«Тигры» на Красной площади. Вся наша СМЕРТЬ - игра - Страница 35

— А? — в один голос ошалевшие не только от короткого боя, но и от того бреда, который нес Измайлов, ответили ему два капитана.

— Вы знаете, что такое пуантилизм? Нет, вы не знаете, что такое пуантилизм. Это когда короткими точечными ударами рисуется великолепнейшая картина. А если работать холодным оружием — чистой воды кубизм в стиле раннего Пикассо. Другими словами, полная расчлененка, когда кишки в пыли…

И замолчал.

Молчание его нарушил Лисицын:

— Влад! У тебя все нормально?

— А? Да… Не обращайте внимания. Меня перед боем всегда на говорильню пробивает. А первая жена у меня искусствоведом была, вот просвещала…

— У тебя что? Несколько было?

— Две. Вторая — лингвист-переводчик. Ах, знали бы вы, как их в универе на парах учили языком работать. Истину вам говорю! Нет лучшей любовницы, чем лингвистка-переводчица.

— Не, ну ты загнул! Вот у меня была девка… Медичка. Так она…

Договорить Прохоров не успел. В танкошлеме заистерил голос Лисицына:

— Движение справа!

Не дожидаясь приказа, Лисицын навалился на джойстик, поворачивая башню. В отличие от настоящей «тридцатьчетверки» здесь он особо не напрягся. Скорее, изображение дало такую картинку — «навалился».

Ага… Среди кучи горелой техники — хорошо поработали тут летуны с богами войны! — неуклюже ворочался немецкий «Тигр».

А Прохоров немедленно возопил:

— А мне-то что делать?

— Глеб, суну руку кулаком — подавай бронебойный. Ладонь под нос суну — давай фугас.

— А как их отличить? — с отчаянием крикнул в ларингофон старший прокурорский советник Прохоров.

— Черная головка — бронебойные. Красные… Ну ты понял? — заорал Лисицын, видя, что «Тигр», медленно ползя назад, начал разворачивать башню в сторону их «тридцатьчетверки». Секундой позже сунул заряжающему кулак под нос.

— Короткая! — заорал командир, когда щелкнула затвором пушка.

— Чё? — не понял Лисицын.

Вместо ответа Измайлов вдарил ногой по затылку водилы, благо тот очень удобно под ним полулежал. Ударил, конечно, слегонца. Чтоб не убить по привычке.

«Интересно, можно убить электронную версию души?» — нелепая мелькнула мысль. Мелькнула и тут же исчезла. Как исчезло и все другое. И только немецкий танк в прицеле.

Лисицын не стал целиться в башню. Он чуть опустил ствол и ударил по шахматным каткам «Тигра».

— Вперед! — рявкнул он, не дожидаясь результата выстрела.

На этот раз Лисицын без слов нажал на газ.

— Короткая! Задняя!

Кто бы видел со стороны этот странный бой…

Медленная башня «Тигра», натужливо визжа электромоторами, пыталась поймать наглую «тридцатьчетверку», но та буквально прыгала вокруг фрицевской «кошки», то замирая на секунду, то буквально прыгая с место на место. Остальные русские танки били с предельной дистанции. Не столько стараясь попасть, сколько пытаясь сбить многочисленными разрывами прицел у немца.

В конце концов Лисицын сбил гусеницу «Тигра» и вырвался чуть вперед, немцу в тыл. И перестал стрелять. Наоборот, переключив радиоприемник, заорал на весь эфир:

— Отставить стрельбу! Живьем брать! — потом майор не удержался и добавил: — Демонов!

«Тридцатьчетверка» уверенно заходила в корму немцу, но вдруг метров за сто Лисицын остановил свою машину:

— А теперь моя настоящая работа пошла…

Майор выбрался из машины, мерно гудящей мотором в звенящей зиме Украины сорок четвертого…

Обездвиженный «Тигр» тем временем медленно разворачивал башню в сторону лисицынского танка.

Майор уверенно и спокойно шагал навстречу бронированной смерти. Со стороны так казалось. По крайней мере. Впрочем, Лисицын и внутри себя вполне уверенно чувствовал. Более того…

Если бы кто знал…

Живешь вот так и одной минуты ждешь. Столетиями ждешь. Именно этой минуты. И так легко становится. Вроде как воздушным шаром становишься. И не идешь — а летишь над землей. И шагать трудно и страшно, глина на сапогах к земле тянет… А на душе — легко. Вот он — смысл твоей жизни. Идти на немецкий «Тигр» с ухмылкой на лице. И ведь никто не поймет, если операция провалена…

Вдруг майор остановился. Достал из кармана белый шелковый платок. Вытер лицо… Откуда белый платок в комбинезоне танкиста? Да для фильтрации топлива. В комплекте прилагается к танку. А вы не знали?

Мутабор тоже этого не знал. Он просто кричал:

— Раббит! Раббит, мать твою! Уходим нахрен!

Слишком уж реальной была эта игра. Нереально реальной.

— Сидеть, боец!

Раббит открыл свой люк и выбрался наружу. А потом, подняв руки, пошел навстречу сумасшедшему советскому танкисту.

— Римма! Ты видишь? Заряжай! — опять заорал перепутанный Митёк.

— Хрен тебе. Раббит знает, что делает.

Видя, что экипаж немецкого танка сдается, «тридцатьчетверки» пятой гвардейской армии дернулись дальше:

— Сорок третий! Догоняй!

— Да без проблем, — машинально ответил Прохоров виртуальному эфиру.

— Что? — не понял голос, изувеченный статическими помехами.

— Догоним, не волнуйся, — ответил старший советник и отключил радиостанцию. Что-то тут намечалось такое…

Тем временем майор Измайлов и Раббит подошли друг к другу на расстояние вытянутой руки. Подошли, не доставая табельного оружия.

Встали и молча стали разглядывать друг друга.

Первым подал голос майор:

— Ну, хенде хох, что ли, сержант?

— Товарищ старший лейтенант, да без проблем…

И два мужика стали обниматься, хлопая друг друга по спинам, смеясь и стуча друг друга кулаками в плечи. А вокруг дымило горелым железом зимнее украинское поле… Война шла к Берлину, а тут два странных мужика обнимались.

— Ни хера не понимаю, — признался Лисицын.

— Ай да Раббит, — вслух удивилась Римма. — Как-то это внезапно все.

Странно, но возвращаться ДОМОЙ они не стали.

Силовики повели геймеров в сторону от поля боя. Время от времени Лисицын демонстрировал удостоверение со страшными золотыми буквами «С.М.Е.Р.Ш.» всем желающим поинтересоваться — куда это три танкиста трех панцеристов ведут?

В конце концов, уйдя в сторону от основных потоков наступающих советских солдат, шестеро внеземных уселись передохнуть в тихой балке.

Раббит и Измайлов немедленно организовали костерок из наломанных ветвей деревьев и пары пустых ящиков, оставшихся после спешного отступления какой-то немецкой батареи. Гильзы трогать не стали. Нафиг они? Хотя… Вот, Римме сидушку устроить. Ей еще рожать, зачем на снегу-то сидеть?

— Спиртику? — предложил Измайлов, когда все расселись вокруг.

— А тут можно? — удивился Мутабор.

— Дима, тут все возможно, — подмигнул ему майор.

— Откуда вы знаете, как меня зовут?

Вместо ответа майор хлебнул из фляжки холодного спирта и протянул фляжку капитану Лисицыну:

— Серег, а вот и твой братец.

— Митёк? — не понял капитан.

— Митёк, Митёк, — благодушно кивнул Измайлов. — У вас еще родинки совпадают на левых ягодицах.

— Чё? — в один голос крикнули Лисицын и Митёк.

— Шучу, шучу… — еще шире ухмыльнулся Измайлов.

Фляжка перешла к Глебу Прохорову. Тот молча отхлебнул. Не поморщившись, сглотнул…

— Привет, Рим…

Девчонка отвернулась и глухо сказала:

— Привет.

— Ну, вот и познакомились. Значит так, ребятки…

— Санта-Барбара какая-то… — хихикнул Раббит.

— Заткнись, — беззлобно ругнулся улыбающийся Измайлов. — А то всем расскажу, как твоя фамилия.

— А я уже и не помню, товарищ старший лейтенант!

— Я уже майор, между прочим.

— Так и я давно не старший сержант!

— Ладно, проехали… Теперь слушаем меня внимательно, товарищи хомячки!

— Ну, товарищ старший лейтенант, то есть майор! — возмутился «давнонестаршийсержант» Раббит. — Я же просил!

— Сам прокололся, между прочим, Хомячков. Не перебивай. Слушаем меня внимательно…

Костер трещал сухими досками снарядных ящиков, а майор Влад Измайлов рассказывал. Где-то шла война, вечная война…

После его короткого, но емкого рассказа, естественно, возникли вопросы: