Терапевтическая катастрофа. Мастера психотерапии рассказывают о самых провальных случаях в своей кар - Страница 75

 Неудачи делают нас более гибкими. Следовать четкой формуле или структурированной модели может каждый. Настоящего эксперта отличает стремление непрерывно развивать и совершенствовать свои методы, будучи готовым при необходимости смело отбросить неработающие приемы и попробовать что-то новое из своего арсенала. Одна из главных идей, которая красной нитью прошла через все наши интервью, заключается в том, что, чем больше гибкости проявляет специалист в своих подходах, тем ниже риск довести ситуацию до разряда терапевтической катастрофы. Впрочем, все это не сводится к простому перебиранию методов и не отменяет необходимости в наличии общего плана терапии, понимании принципов работы и умении подбирать оптимальные стратегии помощи каждому отдельно взятому клиенту.

 Неудачи учат нас терпению. Констатировать провал психотерапии можно только тогда, когда либо клиент, либо специалист сдается и опускает руки. Если обе стороны процесса настроены на дальнейшую работу и готовы проявлять друг к другу терпение, не впадая в завышенные и нереалистичные ожидания и прощая друг другу возможные просчеты и ошибки, велика вероятность того, что рано или поздно они все же придут ко взаимно приемлемому решению, каким бы сложным и тернистым ни был этот путь.

 Неудачи учат нас смирению. Несколько наших собеседников признались, что одним из главных барьеров, мешавших им в работе, было не что иное, как собственный терапевтический нарциссизм. Некоторые специалисты невольно стремятся всегда стоять на своем, разговаривать с клиентом с позиции авторитета и вечно “доказывать” правильность своих теорий, что на деле мешает услышать человека, сидящего в кресле напротив, и своевременно адаптировать процесс терапии в соответствии с его потребностями. Ошибки и неудачи учат нас лучше понимать собственные ограничения и признавать, что мы не такие уж и “важные птицы”, какими нам хочется себя видеть.

Помимо единодушного согласия с тем, что способность признавать свои промахи и готовность честно и открыто о них говорить является необходимым качеством хорошего терапевта, из этого проекта мы вынесли еще несколько важных уроков. В заключительной главе нам хотелось бы вкратце пройтись по основным темам, выводам и идеям, которые более всего отложились у нас в памяти по итогам проведенных интервью.

Уникальная возможность поговорить с умнейшими, опытнейшими и проницательнейшими людьми стала для нас настоящим уроком скромности. Несмотря на то что мы сами, казалось бы, никогда за словом в карман не лезли, невероятное красноречие, уверенная профессиональная манера общения и умение объяснять сложные явления простыми словами, присущие нашим собеседникам, произвели на нас неизгладимое впечатление. Нас поразило не только то, что они говорили, но и то, как они это делали: интонация, громкость, само звучание голоса.

Читая книги, вышедшие из-под пера людей, которые вызвались дать нам интервью, мы восхищались тем, до чего же изящно им удавалось собирать слова в предложения на письме. Что ж, позвольте заверить вас, они не только талантливые писатели, но и одаренные ораторы. Повторимся, нас искренне поразило то, насколько четко и в то же время поэтично наши собеседники формулировали свои мысли, особенно принимая во внимание тот факт, что темой разговора был сложный и неприятный аспект их профессиональной деятельности.

Во-вторых, нам бросилось в глаза то, что подавляющему большинству наших экспертов было намного проще говорить о неудачах, омрачивших их карьеру много лет назад, чем о нынешних проблемах и сложностях. Многие предпочитали рассматривать терапевтические катастрофы как некий исторический феномен, не имеющий отношения к настоящему. Мы восхищены храбростью психотерапевтов, которые добровольно вызвались поучаствовать в этом проекте, однако в то же время несколько разочарованы тем, что некоторые из них не осмелились заглянуть в тему терапевтических катастроф так глубоко, как нам бы того хотелось.

Пожалуй, наиболее приемлемым объяснением подобного феномена является то, что большинству людей намного комфортнее говорить о неприятных ситуациях, которые давным-давно проанализированы, обдуманы и проработаны, чем выставлять на всеобщее обозрение свежие душевные раны. К тому же, как мы и ожидали, некоторые из наших собеседников немало тревожились по поводу поддержания собственного профессионального имиджа. Стоит ли удивляться тому, что люди, которые в основном зарабатывают на жизнь благодаря своему авторитету и репутации, не горели желанием прилюдно показывать себя не в лучшем свете.

Далее, нас поразило и одновременно восхитило то, как много наших собеседников до сих пор искренне любят свою работу и считают психотерапию своим призванием. В частности, данное наблюдение стало настоящим откровением для Джеффри Коттлера, который в свое время столкнулся с сильным выгоранием после многих лет непрерывной практики и только недавно снова начал принимать клиентов.

Наконец, мы были поражены тем, до чего сложно некоторым нашим экспертам было вспомнить подходящий случай терапевтической катастрофы. Несмотря на то что мы заблаговременно разослали им вопросы для интервью, оставив пару недель на подготовку к разговору, несколько наших собеседников все равно затруднялись привести конкретный пример неудачи в работе с клиентами. Что ярко контрастировало с нашим опытом, когда обычно не проходит и недели без досадного инцидента, заставляющего нас искренне пожалеть о своих необдуманных действиях.

Было крайне любопытно и необычно наблюдать за тем, как мастера психотерапии проявляют себя с неожиданной стороны и начинают рассуждать о чем-то, что мало согласуется с их теориями. К примеру, в некоторых из наших экспертов, знаменитых преимущественно благодаря своим четко выверенным, структурированным и конкретным моделям, вдруг просыпались ярые гуманисты, и они принимались настаивать на важности терапевтических отношений, эмпатии и заботы. Более того, мы заметили, что многие прославленные теоретики со временем отошли от идей, лежавших в основе их ранних трудов (которые до сих пор широко применяются на нашем поприще в своем первозданном виде), в пользу более глобального и всеобъемлющего подхода с активным заимствованием методов и принципов своих коллег.

Во-вторых, нас удивило то, как яро наши эксперты цеплялись за структуру интервью и с большой неохотой откликались на просьбы отступить от заранее намеченного плана. Подобная нехватка спонтанности, проявившаяся во многих беседах, несколько усложнила нашу задачу, практически лишая нас надежды выудить из собеседника что-нибудь новое и интересное, еще не сказанное ранее. Впрочем, такие меры предосторожности казались вполне естественными, если принять во внимание опасения многих участников, рискнувших ввязаться в эту авантюру и позволить задавать себе личные вопросы.

Наконец, несмотря на то что это было ожидаемо, нас отчасти удивило, до чего нашим собеседникам важны были слова утешения и поддержки во время интервью. Эксперты спрашивали, доводилось ли нам слышать от их коллег истории похлеще, и выражали надежду, что их терапевтическая катастрофа более-менее соотносится с тем, что уже говорили другие. Впрочем, зная себя и понимая, что на месте наших собеседников мы, скорее всего, вели бы себя точно также, мы пришли к выводу, что самым удивительным было наше удивление такой реакцией.

Итак, все наши собеседники единогласно сошлись на то том, что открыто говорить о терапевтических катастрофах важно и нужно. В конце концов, именно анализ собственных ошибок во многом помог им доработать свои идеи и отточить навыки. Зачастую именно опыт неудач сыграл решающую роль в становлении их подходов и повышении их эффективности. Впрочем, большинство интервьюируемых неплохо освоили искусство отпускать неприятные воспоминания и рассматривают провалы и промахи не как трагедию, а как неотъемлемую часть своей работы.