Тиэль: изгнанная и невыносимая - Страница 8

– Правду говорят. Нас питает не только пища насущная, но и сила Дивнолесья, сосредоточенная в Роще Златых Крон, где растет Перводрево – основа леса. Без этой силы можно жить, но тяжело. Как человеку на скудном пайке из черствого хлеба и кружки воды. Перед тем как покинуть родные леса, я побывала в роще. Даже Диндалион не посмел мне запретить. Может, рассчитывал, что я передумаю и брошусь к его стопам, умоляя о милости. Не дождался… Когда я приникла к стволу великого Перводрева, прощаясь, оно сделало мне щедрый подарок. Тайно вырастило побег, обвивший мою щиколотку. Так что часть силы сердца Дивнолесья я унесла с собой. Из того маленького ростка за год выросло то самое деревце, которое ты видишь в оранжерее.

– Если с тобой сила Дивнолесья, почему ж ты такая тощая, будто и в самом деле с хлеба на воду перебиваешься? – возмутился Адрис внешним видом подруги, воистину ставшей лучшей иллюстрацией ужасов голодовки.

– Маленькому мэллорну нужна вся сила, чтобы расти, он еще слишком мал. Как я могу выкачивать соки из малыша? Он и так дает больше, чем прошу! – укоризненно возразила Тиэль и, собрав корочкой с тарелки все крошки, пропитавшиеся мясной подливой, отправила в рот.

Призрак спорить о преимущественном праве на жизнь у двуногих перед растениями не стал. Все равно бесполезно! Он уже прекрасно знал о легкой степени помешательства эльфийки на почве заботы и любви к тем, которые с корешками и листиками. Адрис молча подождал, пока Тиэль прожует и запьет рагу соком. Лишь после этого задумчиво уточнил:

– Он настолько был противен тебе, этот Диндалион? Неужто среди эльфов затесался уродец?

– Внешне наш владыка – один из прекраснейших эльфов Дивнолесья – золотые волосы плащом до икр, глаза – живые изумруды, губы будто отведали свежей малины… Есть что воспеть придворным менестрелям и о чем грезить девам. Но ты знаешь, я куда больше люблю общество растений, чем людей, – в свою очередь, немного помолчав, открылась Тиэль. – Я вижу иначе. И краски внешние не могут скрыть внутренней грязи. Диндалион словно гниет изнутри, как сорванный и позабытый алос. С одного бока еще золотится, а с другого – уже серый пушок гнили, достающий до косточки. И запах… запах оставленной в тепле и прокисшей каши.

– Бедная моя! У тебя всегда так и со всеми? – пожалел Адрис, только сейчас уяснивший, откуда проистекают стойкое нежелание Тиэль общаться с живыми долее необходимого и общая неохота покидать особняк без особой на то нужды.

– Всегда! – спрятала носик в кружку с соком собеседница. – В лесу было проще, любое из растений удивительно гармонично! В животных редко дурные оттенки цветов встречаются.

– Вот почему ты Проклятый особняк домом выбрала! Ради одиночества. Потому и одних на порог не пускаешь, а других, кого я сам бы с крыльца спустил, побеседовать зовешь. Неужто этот тролль сегодняшний, Торк, красивого цвета и пахнет приятно? – Неподдельно заинтересовавшись, призрак принялся выпытывать подробности с рвением ревнивого мужа.

– Гнили в нем нет, он как кусок каменного дерева с железными заклепками пахнет, а цвет темной зелени с медными прожилками. Глаз не колет, – прикрыв веки, будто сейчас разглядывала тролля мысленным взором, поведала эльфийка.

– И Ксар тоже деревянный? – с усмешкой вспоминая, как он справедливо обозвал нынче Торка дубиной, продолжил допытываться призрак.

– Нет. Просто он гораздо чище Диндалиона, скорее, походит на слиток металла в скорлупе засохшей и местами отвалившейся грязи, и запах такой же, – оценила свои впечатления от общения с Взирающим эльфийка.

Закончив трапезу, она составила посуду в таз с водой, вытерла со стола и собралась уже было идти в мастерскую, когда ее нагнал тихий вопрос в спину:

– Тиэль, а я? Меня ты видишь? Или призраки…

– Вижу, ты походишь на друзу цветного хрусталя и пахнешь штормом, – ответила эльфийка и прикрыла дверь. – Интересное и красивое сочетание!

Адрис неожиданно громко расхохотался, запрокидывая голову:

– Я ее все пугать пытался и никак понять не мог, почему не действует, а она, зараза, любовалась!

– Меня с детства дедушка за проказы невыносимой называл и хворостиной грозил, а уж когда Дивнолесье и его владыка не снесли, я точно убедилась, что не ошибся с оценкой старый артефактор, – согласилась Тиэль и отправилась творить обещанную молодоженам настойку.

Свежие листья дали растения из оранжереи, все остальное пришлось делать самой. Освободилась травница лишь под утро, взмыленная, будто не редкое зелье готовила, а пробежала вокруг городской стены как минимум три раза с Торком на закорках.

Есть не хотелось. Эльфийка только приняла ванну и рухнула на кровать. Настойка глеасэль осталась на столике в мастерской: дивной красоты изумрудная субстанция, испускающая бело-золотое свечение. Адрис прилетел полюбоваться, да так и завис над тремя флакончиками, подобными легендарным вечно сияющим фонарям Великой Матери, создательницы мира, отгоняющим любой недуг и потустороннее зло. Кто знает, из чего делали эти артефакты прежних времен? Может, они и были этой самой настойкой? Хотя… вряд ли. Ведь призрак рядом с фиалами испытывал никак не ужас, а истинное умиротворение. Но, может, это он, Адрис, был неправильным призраком? Так и не решив сию дилемму, ужас особняка еще немного полюбовался творением Тиэль и исчез из мастерской.

Утренний аромат бодрящего напитка киаль совсем не органично переплетался с мерзким запахом подгоревшего хлеба. Именно это несоответствие обычно-ожидаемого и настоящего пробудило Тиэль. Эльфийка еще немного полежала, а потом вполголоса позвала:

– Адрис, что случилось?

– Проснулась? – Призрак явился или проявился прежде, чем отзвучало последнее слово. В своем доме сила и возможности графа возрастали многократно. В частности, возможность слышать и видеть все происходящее в любом уголке особняка, в какой-то мере ставшего частью самого Проклятого Графа, была для Адриса обычным делом. – Гулд сожгла тосты, разбила кувшин, пролила половину молока, порезала палец, правда, киаль каким-то чудом сварить ухитрилась.

– Не похоже на нее, – признала Тиэль и, как была в пижаме – коротких до колен штанишках и мягкой кофточке, отправилась на кухню приводить в чувство кухарку, пока в особняке не случилось пожара или наводнения и сохранилась целая посуда. Да и киаль гоблинка все-таки сварила. Именно его Тиэль не хватало, чтобы по-настоящему проснуться и начать утро.

Побрызгав на себя водой из-под крана, эльфийка добралась до чадной кухни. Не здороваясь, цапнула со стола кувшинчик с киалем, налила и залпом осушила кружку. Налила еще и, вспорхнув на табурет, села в уголке, чтобы пить бодрящий напиток мелкими глотками и наблюдать за разгромом.

Черепки, осколки, лужа с молоком, лужа воды, подтеки чего-то, предположительно теста для любимых Тиэль оладушек на одной из плит. Заплаканная, растрепанная и немного окровавленная пожилая гоблинка среди всего бедлама. Обычный аромат Гулд – запах свежего хлеба из печи и тушенных в сметане грибов, томящихся под крышкой корзины, сплетенной из коры, отдавал хинной горечью. Весь облик ее являл собой воплощение отчаяния. Словно эта всегда опрятная и аккуратная пышечка-повариха нынче решила потеснить ужасный призрак особняка с его должности.

«Похоже, оладушек сегодня не будет, – печально решила эльфийка, перевела взгляд на рассыпанные у плиты кусочки хлеба, уже размоченного в медовом молоке с яйцом, и продолжила: – И гренок тоже не будет».

Позволив себе протяжный вздох, Тиэль звучно шлепнула рукой по соседнему табурету и, пресекая неловкие попытки Гулд навести порядок на кухне, приводящие к усилению антикулинарного хаоса, позвала:

– Садись, Гулд, и поведай мне о постигшей беде!

– Лейдин, ты уже знаешь?! – разревелась гоблинка с новой силой.

– Ничего я не знаю, – качнула чуть растрепанной головкой Тиэль. – Но без веского повода громить мою кухню ты бы не стала.