Теорема о неполноте - Страница 6

В: А что, без этого нельзя?

Н: Нет.

В: Так что, значит, шансов нет?

Н: Чепуха, ты же человек! Хотя тогда ты считал, что произошёл от обезьяны, и поэтому тебе всё позволено.

Вот оно!!! Наташа опять читает его мысли! А что, если спросить её о сне, который приснился ему прошлой ночью?

«А ты разбираешься в снах?» – напечатал он.

Н: Рассазывай.

Варламов отпечатал в текстбоксе краткое содержание своего сна с лодкой и водохранилищем. Некоторое время ничего не происходило. Потом появилась строчка:

Н: Ты ломал лодку? Ты видел свою кровь?

В: Да

Н: Тебе грозила смерть?

В: Да

Н: Ты спасся?

Странно, Наташа переспрашивает содержание его сообщения короткими фразами.

В: Да, спасся.

На экране стали появляться слова. Медленно, буква за буквой

Н: Твой шанс – в этом сне. Ты сломал лодку, свою замкнутую систему, ты избавился от части своей изолированной системы. Ты спасся благодаря этому.

«Что я должен делать?» – напечатал Варламов.

На экране высветилось: «Наташа оффлайн»

Осваивая тему любви в своей жизни, Замошкин в конце концов подцепил сначала гонорею, потом какой-то грибок, который не брал ни один антибиотик, а в конце вообще попал в больницу с непонятным диагнозом. Когда Варламов недавно навестил его там, Замошкин вдруг затрясся, как осиновый лист на ветру, и на его губах показалась зеленоватая пена.

А, ведь, и у него сначала было совсем по-другому. Сколько воды утекло с тех пор!.. Была худенькая девушка с голубыми глазами, которую звали Света. С ней Замошкин дошёл аж до того, что обсуждал, какой торшер покупать в их коммунальную комнату, которая досталась ему после размена родительской квартиры. Решили они тогда, что покупать нужно торшер с баром. Но потом были смотрины, и Замошкин сильно не понравился светиной маме, которая работала завхозом в музыкальном училище. Совсем немного вечеров понадобилось музыкальной завхозше, чтобы за задушевными женскими разговорами убедить дочь в том, что она достойна лучшей судьбы.

…Света стояла, опустивши голубые глазки долу, нервно теребила тонкий поясок белого платья, а с неба слепило глаза первое весеннее солнышко. Замошкину тогда больше всего на свете хотелось прижать её к себе и больше никогда не отпускать. Но он не делал этого, потому что чувствовал, нет, просто знал, что сейчас, вот прямо сейчас, случится что-то совсем плохое, что эта девочка уже чужая, бесконечно чужая.

Когда Света сказала ему слова, которым её научила мама, Замошкин пришёл в состояние, очень похожее на то, когда какой-то малолетний хулиган, которого он видел первый раз в жизни, ударил его около подъезда гитарным грифом по голове. Как будто кто-то щёлкнул выключателем, весеннее солнышко стало светить совсем тускло, а по пазлам, которые сложились в его душе в дурацкий узор, как будто кто-то наподдал снизу ногой. И они взлетели, перемешались и зависли где-то непонятным хаотическим облаком, кружась и тщетно пытаясь соединиться опять в какую-то новую структуру.

Так и пришёл на следующий вечер Замошкин с этим клубящимся хаосом в голове под окна небольшого одноэтажного коттеджа, в котором жила Светка. Он постучал в окно, а после молча стоял, разглядывая асфальт под ногами. Тогда Светка не придумала ничего лучшего, как в голос разреветься, а потом сквозь слёзы требовать, чтобы он залез в окно. Мамаша, испуганная доносившимися из комнаты дочери звуками, накапала себе валерьянки и, прислонясь ухом к двери, пыталась понять, что происходит. Замошкин некоторое время молча смотрел снизу вверх на Светку, а потом повернулся и, слегка покачиваясь, медленно пошёл к автобусной остановке.

После этого на его несостоявшееся коммунальное семейное гнёздышко положили глаз его бывшие знакомые, с которыми он на время романа со Светкой прекратил общение. Первым с двумя барышнями пришёл друг Бында. Одну барышню Бында у порога взял сзади за плечи, развернул к Замошкину и сказал:

– Это тебе.

Потом Бында повернулся к девице и спросил:

– Тебя как зовут?

– Мила, – барышня хихикнула и посмотрела озорным взглядом на Замошкина, – Здрасти.

После того, как Замошкин в тот вечер выпил с Бындой две бутылки портвейна, а потом стаскивал с тяжело сопящей Милы джинсы, пазлы в его голове вдруг с грохотом встали в совершенно новую комбинацию.

Тот же вечер стал началом настоящего кошмара для соседа Замошкина по коммуналке Семёна Куйбышева. Куйбышев был жёлчным интеллигентом, обладавшим целым рядом комплексов, присущих холостому молодому пенсионеру.

Когда он, выглянув из своей комнаты, увидел в тусклом свете коридорной лампочки направляющихся в душ болтающих о чём-то двух голых барышень, то сначала не поверил своим глазам. Захлопнув дверь, он потряс головой, и волна негодования поднялась в его заскорузлой без женской ласки душе. Какое бесстыдство! Хоть бы прикрылись чем! Идут и болтают!

В это время в ванной щёлкнула задвижка и в коридоре вновь раздались девичьи голоса. Кровь бросилась в голову Куйбышева, он метнулся к столу и дрожащей рукой налил из графина воды. Однако, сделав несколько судорожных глотков, он поставил стакан на стол и бросился к двери. Выглянув в коридор, он встретился взглядом с проходящими мимо барышнями.

– Здрасти, – хихикнули барышни, и, повернувшись к Куйбышеву голыми попками, неспеша продефилировали в комнату нового соседа.

Потом Замошкин наловчился приводить женщин сам. Чаще других он приводил домой Лидию, худощавую жилистую особу лет тридцати. Лидия была замужем и работала старшим менеджером в расположенном поблизости банке. За время обеденного перерыва она как раз успевала быстрым шагом дойти до дома Замошкина, быстро совокупиться и вернуться на рабочее место. Каждый раз, приходя к нему домой, она вынимала из дамской сумочки электронный будильник и ставила его на стол. Ровно через полчаса будильник заходился неожиданно громким для своих размеров свистом, и Лидия, вспорхнув с дивана, бежала в душ, из одежды имея на себе только тапочки Замошкина. В коридоре её уже поджидал негодующий Куйбышев, который случайно выходил в это время из своей комнаты.

От встреч с голыми барышнями, которые упорно не желали стесняться Куйбышева, он стал ещё более жёлчным и даже похудел. Одна часть его естества негодовала из-за бесстыжего поведения срамных девок, вторая часть заставляла прислушиваться к доносящимся из комнаты соседа звукам и в нужный момент выходить в коридор. Третья же часть стойко презирала самого Куйбышева.

От этого растроения сознания доведённый до нервного истощения Куйбышев однажды написал на Замошкина заявление участковому. В заявлении было сказано, что приходящие к соседу женщины ведут себя антигуманно, а именно, ходят в ванную для отправления гигиенических процедур совершенно голые, что противоречит принципам социалистического общежития.

Короче, был скандал. Участковый старший лейтенант Когут захотел сам убедиться в показаниях Куйбышева и пошёл на следственный эксперимент. Перед обеденным перерывом он засел в комнате Куйбышева и стал ждать. В назначенный час пришла Лидия, и Куйбышев стал прислушиваться, ожидая сигнала будильника из комнаты соседа.

Как раз в этот день в их доме из-за испытаний теплотрассы отключили горячую воду, и Лидия предусмотрительно вскипятила в комнате Замошкина электрочайник. Одетая, как обычно только в тапочки Замошкина и с электрочайником в руках, она столкнулась с внезапно вышедшим из комнаты Куйбышева участковым Когутом. Увидев перед собой вместо привычного Куйбышева незнакомого мужчину в форменной фуражке с кокардой, Лидия завизжала и стала брызгать в Когута кипятком. Ошпаренный и потрясённый происходящим участковый, закрываясь локтем от летевших в него раскалённых капель, другой рукой придерживая съехавшую на затылок форменную фуражку, с трудом пробрался к двери и уже оттуда стал что-то выкрикивать по поводу проституции и положенных за это пятнадцати суток. Его угрозы, впрочем, тонули в визге Лидии.