Тест на отцовство (СИ) - Страница 4

— Извини, что поздно, — разуваясь, выдает Мирон. — Просто я вдруг очень захотел тебя увидеть, — он стискивает меня в объятьях, и его дыхание щекочет висок. — А еще я подумал, что в наших отношениях не хватает романтики. Вот когда я дарил тебе цветы просто так? Не на праздник? Давно, правда же? В общем, решил исправиться.

Ого. Ну прямо ОГО! Что случилось с по обыкновению спокойным и рациональным Мироном? Он что, сопливых мелодрам пересмотрел? Если честно, я уже смирилась с его практичным подходом к отношениям и давно не жду романтических подвигов. Да мне это, по правде говоря, и не нужно. Я же не институтка на первом свидании — понимаю, что цветы — это, скорее, про стремление произвести впечатление на женщину, чем про реальные чувства.

Если мужчина дарит тебе цветы, это вовсе не значит, что он тебя любит. Но если он среди ночи соглашается отвезти пояс из собачьей шерсти твоей маме, только потому что она продула поясницу и не может уснуть, то в искренности его чувств можно не сомневаться.

— Есть хочешь? — кутаясь в халат, направляюсь на кухню. — Или просто чаю?

— Нет, я сыт. А вот чай можно. Ну… Или чего-нибудь покрепче.

Оборачиваюсь и ловлю на губах Мирона заговорщическую улыбку. Вот черт, а она настроен вполне серьезно! Даже жаль, что я сегодня не в настроении для романтических игр…

— Вино? Виски со льдом? Мартини? — перечисляю я, приблизившись к бару.

— А сама что хочешь? — усаживается на стул и привычным жестом убирает со лба непослушные пряди.

Я вам говорила, что Мирон красив? Не Ален Делон, конечно, но вполне себе привлекательный мужчина. Ему тридцать семь, и при этом у него нет ни единого намека на лишний вес. Стройный, подтянутый, с одухотворенным лицом и тонкими запястьями — чисто внешне Мирон похож на какого-нибудь потомственного аристократа. Только вот любимые клетчатые рубашки, которые он носит почти всегда, смазывают впечатление. В них изящества нет от слова совсем. Но, с другой стороны, небрежный стиль в одежде сразу проясняет ситуацию: тут же становится ясно, что Мирон никакой не аристократ, а обыкновенный айтишник. Хоть и весьма успешный.

— Да я… Пожалуй, сегодня воздержусь от алкоголя, — неожиданно для себя отвечаю я.

В голове неотступно крутится дурацкая мысль о том, что я беременна. И даже весомый довод рассудка о том, что, вероятно, уже завтра, от беременности не остается и следа, почему-то не кажется резонным.

Нет, ну какого дьявола? Я ведь уже все для себя решила! Детей я пока не хочу и поэтому намерена сделать аборт. Все предельно просто и понятно.

Но тогда почему я отказываюсь выпить с Мироном за компанию? Из страха навредить ребенку, от которого завтра собираюсь избавиться? Ну бред же! Бред! Что творится с моим мозгом? Он что, размягчается под действием гормонов?

— Почему? — невинно интересуется Мирон.

— Если честно, неважно себя чувствую, — говорю со вздохом. — День выдался трудный, да и голова раскалывается…

— Эх, выходит, я не вовремя? — он приближается и обнимает меня сзади.

— Нет, что ты, я рада тебя видеть! — накрываю его ладони своими. — Просто сегодня из меня так себе компания. Что тебе в итоге налить?

— Знаешь, давай тогда отложим романтический экспромт на потом, — Мирон зарывается носом в мои волосы. — А сейчас просто включим какой-нибудь фильмец и под него заснем. М? Что скажешь?

— Скажу, что даже готова поделиться с тобой своим антистрессовым мороженым, — со смехом выдаю я.

— О! Какая щедрость! Право, София, чем я заслужил? — подхватывает мою шутку он.

— Пионами, разумеется!

Алина задумчиво барабанит длинными ногтями по столешнице, вот уже вторую минуту пребывая в тягостном молчании. Только что я вывалила на подругу новость о своей беременности, а следом сообщила, что уже приняла решение об аборте.

Вообще я не планировала ни с кем обсуждать этот щекотливый вопрос, но совместный завтрак мы с Алиной запланировали еще на прошлой неделе, а, оказавшись в ее компании, я напрочь теряю способность держать язык за зубами.

— Сонь, я… Я даже не знаю, что сказать, — наконец выдавливает она с тяжелым вздохом. — Может, тебе не стоит торопиться? Срок-то еще маленький. Подумай, как следует.

— Да о чем тут думать, Алин? — выдаю упрямо. — Ты же знаешь мои обстоятельства, ребенок мне сейчас ни к чему!

— Да, знаю! — неожиданно взвивается подруга. — Тебе за тридцать. У тебя собственное жилье и успешный бизнес. Ты независима, состоятельна и здорова. По-моему, вполне благоприятные обстоятельства для того, чтобы попробовать себя в роли мамы!

— А как же работа? — развожу руками. — У меня сейчас столько новых проектов, и штат расширяется…

— Сонь, давай начистоту? — Алина примирительно понижает голос. — Твоя работа никуда от тебя не денется, а вот шанс забеременеть и беспроблемно выносить ребенка уменьшается с каждым годом. Не обижайся, но мы не молодеем.

— Ой, ты прям как моя мать! — восклицаю я.

Всю эту муру про тикающие биологические часики я слышу с тех самых пор, как мне стукнуло двадцать пять. Именно в этот момент родительница начала активно пропихивать идею материнства, внушая мне, что в этом мире нет большего счастья, чем смена памперсов и кормление грудью. Она сама с молодости мечтала о семье и искренне верила, что все женщины мира хотят того же.

Ей было совершенно невдомек, что помимо замужества и материнства, в жизни есть масса других, не менее интересных вещей. Путешествия, например. Или возможность самой покупать недвижимость. А также творческая реализация и карьера.

Когда я говорила об этом маме, она демонстративно закатывала глаза, всем своим видом показывая, как же глубоко я заблуждаюсь. По ее мнению, добывание денег было чисто мужской прерогативой, и я со своими неуместными амбициями никак не вписывалась в общепринятый уклад жизни.

«Для себя хоть роди», — ворчала мать, окончательно потеряв надежду, что на мне, неправильной и сумасбродной, кто-нибудь захочет жениться. В такие моменты я, как правило, ничего не отвечала. Кивала, натягивала вежливую улыбку и торопливо прощалась. Выслушивать тирады о том, что я «не такая» не хотелось, а на бесполезные споры было жаль тратить энергию.

— Знаю-знаю, твоя мама перебарщивает, — соглашается Алина. — Но все же нельзя отрицать, что в ее словах есть рациональное зерно.

— Какое еще зерно? — устало потираю виски.

— Раз уж ты забеременела, глупо давать заднюю. Я знаю, ты сейчас фыркнешь, но дети — это правда прекрасно!

— Да? — иронично вздергиваю бровь. — А я слышала, от них жуткий недосып.

— Ой, недосып — это еще что, — смеется Алина. — Иногда даже поесть забываешь! Помню, когда Маришка была совсем малой, я могла до вечера проходить в сорочке, ни разу за день не глянув на себя в зеркало и не почистив зубы! Вертелась как белка в колесе…

— Очень вдохновляющий рассказ, — с сарказмом бросаю я, отпивая облепиховый чай.

— Ну это я к чему? Все эти нервы, проблемы, недосыпы так быстро забываются. И еще они того стоят, Сонь. Потому что счастье, которое ты ощущаешь, видя улыбку своего ребенка, перекрывает любой негатив, — откровенничает подруга. — Я смотрю на Мишаню с Маришкой, и у меня сердце от любви разрывается, веришь? Я ведь тоже до декрета той еще карьеристкой была, и, как Мариша подрастет, обязательно опять на работу выйду. Мне нравится быть в теме и зарабатывать, но… Я все же считаю, что ты несправедливо тянешь с такой большой радостью, как родительство. Я уверена, тебе понравится быть мамой. Только дай себе шанс.

Несколько секунд поразмышляв над Алиниными словами, я неопределенно повожу плечами, а затем перевожу тему в нейтральное русло. Ее позиция ясна как день. Она ведь мать, что еще ей остается? Нельзя же просто взять и ляпнуть, что на самом дели дети — это тяжкий и неблагодарный труд. О таком вслух не говорят.

Глянув на часы, прощаюсь с подругой и еду в клинику. Гинеколог проводит осмотр и УЗИ, подтверждая беременность, и тут же добавляет, что она, слава богу, маточная. Покинув смотровую, докторша долго и нудно изучает мою медицинскую карточку, дивясь тому, как это я умудрилась залететь со спиралью.