Тихая гавань - Страница 1

Филип Куин умер: распрощался с жизнью в тринадцать лет. Но, как оказалось, не совсем. В отделении «Скорой помощи» его за девяносто секунд сумели выдернуть с того света.

В него угодили две пули, выпущенные субботним вечером через открытое окно угнанной «Тойоты». На спусковой крючок нажал его близкий друг… если, конечно, допустить, что у тринадцатилетнего вора есть на балтиморских улицах близкие друзья.

Пули не задели сердце, и оно, молодое и здоровое, хотя чертовски измученное, продолжало биться, когда Фил лежал на водосточной решетке на углу улиц Файетт и Пак, поливая своей кровью использованные презервативы и битые бутылки.

Боль была не просто жуткой – будто острые ножи вонзились в грудь, – но еще и злобной. Ухмыляясь, она не давала ему провалиться в благословенную черную пропасть. Фил лежал в полном сознании и слышал крики других жертв и случайных свидетелей, визг тормозов, гул моторов и собственное судорожное дыхание.

Он только что продал видеотехнику, украденную всего в четырех кварталах отсюда, и с двумястами пятьюдесятью баксами в кармане отправился за наркотиками… Фил считал, что ему повезло: ведь всего несколько часов назад, когда он вышел из исправительного учреждения для малолетних преступников, отсидев три месяца за предыдущий взлом, у него не было ни денег, ни выпивки, ни дозы.

Похоже, теперь они ему никогда уже не понадобятся.

Позже Фил вспомнит, что думал тогда: «Черт побери, как же больно!» Правда, в мозгу крутилась и другая мысль: он просто оказался не в том месте и не в то время. Пули предназначались не ему. В те три секунды, что он, как завороженный, смотрел в дуло пистолета, мелькнула эмблема банды. Его собственная эмблема.

Если бы он освободился вчера, он знал бы, что они замышляют, и не лежал бы сейчас на этой улице, истекая кровью и таращась в грязную пасть сточной канавы.

Вспыхнули огни… голубые, красные, белые. Фил тупо смотрел, как они превращают мусор в сверкающие драгоценности. Вой сирен перекрыл человеческие вопли. Копы! Инстинкт прорвал липкую пелену боли: бежать, надо бежать. И мысленно он вскочил – полный сил, умеющий выживать на грязных улицах – и растворился в темноте… но даже от одного мысленного усилия холодный пот заструился по лицу.

Фил почувствовал чью-то руку на плече, чьи-то пальцы прижались к слабо пульсирующей жилке на шее.

«Этот дышит. Медиков сюда».

Кто-то перевернул его. Боль была невыносимой, но крик застрял в горле. Фил увидел смутные пятна лиц, жесткие глаза копа, мрачный взгляд санитара. Разноцветные вспышки света обожгли глаза. В ушах зазвенел чей-то пронзительный вопль.

«Держись, парень…»

Зачем? Он хотел спросить – зачем, но голос не слушался его. Он не смог сбежать, как когда-то обещал себе. Все, что осталось от его жизни, красным потоком вытекало в сточную канаву. Позади только мерзость. Сейчас только боль.

Так зачем держаться?

Фил отключился на какое-то время, нырнул под боль в кроваво-красный мир. Откуда-то снаружи в этот мир проникали вой сирен, тяжесть в груди, тряска автомобиля «Скорой помощи».

Затем снова огни, нестерпимо белые огни, слепящие даже сквозь закрытые веки. И он взлетел.

Он слышал голоса:

«Пулевые ранения в грудь. Давление восемьдесят на пятьдесят и падает. Пульс нитевидный, пропадает. Зрачки в норме.

Анализ крови на группу и совместимость. Нужны снимки… Перекладываем на счет «три». Раз, два, три…»

Его тело дернулось, но ему уже было все равно, кроваво-красное превращалось в серое. В его горло засовывали какую-то трубку, а он даже не пытался вытолкнуть ее. Он ее почти не чувствовал. Почти ничего не чувствовал и благодарил за это бога.

«Давление падает. Мы теряем его…»

«Я давно потерялся», – подумал Фил.

Он равнодушно следил за ними, за полудюжиной людей в зеленом, суетящихся в маленькой комнатке, где на операционном столе лежал светловолосый парень. Кровь была повсюду.

«Моя кровь, – понял Фил. – Это я лежу на столе с раскуроченной грудью».

Он смотрел на себя с сочувствием, но с ощущением, что это был кто-то другой. Боль куда-то исчезла, и Фил чуть не улыбнулся от облегчения. И взлетел повыше. Сцена внизу окуталась жемчужным сиянием, а звуки превратились в слабое эхо.

Вдруг боль снова пронзила его, тело на операционном столе дернулось и всосало его в себя. Фил попытался выбраться, однако быстро понял, что это бесполезно. Он снова стал самим собой, ощущения и чувства вернулись к нему.

Следующее его воспоминание: он плывет в наркотическом тумане. Темно. Слабый свет проникает сквозь стеклянную дверь, захватанную грязными пальцами. Кто-то храпит, монотонно жужжат аппараты. Чтобы избавиться хотя бы от звуков, он опять нырнул в свой спасительный мир.

Двое суток Фил то приходил в себя, то снова терял сознание. Когда он открывал глаза, хорошенькая медсестра с усталыми глазами или седой тонкогубый врач говорили, что ему повезло. Фил пока не был готов им верить. Не хватало сил поднять голову, ужасная боль возвращалась будто по расписанию: каждые два часа, не задерживаясь ни на секунду.

Когда явились два копа, Фил был в сознании, а боль, приглушенная морфием, дремала. Он сразу понял, что это копы. Его инстинкты не настолько притупились, чтобы не узнать эту походку, эти ботинки, эти глаза. Они могли и не махать перед его носом значками.

– Покурить не найдется? – Филип задавал этот вопрос всем, кто проходил мимо. Организм нуждался в никотине, хотя Фил сомневался, сможет ли хоть раз затянуться сигаретой.

– Ты слишком молод, чтобы курить.

Первый коп нацепил на лицо отеческую улыбку и пристроился на краешке кровати. «Хороший Полицейский», – устало подумал Филип.

– Я старею с каждой минутой.

– Тебе повезло, что ты остался жив, – строго сказал второй коп, вытаскивая блокнот.

«И Плохой Полицейский, – решил Филип. – Все как положено». Ему стало почти весело.

– Именно это мне здесь все твердят. Так что же случилось, черт побери?

– Вот ты нам и расскажи. – Карандаш Плохого Полицейского замер над чистым листом блокнота.

– Кажется, меня пристрелили.

– Что ты делал на той улице?

– Наверное, шел домой. – Фил уже решил, как сыграть свою роль, и прикрыл глаза. – Я не могу вспомнить точно. Я был… в кино? – Сформулировав заявление в виде вопроса, он приоткрыл глаза и увидел, что Плохой Полицейский не заглотнул наживку. Но что они могут сделать?

– Какой фильм? Кто был с тобой? – Вопросы сыпались один за другим.

– Послушайте, я не знаю. Все смешалось. В одну секунду я шел, в следующую – целовал асфальт.

– Просто расскажи нам, что помнишь. – Хороший Полицейский положил ладонь на плечо Филипа. – Не торопись.

– Все случилось так быстро. Я услышал выстрелы… наверное, это были выстрелы. Кто-то кричал… что-то взорвалось в груди.

Очень близко к истине.

– Ты видел машину? Ты видел, кто стрелял?

И то, и другое навечно отпечаталось в его памяти.

– Кажется, я видел машину… темную. И вспышку.

– Ты принадлежишь к банде Воронов?

Филип перевел взгляд на Плохого Полицейского.

– Ошиваюсь с ними иногда.

– Мы соскребли с мостовой три тела. Они были членами Племени. Им не так повезло, как тебе. Вороны и Племя здорово враждуют.

– Я тоже это слышал.

– Фил, ты получил две пули. – Хороший Полицейский придал своему лицу озабоченное выражение. – Один дюйм в ту или другую сторону, и ты бы умер еще до того, как упал на мостовую. Ты, похоже, умный парень. Умный парень не станет выгораживать каких-то идиотов.

При чем тут это? Речь идет о выживании. Если он начнет трепать языком, его можно считать мертвецом.

– Я ничего не видел.

– У тебя в кармане было больше двух сотен.

Филип пожал плечами, но тут же пожалел об этом. Снова проснулась боль.

– Да? Ну, тогда, пожалуй, я смогу оплатить счет в «Хилтоне».