отесу было семьдесят пять лет, до нынешнего литературоведения он прошел огни, воды, медные трубы, горячие точки, холодные льдины и все остальное. Индийский океан и японское побережье он наверняка тоже прошел. Отес был умен, как бес, добр, как ангел небесный, студенты его боялись и обожали, за глаза звали «Отес родной», даже самые безбашенные учили его литературоведение всерьез, всерьез же расстраивались, если получали тройку, а двоечников у него вообще не было. Вера смутно сожалела, что Георгию Платоновичу уже семьдесят пять. Мириам об этом не помнила и строила ему глазки.

– Месторождение жемчуга – в навозе, – вдруг подал голос Петров, открыл глаза, потянулся и зевнул во весь рот. – «Навозну кучу разгребая, петух нашел жемчужное зерно…» Вера! Ты даже этого не знаешь!

– И этого не знаю, – согласилась она. – А вот что я знаю совершенно точно: через полтора часа второй курс, и трое с дневного на пересдачу, и Семенова с утра на после обеда попросилась, ей ребенка не с кем было оставить… Я же тут до вечера застряну, а дома только шоколад и пачка соли. Между прочим, ты меня на базар обещал отвезти, а сам дрыхнешь.

– Ну разбудила бы, – ответил Петров и с кряхтеньем полез из кресла. – Обещал – отвезу. Подумаешь, полтора часа… За полтора часа мы три базара объедем.

– Принято говорить не «базар», а «рынок», – как бы между прочим заметила Мириам Исхаковна. – «Рынок» – это по-русски. А «базар» – это по-турецки, кажется. Или по-арабски. В общем, как-то по-восточному.

– Ну, вам виднее, – согласился Петров. – По-восточному так по-восточному. Хотя… минуточку…

Он полез в карман, вытащил плотно сложенный полиэтиленовый пакет, неторопливо развернул его, удивленно уставился на крупную черную надпись на желтом фоне и с недоумением спросил:

– Это разве арабская вязь? Гляньте, Мириам Исхаковна! По-моему, это все-таки не по-восточному.

На боку пакета было написано BAZAR. Мириам Исхаковна обиделась.

– Ну уж точно – не по-русски, – начала она склочным голосом, на глазах закипая. – Уж чего-чего, а кириллицу от латынщицы я могу отличить!

– Латынщица – это кто? – с любопытством спросила Вера, с треском разворачивая вторую шоколадку.

– Вы и этого не знаете! – со злобным торжеством заорала Мириам Исхаковна, мигом поворачиваясь к ней.

– Не знаю, – призналась Вера и виновато повесила голову. – Даже не слышала никогда.

Петров заржал. Отес невинно смотрел поверх газеты. Мириам Исхаковна задыхалась от гнева. Наконец отдышалась, закрыла глаза и трагически прошептала:

– И такие люди преподают в университете. Учат будущих педагогов. Интересно, чему могут научить? Пить чай с шоколадом в рабочее время? Спать посреди дня в деканате? Сводить со студентами личные счеты? По базарам шляться?

– По рынкам, – подсказал Петров, старательно рисуя на своем пакете толстым красным фломастером новую надпись: RYNOK.

Мириам Исхаковна открыла глаза, схватила с подоконника свою сумку и потопала из комнаты, на ходу угрожающе пообещав:

– Я чай пить не буду!

Дверь за ней оглушительно хлопнула, Отес сложил газету и с удовольствием отметил:

– Вы хулиганы, молодые люди.

– Ну уж прям, – обиделась Вера. – Я ж не виновата, что ни одной латынщицы в глаза не видела. И не слышала никогда. А вы слышали, Георгий Платонович?

– Ну, как сказать, – задумчиво отозвался Отес. – Кажется, ее все-таки по-другому звали. Давно это было.

Они с открытой симпатией поулыбались друг другу, а Петров отобрал у Веры шоколадку, сунул ее в рот и важно, хоть и несколько шепеляво, объявил:

– Я догадался, в чем дело. Она тебе шоколад не может простить. У нее диета, а ты тут нарочно фольгой шуршишь. А что за личные счеты со студентами? Вот этого я не понял.

– А я Кошелькова только что зарезала. Наверное, нажаловался уже.

Кошельков был любимчиком Мириам Исхаковны, надеждой и опорой русского народного творчества, красавцем мужчиной и клиническим идиотом.

– У-у-у, это серьезно, – загрустил Петров. – Это жди разборок. У него же мама не то в газете, не то на телевидении… Склочная – базар отдыхает. И рынок тоже… А за что ты его?

– А за руки хватает.

– Как это? – в один голос удивились Петров и Отес.

– Да как всегда, – недовольно сказала Вера. – Сел отвечать, ручонку через стол тянет, мои пальцы потрогать норовит, а сам через каждое слово: «Вы понимаете? Вы понимаете?» Конечно, не понимаю. Никто бы не понял. Абсолютную ахинею несет.

– А Исхаковна говорит, что у него исконная русская речь. Или посконная? – Петров повспоминал и нерешительно уточнил: – Или сермяжная. В общем, жемчужное месторождение: тудыть, мабуть, надысь… Инда взопрели озимые.

– Надо же! – искренне удивилась Вера. – А с остальными он нормально. В смысле: отстой, о’кей, непруха, сидюшник… За «клаву» с нуля бабок немерено забашлял. И все такое… Может, не надо было его резать? По крайней мере бытовую психологию он превзошел. Молодец. Хотя за руки хватал, идиот.