Теперь мы их похороним - Страница 3
— Да, есть. Вот даже захватил на всякий случай… — профессор долго шарил в кармане, пока, наконец, не вытащил маленькую пробирку, в которую был насыпан синий порошок. — Но зачем? Практической ценности это не имеет…
— Ещё как имеет, — усмехнулся Брежнев. — Запиши, — бросил он советнику, — у меня есть идея. Красный порошок давать всему населению. Партийным — двадцатипроцентную нейтрализацию. Пусть у них будет два бутерброда в неделю. Освобождённым работникам — половину. Членам ЦК — чтобы каждый день в ресторан ходить могли. Идея доступна?
Советник задумчиво кивнул.
— Да, — наконец, сказал он. — У нас и так нет нормальной системы привилегий, а на те, что есть, народ раздражается: никого не устраивает, что начальство на «Волгах» раскатывает… А это… да, это сработает. Еда — мощный стимул, биологический. Зато буржуи не смогут утверждать, что мы разложились и сидим на шее народа.
— Забудь о буржуях, — Брежнев махнул рукой, — им конец. Теперь мы их похороним.
19 мая 1971 года. Вашингтон, поздний вечер.
— Первая партия, — профессор Боровски высыпал на полированную поверхность стола горсть синих пилюль. — Гарантирую своим авторитетом: никаких неожиданностей.
— М-нн… — Никсон покатал пилюлю между пальцев.
— А не хотите сами попробовать? — учёный, внезапно набравшись смелости, протянул Никсону синюю пилюлю. — Просто проглотите — и готово. Подействует через полчаса.
Никсон широко улыбнулся.
— Это очень кстати, — он ловко ухватил пилюлю, положил в рот и повернулся к эксперту. — Распорядись, чтобы мне срочно заказали столик в моём любимом ресторане. Нет, забронируй столики для всего кабинета на две недели вперёд… Кстати, — он снова обратился к учёному. — У вас есть какой-нибудь нейтрализатор этой штуки? Который бы действовал наоборот? Ну, в смысле, уменьшал бы потребность…
— Да, есть. Вот даже захватил на всякий случай… — профессор долго шарил в кармане, пока, наконец, не вытащил маленький пакетик, в который был насыпан красный порошок. — Но зачем? Практической ценности это не имеет…
— Ещё как имеет, — усмехнулся Никсон. — Запиши, — бросил он эксперту, — у меня есть план. Синий порошок — давать всему населению. Мелким нарушителям порядка, особенно цветным — двадцатипроцентный нейтрализатор. Пусть у них аппетит пропадёт. Представляешь, все вокруг жрут в три горла, пьют вискарь и текилу, а они с унылыми мордами… Рецидивистам — половину. Политическим — чтобы один раз в неделю жрать могли. Смысл понятен?
Эксперт задумчиво кивнул.
— Да, — наконец, сказал он. — У нас и так слишком гуманное законодательство, но при этом тюрьмы переполнены. А это… да, это сработает. Еда — мощный стимул, биологический… Зато коммунисты не смогут утверждать, что мы проявляем чрезмерную жестокость к угнетённым.
— Забудь о коммунистах, — Никсон махнул рукой, — им конец. Теперь мы их похороним.
23 сентября 1971 года. Москва, день.
— Они нас похоронят, — заключил Н.
Н. был начальником Особого спецотдела ПГУ КГБ. Имя его Брежнев, разумеется, знал, но всё время забывал, настолько оно было неприметным и серым: какой-то Иван Петров или что-то вроде того.
— Но почему? – спросил генсек.
— Как бы это объяснить наглядно… — согласно внутреннему уставу КГБ Н. был несменяем и Брежнева не опасался, а потому позволял себе говорить то, что думает. — Их экономическая система завязана на потребление. Чем больше потребления, тем лучше обстоят дела с экономикой. Если у них возрастёт потребление еды, особенно в разы, то они получат такой импульс к развитию, что вылезут из всех своих экономических проблем. В том числе и тех, которые мы им создавали столько лет… Нет, этого допустить нельзя.
— И что же вы предлагаете? – Брежнев почесал левую бровь.
— Есть две проблемы: профессор Боровски и президент Никсон. Начнём с последнего. Никсона нужно устранить.
— Убить президента Соединённых Штатов? — генсек до того забылся, что показал собеседнику дулю. — Вы с ума сошли? Знаете, что за этим последует? Ядерная война! Я никогда не позволю идти на такой риск, слышите?
— Я не сказал «убить». Я сказал — устранить. С политического поля. Мы устроим грандиозную провокацию, после чего он уйдёт сам. Причём — уйдёт, обиженный на всю американскую политическую систему в целом. Он никому не сообщит секрета.
— Тонко, — согласился Брежнев. — А как?
— Придётся положить половину нашей агентуры, — вздохнул Н. — Но у нас есть возможность обвинить Никсона в том, что он шпионит за собственными гражданами. Ну, например, прослушивает разговоры в штаб-квартире демократической партии. Американцы этого очень не любят.
— Его потом из Америки не вышлют? — поинтересовался Брежнев.
— Это вряд ли. Но репутация его будет испорчена на всю жизнь.
— Н-да. Прямо похороны заживо. — вздохнул генсек. — Ну а что с их научниками делать? — спросил он.
— Убивать никого не хочется. Профессор Боровски, в конце концов, ни в чём не виноват. Когда ему срежут финансирование, мы сделаем ему предложение, от которого он не сможет отказаться. В Союз его не повезём, он не захочет. Дадим ему денег на лабораторию в какой-нибудь европейской стране… только чтобы не в НАТО… В Швейцарии. Пусть там сидит и работает на нас. Но действовать надо быстро.
23 сентября 1971 года. Вашингтон, ночь.
— Они нас похоронят, — заключил М.
М. был начальником Центра «Омега» УВР ЦРУ. Имя его Никсон, разумеется, знал, но старался не держать в памяти, благо оно было неприметным и серым, какой-то Джон Смит или что-то вроде того.
— Но почему? – спросил Президент.
— Как бы это объяснить наглядно… — согласно внутреннему уставу ЦРУ М. был несменяем и Никсона не опасался, а потому позволял себе говорить то, что думает. — Их хозяйственная система завязана на экономию ресурсов. Чем меньше потребление, тем лучше обстоят дела с хозяйством. Если у них упадёт потребление еды, тем более на порядки, то они получат такой резерв прочности, что вылезут из всех своих экономических проблем. В том числе и тех, которые мы им создавали столько лет… Нет, этого допустить нельзя.