Терапевтическая катастрофа. Мастера психотерапии рассказывают о самых провальных случаях в своей кар - Страница 17

“Итак, — размышлял вслух Лазарус, — почему же этот конкретный человек настолько вывел меня из равновесия в этот день? Понятия не имею. Пожалуй, иногда в силу различных причин обстоятельства складываются таким образом, что наши проблемы внезапно ставят нас в уязвимое положение и заставляют потерять голову”.

Арнольд задумчиво предположил, что, возможно, все дело в том, что клиент невольно напомнил ему одноклассника, который издевался над ним в старших классах. Банальный случай контрпереноса? Вполне логично. Мы на время замолчали, погрузившись в воспоминания о собственных клиентах, которые тем или иным образом умудрились задеть нас за живое.

Далее мы решили поинтересоваться у Арнольда Лазаруса, как эта ошибка повлияла на его отношение к работе и какой урок он вынес из сложившейся ситуации. В любых подобных историях больше всего нас поражало не столько содержание самой терапевтической катастрофы, сколько умение легендарных психотерапевтов обернуть даже столь малоприятный опыт себе на пользу, применяя сделанные выводы для развития собственных теорий и усовершенствования практических навыков.

“Я часто даю себе обещания, — ответил Арни. — В данном случае я поклялся, что никогда больше не наступлю на те же грабли. В свое время, еще в 1972 году, я примерно таким же образом бросил курить. Тогда я просто сказал себе: «Арнольд, это была твоя последняя сигарета». В тот раз я дал себе слово, что больше никогда не сорвусь на клиента, и был решительно настроен его сдержать. С тех пор, даже если человек напротив раздражает меня до невозможности и я чувствую, что готов потерять терпение, в самый последний момент я всегда вспоминаю о своем обещании и вовремя сдерживаюсь”.

Мы решили развить эту тему и поинтересовались у Лазаруса, какие еще судьбоносные уроки ему довелось извлечь из собственных ошибок. Недолго думая, он привел несколько примеров.

“Раньше я был склонен делать скоропалительные выводы до того, как составлю полное представление о клиенте. Бывало так, что я на 100 % уверен в своем предположении, а оно оказывалось в корне ошибочным. Необдуманно я мог наговорить лишнего, не удосужившись собрать сведения обо всех важных для дела обстоятельствах. Наверное, все психотерапевты слышали предостережение об опасности преждевременных интерпретаций, но сейчас я имею в виду кое-что другое. Суть в том, что необходимо всегда проверять и перепроверять все, что было сказано ранее, чтобы своими словами и действиями точно попадать в цель. Ни для кого не секрет, что некоторые наши коллеги достаточно фривольно относятся к данному правилу. Я не раз встречал людей, которые торопятся с выводами и находят удобную и стройную трактовку происходящего в первые же минуты знакомства с клиентом. Такие суждения практически всегда оказываются превратными, но терапевт уже напрочь не слышит клиента. Не задает нужных вопросов. Он живет в своей параллельной вселенной, даже не осознавая, что где-то свернул не туда”.

Наконец, Лазарус сделал любопытное замечание о том, что многому научился, наблюдая за тем, как якобы хорошие психотерапевты на практике делают откровенно скверную работу. Подобное изобилие наглядных примеров того, как не нужно работать, помогло ему навсегда запомнить, чего категорически нельзя делать во время сессии. Умный учится на своих ошибках, мудрый — на чужих.

Когда речь зашла о знаменитых психотерапевтах, которые сами не следуют тем заветам, которые с нравоучительным видом проповедуют другим, глаза Арнольда Лазаруса загорелись энтузиазмом. “Думаю, всем эти людям точно не помешала бы изрядная порция скромности. Мне доводилось общаться с психотерапевтами, которые хвалились, что применяют передовые научные методы или обладают чуть ли не рентгеновским зрением, позволяющим видеть клиента насквозь. Скромность — это качество, которого всем нам недостает в первую очередь.

Еще один любопытный момент, на который мне хотелось бы обратить внимание, непосредственно связан с книгой о двойных отношениях, которую я сейчас пишу. Меня так и подмывает расшатывать жесткие рамки, которые мы выставляем себе и клиенту под удобным предлогом управления рисками. Психотерапевтов настолько загнобили аттестационные комиссии и лицензионные советы, что всякий раз, когда им выпадает возможность проявить обычную человечность, они в ужасе шарахаются от нее, как от огня.

Представим, что клиент приходит ко мне на сессию на 11 часов утра. Сессия близится к концу, а он разговорился и рассказывает о достаточно важных вещах. Я не хочу его прерывать, тем более что у меня будет обеденный перерыв, а следующая сессия назначена только на четверть второго. Что в подобной ситуации мешает мне по-человечески сказать клиенту: «Послушайте, наше время уже вышло, но у меня по графику обед, а следующий клиент приходит в 13:15. В запасе есть лишний час. Почему бы нам вместе не зайти в гастроном, купить себе сэндвичей, а потом вернуться сюда и продолжить нашу беседу? Разумеется, никаких доплат». Что в этом страшного? «О, нет! Как же так! Это же двойные отношения», — воскликнули бы сейчас многие наши коллеги. Что ж, если доверительные отношения и личный контакт действительно так важны в психотерапии, как все об этом твердят, зачем же разрушать их излишней жесткостью и стерильностью?”

Арнольд Лазарус предостерег, что таких общечеловеческих проявлений тоже должно быть в меру, а безопасность клиента всегда была, есть и остается приоритетом психотерапевта, однако заявил, что все равно отказывается понимать, почему многие специалисты настолько боятся собственных импульсов. Мы согласились с ним и заметили, что, действительно, границы в психотерапии призваны защитить не столько клиента, сколько самого терапевта. Это, в свою очередь, напомнило Арнольду о еще одном инциденте.

“Как-то раз я ужинал в ресторане с одной очень привлекательной девушкой, — начал свой рассказ Арни. — Так получилось, что это была одна из моих клиенток. И вдруг в ресторан заходит мой знакомый из аттестационной комиссии штата и, завидев меня, направляется к нашему столику, чтобы поздороваться. По правилам хорошего тона мне следовало бы представить ему свою спутницу, но я, как и положено, строго соблюдаю правила конфиденциальности и невозмутимо молчу. На каком-то этапе он не выдерживает и спрашивает, как же зовут прекрасную незнакомку. Ни секунды не думая, она отвечает: «О, меня зовут так-то и так-то, я клиентка доктора Лазаруса». Занавес”.

Член аттестационной комиссии — типичный убежденный психоаналитик — поперхнулся, смерил Арни убийственным взглядом, угрожающе прошипел что-то вроде “я поговорю с вами позже” и вылетел из ресторана.

Не успел Арнольд тем вечером переступить порог своего дома, как раздался телефонный звонок. Это был тот самый психоаналитик из аттестационной комиссии. Он зачитал Лазарусу вслух несколько разделов из этического кодекса психотерапевта, который тот якобы грубо нарушил, и потребовал объяснений.

“Конечно же, это было не свидание, — спокойно ответил Арни, — это была терапевтическая сессия”. Лазарус заранее предчувствовал этот звонок, поэтому не тратил времени попусту и сразу попросил у клиентки согласия на то, чтобы рассказать несколько фактов о ней достопочтенному господину из аттестационной комиссии. Она великодушно не возражала, так что в ответ на ошарашенное молчание на другом конце провода, Арни невозмутимо продолжил: “Понимаете ли, дама страдает анорексией и панически боится есть в общественных местах. Мы решили провести сессию в ресторане. У нас, бихевиористов, этот прием называется десенсибилизацией in vivo”.

Психоаналитик был не в восторге. “Вас, бихевиористов, всех бы разом отловить и выселить из города”, — рявкнул он и повесил трубку.

“Вот хрестоматийный пример того, как работает запугивание со стороны аттестационных комиссий. Невозможно грамотно практиковать психотерапию, если ты все время чего-то боишься и вечно чувствуешь себя так, словно ступаешь по минному полю. Хороший терапевт не боится идти на риск. Мне кажется, что, если во время сессии вы постоянно думаете о том, как бы не получить по голове от комиссии, клиент имеет полное моральное право потребовать у вас свои деньги”.