Теплый пепел надежд - Страница 62

— Хорошо, — остановила его крики Сонечка, — оставайся при своем мнении. Тогда еще вопрос: а ты смог бы полюбить Соню, ставшую мной?

Это было уже выше его возможностей.

— Извините меня, я что-то… Мне плохо… Вы сердитесь на меня?..

Она пожала плечами.

— Я никогда, никогда не поверю… вам… Я бы ее узнал в любом виде… Не издевайтесь надо мной… — прошептал Макс.

Она встала с кресла, он попытался приподняться, но его качнуло.

— Может быть, дать валокардина?

Он замотал головой. Все, что ему сейчас было нужно, это остаться одному, чтобы эта странная, пугающая женщина ушла.

Уже закрывая за собой дверь, она сказала:

— Максик, передай мою любовь Гуле…

Она вышла. Он без сил остался сидеть на тахте. Без мыслей, без чувств, без желания двигаться. Она выжала из него все. Единственное, что мелькнуло в его одурманенной голове, было то, что там находились две женщины! Ему всегда так казалось, только он никому не говорил!..

Сонечка пришла к себе, переоделась в скромный студенческий наряд: джинсы, свитерок на голое тело, ботинки на толстой подошве… Будто собралась куда-то зимовать, подумала она, может, и так…

Но к Касьяну идти надо. И опять болью резануло по сердцу: Кирик никогда не примет ее такой, какая она сейчас… И этот дурачок Макс готов обманываться, но ни за что не захочет поверить, что Зина — это Соня, даже если сто свидетелей докажут ему это. Мужчины! Она их хорошо узнала за год… Даже лучший из них, простите за грубость, мудак!

С такими мыслями Сонечка спустилась в зал. Было поздно, Касьян сидел в одиночестве. Увидев ее, он расплылся, она ответила ему тем же, присев за его столик.

— Отделались от своего поклонника? — спросил Касьян. — Сложно было?

— Да нет, ничего сложного, — ответила она рассеянно. — Интересно, мне чего-нибудь дадут сейчас поесть и выпить? Я голодна и хочу промочить горло.

Касьян встал, сказав, что, кажется, Ирина Андреевна еще не ушла. Прискакав на кухню, он прошептал ей, что ему позарез надо поговорить с Зиночкой, а она голодна и хочет выпить… Ирина обещала все исполнить.

Касьян чмокнул ее в щечку.

— Расскажете потом, что у вас за тайны? — с любопытством спросила она.

… — Ну, вот, Зиночка, я теперь весь ваш. А поесть нам и выпить сейчас подадут.

— Волшебник… — с лукавством произнесла она. — Касьян, вы чего-то ждете от меня? А мне вначале показалось, что это вы что-то мне хотите сообщить…

Касьян несколько затянул с ответом, увидев, что к ним направляется Ирина с подносом, уставленным снедью, и с графинчиком.

Ирина была хорошей школы: поставив все на стол, она с улыбкой удалилась.

— Давайте, Зиночка, выпьем чуток, заедим, и тогда уж поболтаем, — предложил Касьян. Он разлил коньяк, разложил красивый салат по тарелочкам, поднял рюмку. — Со свиданьицем!

Они выпили. Молча закусили.

Касьян, словно насытившись, отвалился от стола, и Сонечка почувствовала тревогу. Все эти его шуточки были преддверием к какому-то серьезному разговору, который он оттягивал.

— Ну, это уж вы, Зиночка, слишком… — протянул он, будто прочел ее мысли. — Я просто хотел задать вам парочку вопросов. И все, как говорится, станет на свои места. Я так думаю.

— А что, сейчас все не на своих? — парировала она.

Он неопределенно пожал плечами.

Сонечка ощущала нарастающую неуверенность.

…Чего он тянет? Что хочет ей сказать? Не в любви же признаться! Да и не так она ему нравится… Странный он все-таки, этот Касьян, хотя и милый… Сыщик. Этим, наверное, все сказано.

— Зиночка, прелесть вы наша, — начал он нерешительно, но вдруг в лоб спросил: — Вы приходили к Кирику Успенскому? Я бы не стал вас спрашивать, но вы…

Она прервала его.

— Вы хотите сказать, что я вам солгала, скажем мягко, сказала неправду о наших с ним отношениях. — Она поняла, что он видел ее у Кирика!

— Вроде того, — откликнулся Касьян, и Сонечка вдруг явственно услышала, как со скрежетом рушатся их дружеские, шутливые отношения, наступает некая новая реальность, где царят суровость, холодность и жесткость.

…Да это допрос, ужаснулась она, почувствовав себя одинокой ветлой на юру.

— Да, я сказала неправду. Каюсь. Но у нас с Кириком слишком давние и слишком сложные отношения, чтобы о них кому-то говорить… Мы сами-то не можем разобраться. Я бы вам могла сейчас снова нагородить… Что пришла, мол, к нему заказать портрет… Видите, я говорю правду, понимая, что это фактически допрос…

Она не спросила, с чего вдруг ее надо допрашивать. Боялась.

— Допрос не так происходит, дорогая Зиночка, — усмехнулся новый Касьян, — это лишь приватная беседа, в которой я хочу выяснить, что есть правда, а что — нет.

— Я сказала все как есть, — будто оправдывалась она, превращаясь в забитую Сонечку времен бомжатника.

Это ее напугало, захотелось заплакать. Кто ее защитит? Никто. Она, ставшая известной красавицей, с деньгами и билетом в Париж, оказалась одна. Кирик ее бросил. Разаков не поможет, если… если узнает… Никто в целом свете не защитит ее! Но почему кто-то должен узнать? Когда она бежала сюда от Кирика, она решила признаться всем и во всем! И первому — Касьяну.

Потом испугалась и решила опробовать на Максе… И тот ей не поверил. Поверит ли Касьян?

И туг она передумала. Ничего она никому не скажет, а уедет в Париж. Кирик будет молчать. Будет нести в себе эту боль. Ее боль. И свою, может быть, не меньшую.

— Часть, — уточнил Касьян. — Но это потом. Теперь, Зиночка, скажите мне, почему вы рассказали историю маленькой уродинки, будто бы услышанную от нее самой?.. Ведь ее здесь не было.

…Что ему сказать? Он ведь подошел к самому-самому… Откуда? Как? Неужели Кирик? Неужели она в нем ошиблась?..

Метание Сонечки отразилось в ее глазах и на лице. Касьян жалел ее, но…

Тут Сонечка взяла себя в руки. Некому защищать? Она сама себя защитит! Нашла себе роль страдалицы! Из-за кого страдать? И она пояснила холодным тоном — как он, так и она!

— Я встретила ее у Кирика, когда он писал триптих, вы знаете? — Касьян кивнул. — Именно там, тогда, она мне все рассказала… А потом убежала, может быть, я виновата в этом… Но я жутко разозлилась на Кирика, мне показалось, что он влюблен в эту уродину!

— Правильно показалось, — откликнулся Касьян. Сонечка почувствовала, как краска заливает ей лицо, начинают гореть уши, и счастье засветилось в глазах…

Касьян смотрел на нее, как доктор на любимого больного, которому он верно поставил диагноз и берется выходить.

— Ну вот и все, — сказала она, справившись со своим волнением, — что вам еще нужно узнать? — Вопрос прозвучал сухо и официально, чего там темнить — допрос, он и есть допрос.

— Ничего мне больше узнавать не надо, — ответил он устало. — Достаточно. Только вот не понимаю, почему вы не отправились в Амстердам, когда вас звали? Почему не уехали в Париж два дня назад с первой группой?.. И вопросов бы у меня не было и… ничего бы не было. А помчались к Кирику, да еще тиранили, наверное, мальчонку Макса сегодня… Не думаю, что он осмелился бы пригласить вас на бокал шампанского или чего там… Устроили вы себе, дорогая, и мне несладкую жизнь. Зачем, объясните теперь только одно — зачем? Что вы молчите, Сонечка…

Он увидел, как вспыхнули и погасли ее блестящие, живые глаза. Она теперь стала похожа, конечно, отдаленно, на себя, Сонечку.

Глупая девчонка! Заигралась.

— Так вы знали?.. — спросила она потухшим голосом. — Зачем же вы меня расспрашивали?

— Ну как зачем? Надо было знать, насколько вы не хотите правды…

— Откуда вы узнали? — снова спросила она тем же голосом. — Наверное, Кирик вам успел позвонить! — вдруг вспыхнула она.

— Ничего Кирик мне не сообщал. Его камнем по голове бей, не скажет, — с досадой откликнулся Касьян. — Ты сама это знаешь, — перешел он вдруг на «ты». Она приняла это как должное, а может, просто не заметила.

— Знаете, мне все время хотелось рассказать обо всем… Не для того, чтобы там похвалиться или удивить, не думайте! Мне хотелось рассказать все… вам. Потому я с вами, вы, наверное, заметили, все время заигрывала и шутила. Но вот сесть и начать говорить… не могла. Я желала, хотя и боялась этого, чтобы кто-то из вас, Кирик или вы сами, догадались!