Террор на пороге - Страница 25

— Я и не удивляюсь, — ответил, находясь в прошлом, прежний размеренный голос Беллы Арнольдовны.

Лишь сейчас, повнимательней разглядев киноведа, а сумку так и не поднимая, землячка с затаенной растерянностью проговорила:

— А тут, значит, вы… Ничего, тоже благородное дело…

— Это мой отец, — уверенно солгала Белла. — У него, увы, отнялись ноги.

— A-а… Тогда понятно. Но где справедливость? Вы спасли моему мужу ногу, а ваш папа, получается, потерял обе ноги? — Это землячка произнесла тактично, вполголоса. — Дайте-ка я подсоблю! — Она проворно, с энергией, разбуженной благодарностью, расшвыряла камни в сторону, освободив коляску от их непрочного плена. — Сколько вы лет в этой стране?

«Следующий вопрос коснется моих взаимоотношений с ивритом», — уже с напряжением подумала Белла, не любившая этих непременных вопросов.

— Спасибо вам… Мы поехали.

— А я за вас молюсь. И век не забуду!

«В Житомир… Обратно в Житомир!» — молча приказала себе Белла Арнольдовна. Не успев в поспешности сообразить, что возвращение в тот город не станет возвращением в ту судьбу.

— Вы назвали меня отцом? — напомнил о себе киновед.

— В том смысле, что воспринимаю вас как родного, — вновь с ходу солгала Белла.

Случайности, совпадения… Они, заряжая эмоциями, нередко определяют наши поступки и подталкивают к скороспелым решениям.

Белла вернулась домой распаленная чрезвычайностью утренней встречи и готовая, наконец-то, высказать мужу все. Но его дома не оказалось. Это ее расстроило, так как она, кулинарка, знала, что блюдо на стол следует подавать горячим. И принятое решение — тоже. Во втором случае ее мнение, вероятно, не являлось бесспорным…

Чтоб не расслабиться, не охладиться, она вознамерилась свою предстоящую беседу отрепетировать. Белла чаще всего отвергала экспромты и тщательно планировала не только действия, но и грядущие диалоги. В данной ситуации предстояло высказываться и за себя, и за Гришу. Это было привычно, и она приступила к репетиции незамедлительно.

«Начну с того, что мне говорила бабушка: «Отправляясь в дорогу, раньше всего обдумай не маршрут по географической карте, а цель путешествия у себя в голове». Вот я и думаю, Гришенька: зачем мы уехали?» Он мне заявит, как обычно: «Сначала скажу, зачем мы приехали. Чтобы жить на своей земле!» Тогда я скажу: «Своя земля там, где человек нужен. Я здесь не нужна!» Он ответит: «Ты нужна детям и мне!» А я отвечу: «Мы и там были вместе». Он возразит: «Там ты жаловалась, что у тебя для семьи не хватает времени. А здесь полностью и блестяще осуществилась как глава семьи. Что не менее значительно, чем глава отдела социального обеспечения». Тогда я выйду из себя, стукну ладонью по чему попало и заявлю: «Мирные переговоры, как часто бывает, оказались бесцельными. Ты знаешь, что я все тщательно продумываю и замыслы свои осуществляю. Я даже детей родила продуманно: дочь — моя копия, а сын — твоя. Представляешь, если б случилось наоборот! Детей будем делить согласно этой реальности. Соломоново решение нам не потребуется… Сын, естественно, останется с тобой, а дочь, естественно, уедет со мной».

Но как раз естественности в этом не наблюдалось: она забыла, что дочь, как и сын, училась в Иерусалимском университете и не собиралась менять его на какое-либо житомирское учебное заведение. Логика была по-прежнему для нее не столь уж важна: ей было необходимо разрядиться, чтоб не взорваться. ««Посмотрю, как ты, растяпа, сумеешь без меня обходиться», — скажу я. Он отыграется знакомою шуткой: «Как можно посмотреть на то, чего никогда не будет?» Я усмехнусь: дескать, заблуждаешься, милый!»

Диалог, одновременно являвшийся монологом, был непредвиденно прерван… В замке суетливо обрел себя ключ. И возник на пороге Гриша — сияющий не отполированно, а переливаясь всеми оттенками праздничного восторга.

Беды, неприятности в одиночку не ходят… Но порою и приятные неожиданности цепляются друг за друга.

— Запомни сегодняшний день! Обведи его красивейшей рамкой в календаре. Звонил Муля. Он приезжает…

— В гости?

— Нет, насовсем!

— Еще один доверчивый дезертир из Житомира, — самой себе пожаловалась она, еще не остыв от первой, утренней, неожиданности.

— Он у нас умница! И поймет, что ошибочного хода не сделал…

Гриша часто прибегал к шахматной терминологии.

— Считай это рокировкой, — ответила она как жена шахматиста. — Он приедет, а я уеду. Свято место пустым не окажется.

— Ты права: здесь свято место… поскольку мы на Святой земле. И покинуть ее я тебе не позволю!

«Я тебе не позволю!» Пожалуй, впервые Белла услыхала такую повелительную фразу от мужа.

«Из всех психотропных средств предпочитаю общение с Мулей», — повторял Гриша, когда изредка и его настигала депрессия.

— Вы же оба там были признаны: «зам» начальника сверхлаборатории и «зам» декана… Чего еще? — совсем недавно выразила недоумение Белла.

— Нас так и нарекли «вечными замами»…

— Но я была «завом»!

Гриша умолк. Нет, он не позволял себе отнимать у жены ее завоевания и ее ностальгию.

Дискуссии на тему «там и тут» продолжали возникать как бы непроизвольно, но с назойливой регулярностью.

Вскоре ключ в замке снова проявил редкую торопливость. И Беллу настигла еще одна неожиданность: в дверях возникли одновременно два сияния: ликующее Гришино и застенчивое Мулино.

— Преподношу тебе очередной сюрприз, Беллочка! — провозгласил Гриша. Дарить ей сюрпризы было одним из его главных призваний.

— Ты один? — спросила Белла у Мули, точно надеясь, что разумная семья за ним не последует.

— Все документы у нас оформлены. И все же я хочу предварительно осмотреться…

— Он обустроится — и тогда следом приедет семья! — уже словесно продолжал сиять Гриша.

Он хотел, чтобы дом его распахнул Муле свои объятия. Но Белла объятий не распахнула, а степенно подошла и поцеловала новорожденного репатрианта в щеку. Как прежде целовала представителей благотворительных зарубежных организаций или своих подопечных, поздравляя их с персональными пенсиями… Белла не признавала экспромтных мероприятий, застававших ее врасплох.

— Почему же ты скрыл, что сегодня… — обратилась она к супругу.

— О подарках заранее не информируют. А кроме того, хотел покатать Мулю по городу, чтобы он вошел к нам уже с впечатлениями.

— И каковы же они? Пусть сам поделится… — упредила она мужа.

— Самое долгожданное впечатление — это мой Гриша!

Что встреча и с нею была долгожданной, Муля не произнес. «Затаился!» — сказала она себе.

— И еще одно мое первое впечатление: здесь хочется жить. — В голосе его улавливалась неуверенность, как у каждого прибывшего на новое «постоянное место жительства» и расставшегося со старым «местом жительства», которое за долгие годы и привык считать «постоянным». — К тому же я во всем доверяюсь Грише.

Ну, на вкус и цвет…

— Товарищей нет? — вопросительно завершил Муля ее поговорочную и весьма зацитированную фразу. — Но мы-то с Гришей неизменно были товарищами на вкус и на цвет… И на все остальное.

«Особенно же на вкус мужской», — вновь молча, но убежденно заключила она.

— А как это факультет, где ты был замом декана, тебя отпустил? — саркастично поинтересовалась она.

— Но надо же выполнить и свои отцовские обязанности. Так я решил без согласия факультета. Ты ведь обеспокоилась грядущим двух своих детей? Теперь я обязан обеспокоиться будущим двух своих.

Их представления о том, где сподручнее выполнять родительский долг, явно не совпадали.

Белла уловила, что у нее на кухне подгорает жаркое. Поспешила туда, а вернувшись, предъявила новые претензии мужу:

— Ты не понимаешь, что мне, хозяйке, стыдно кормить такого гостя будничной едою. Которая еще и подгореть умудрилась… Как будет выглядеть мой обед без предварительной подготовки? — Еще сильней ее заботило, как выглядит без предварительной подготовки она сама… в глазах того, кто, по ее наблюдениям, был «на грани буйного мужского признания».