Терновый венок надежды (СИ) - Страница 17

- Чего ты от меня не отстанешь всё никак?!

- Тома! Мне больно!

Вздернул ее, прогоняя наваждение чувств, да так, что та вновь невольно вскрикнула.

- Родной мой, перестань, прошу!

- Приди в себя, немедля! О чем ты хотела со мной поговорить? Давай быстрее, меня еще дела ждут!

- Зачем ты так со мной?

Шаг в сторону, выпуская ее из рук (отчего ее сердце отчаянно заныло и еще больше заколотилось внутри).

- Не уходи! Прошу!

- Говори, что хотела, иначе не видать тебе меня больше.

Замялась, разволновалась, глотая пустые звуки.

- Я... я...

- Что ты?

- Мы...

- Баттиста! - вдруг гневно вскрикнул, - пойми, нет больше нас! Нет! И никогда не было!

- Как не было? - отчаянно вскрикнула девушка.

- А вот так! И, вообще, я скоро женюсь!

- Что? - замерло на мгновение ее сердце, а боль резко ударила отскоком мне в душу. Застыла в ужасе и я.

- Что-что? Что слышала! У меня есть невеста. И скоро мы объявим о помолвке.

- Но... - несмелый шаг (навстречу) к палачу... с протянутой рукой.

(Казалось бы, я видела все как никогда ясно и без выдумок.)

- Нет никаких "но". Прощай!

Разворот и пошагал прочь.

И вдруг тихий, прощальный шепот. Ее, отчаянный, болезненный шепот:

- Но я жду от тебя ребенка.

Замер. Услышал.

Оборвалось и во мне всё.

Не ожидала. Не знала. Не догадывалась...

Мгновения рассуждений - и вдруг разворот, коротко, быстро приблизился к девушке, к нам. Ярость прыснула из глаз, зубы чиркнули друг о друга:

- А почем мне знать, что этот ублюдок мой?

- Тома... - раненной птицей пропела, протянула блаженную ноту.

Тяжело сглотнул, прогоняя злость, застрявшую в горле.

- И чего ты от меня хочешь?

Молчим...

И вновь глубокий, тяжелый вздох. Выровнялся, вытянулся во весь рост, набираясь смелости.

Выпалил:

- Хорошо, я помогу тебе избавиться от него.

- Что?

Почернело вмиг у нас двоих на душе и в очах.

- Что-что? Не рожать же ты этого щенка собралась?!

Стряхнув пелену ужаса со своих глаз, девушка ожила. Испуганное, робкое движение назад - отступила.

- Ты не посмеешь.

Молчит. Лишь еще больше тот таращит глаза от ярости, что искрами рвет в ответ ее и мое сознание.

И вдруг, так резко, взбешено, приговаривая - рывок...

(глаза мои распахнулись, впервые и навсегда вобрав истинные краски мира, и воочию узрев происходящее, сгорая от ненависти, обиды и ужаса, я увидела все, что творилось наверху, да только... тело по-прежнему оставалось камнем, и не подвластно было мне)

Рывок, его рывок к ней - и, разъяренно схватив ее (меня, нас) за горло, тут же сдавил оное.

- Ты не посмеешь родить, - прорычал, выплюнул свою гниль в лицо.

- Посмею, - твердо прошептала Баттиста, сознательно обрекая... себя на смерть.

Движение, стремительное, бездушное, сумасбродное - и буквально несколько футов за кротчайшие мгновения протащил ее. Замер у выступа, застыл в плену ярости (лишь иногда покачиваясь от резких порывов ветра).

Колкий, презрительный, пожирающий взгляд в глаза.

- Последний шанс даю! Соглашайся!

А она, она - уверенна и непоколебима. И пусть страх и естественная борьба за существование горела в глазах, с уст так ничего и не сорвалось. Мать жизнью стала за свое дитя. Стала - и от этого пала.

- Твое решение!

Резко пнул от себя - и слетела, рухнула, сорвалась вниз, разбиваясь о скалы... пеной морской и моим жутким, вновь обретенным, одиночеством.

Глава 14. Терзания

***

Хоть одиночество и поселилось вновь в моем доме, однако обратного пути уже не было.

Мир звуков по-прежнему оставался ярким и бушующим, живым и не замершим, несмотря на то, что ее я потеряла. Ее, мою талантливую, любимую и родную поэтессу. Мою опору... и восставший из пепла дух.

Более того - время от времени, когда эмоции и чувства совсем переполняли меня, будь то радость или грусть, в глазах снова наливалась краска - и чернота отступала прочь. Я видела мир, который окружал меня, и он казался, почему-то, до боли знакомым, родным, но окончательно уразуметь, что это было за место, где я была захоронена, увы, так и не смогла.

Вырваться далеко, за холмы, и осмотреться все никак не удавалось. Мой предел как слуха, так и зрения, ограничивался лишь несколькими десятками футов.

Но все эти старания выскользнуть за пределы, очерченного возможностями, круга основывались, мотивировались и питались отнюдь не интересом, а желанием, адским желанием найти нашего горячо любимого Тома... - и добиться справедливости, наказать его. Его, бессердечную тварь.

***

Я рвалась за грань, как птица из клетки, рвалась, ни жалея ни сил, ни возможностей.

Сознание мутнело, я сбивалась с достигнутого, падала назад в пропасть, свою черную яму - и очень еще долго не могла услышать даже старательного червя у своего уха. Но новое усердие, новая безрассудная попытка на грани отчаяния - и вновь вырываюсь из-под земли, взлетая вверх, до самого неба, и стрелой мчу от бездны морской к уже так ненавистным мне холмам, в сторону тайны.

Еще, еще... день сменялся ночью, и так по вечному кругу, но я не унывала.

Не унывала, ведь если не я - то больше некому. Никто не знает, что здесь произошло. Более того, никто, наверняка, даже и не догадывается о степени жестокости этого человека, этого... животного, существа. Только Господу известно, кто еще может от его грязных лап пострадать.

Я должна, я обязана до него добраться!

Еще прыжок, еще рывок, еще рвение - и, проигравши, вновь падаю лицом наземь, а цепкие кандалы уже алчно сжимают мои щиколотки, дерут до крови ноги. Затвор щелкнул, рубильник сорван - и снова невидимый мой кат крутит беспощадное колесо, наматывая на ось тяжелую цепь обреченности. Фут за футом, фут за футом - и сызнова судьба стаскивает меня за ноги в яму. Рухнула, рухнула вниз, в свою могилу - и в очах стемнело.

***

Бессчетное количество попыток, неугасаемый напор, но ... даже камень вода точит.

Так и я - поддалась. Утихла. Смиренно закрыла веки виденьям - и позволила себе отдохнуть.

Нет, я не сдалась, просто нуждаюсь в паузе, в перерыве. Необходимо обдумать всё. Обдумать и взвесить.

И вдруг, резко так, пронзительно что-то кольнуло, дрогнуло во мне. Нет, не тело, а душа. Кто-то, что-то задело мои струны - и разлилась восхитительная музыка. Еще немного - и разум уже констатировал, шептал, ведал о потаенном.

Колокола... звон колоколов - такой знакомый, такой родной, прямиком из детства, безоблачного и беззаботного детства. Помню, как из церкви Санта-Мария-делле-Грация (которая на северном склоне острова, что заботливо окутал своими стенами Арагонский замок, как раз на крайнем выступе, с которого видно сам Неаполь) святой отец всегда рассказывал: как у всех судьбы разные, как глаза и голоса людей неповторимые, так и звон колокола - уникальный, индивидуальный, неподражаемый. Форма одна, а звучание - разное. Никому и никогда не отыскать и не сотворить одного и такого же. Так вот и наш, Арагонский, инструмент небес, имел свой звон, особенный, непревзойденный, характерный. И мне ни с чем и никогда его не спутать, не спутать перелив многообразия красок, могущественности тембра и душещипательности эха.

Не подвела я себя и в этот раз.

Искья. Моя родная и горячо любимая Искья. Все это время я была дома. Дома... в единственном месте на земле, где поистине была счастлива и беззаботна. Место, где я знала все до последнего камня, и где мир казался совершенно иным, не черствым, безоблачным и чистым. Место, где вовеки моя душа срослась с землей и стенами сердечной обители. Местом, где я вновь ожила...

Словно щелкнул затвор - и оборона рухнула. Все запреты, заслоны, преграды пали - и истина нагой синьориной стала передо мной.

Шаг за шагом, страх за страхом... я двигалась к черте, к вопросу и опасению.