Теннисные мячи для профессионалов - Страница 24

Он все-таки подошел:

— Отказали?

— Да. Решили, что нет смысла истребовать дело для проверки. — Женщина приняла его за товарища по несчастью; она открыла сумочку, спрятала бумаги.

— В Верховном суде были?

— Только в республике.

— Значит, еще в Верховный суд Союза.

— Вся надежда…

Они вышли на Пушкинскую, свернули в направлении метро. Людей по эту сторону улицы было немного. В комиссионном на углу Пушкинской и Столешникова в витрине переливались меха.

— Может, не так изложила… — Мыслями женщина еще находилась на приеме у прокурора. — А может, лучше было идти адвокату? Не знаю. Что хочешь думай. Хотела, чтоб поняли, кто я, кто Гриша…

— Ваш муж?

— Да. Чтоб все объяснить. Как приехали после института, начали работать. Жили без удобств, когда ребенок родился… — Она вздохнула. — Как Романов пришел и Гришу главным поставил, как обхаживал. Как в передовые комбинат стали выводить…

— А наказание?

— Шесть лет. Гром среди ясного неба… — Она достала платок, поднесла к глазам. — А что у вас?

Денисов представился, она безразлично взглянула на него.

— Я ждал, чтобы поговорить. — Он одной фразой рассказал о случившемся на платформе. — Несчастный случай с человеком, который перед тем разговаривал с вами. Мы не знаем, кто он, не можем оповестить родственников…

Она вспомнила:

— Мне говорили: нашли на перроне мертвого…

— Что он рассказывал о себе?

— Жаль, что вы потратили время: ничего! Мы и говорили-то полминуты.

Ближе к центру людей на Пушкинской становилось больше, Денисова и его спутницу оттеснили к зданию постройки начала века — скучному, выглядевшему пустым, никто в него не входил. Женщина остановилась.

— Посидеть бы, — сказала она жалобно; туфли были новые, очевидно, тесные; старые остались в газетном свертке, на вокзале.

Денисов открыл дверь в подъезд, внутри здание оказалось таким же пустым, скучным; лифт не работал, пока Денисов с женщиной стояли в вестибюле, никто ни разу его не вызвал.

Женщина сняла туфли, встала на кафель:

— Какое облегчение… Господи, о чем думаю, когда горе такое! Гриша в тюрьме! — Она достала носовой платок, поднесла к глазам. Денисов лучше рассмотрел ее: лет тридцати, с аккуратными, словно выточенными чертами маленького лица, называемого кукольным.

— Этот человек на вокзале сам подошел? — спросил он.

— Да. Позавчера.

— Вечером?

— Около десяти. Я сидела недалеко от справочного бюро… Знаете?

— Да.

— У меня тетрадь, я в нее записываю. Готовилась к приему у прокурора… — Она вздохнула. Подумав, достала из сумки коленкоровую тетрадь, бросила на кафель, под ноги. — Чтоб не застудить. Все равно нечего записывать.

— Не надо отчаиваться.

— Так думаете?

Они помолчали, она продолжила:

— Подошел, полюбопытствовал, что пишу. «Не стихи? Давно наблюдаю за вами…»

— Вы рассказали о своем деле?

— В двух словах. Он извинился. Минутное вокзальное общение.

— Кто он, по-вашему? Откуда?

— Понятия не имею. Человек интеллигентный, воспитанный. По-моему, ждал поезда.

— Он был один?

— Да.

— С вещами?

— Держал портфель. Довольно старый. — Она замолчала.

Рядом с лифтом висело несколько вывесок, они объясняли малонаселенность подъезда, отсутствие детских колясок, хлопанья лифта:

«Фирма СОРИС — Франция

Промышленные реализации и торговля.

3-й этаж, кв. 21».

Другая вывеска принадлежала «Пренса-Латина» — «Латиноамериканскому информационному агентству».

— Вы видели его всего раз — когда подходил?

— Что вы спросили? — Мысли ее снова были поглощены своим.

Денисов повторил.

— И потом видела. И до этого тоже. За сутки многие примелькались. Он в том числе.

— Вам показалось — он сутки провел на вокзале?

— Появлялся, исчезал. Я припоминаю. Его будто что-то тяготило. Не находил себе места. Из зала — на перрон, снова — в зал. Ночью видела на платформе.

— Одного?

— Шла посадка. Мне кажется, он был один.

— С портфелем?

— Не обратила внимания. Вокруг суета, носильщики… Вспомнила! Стоял один. Закрыл глаза рукой. Словно ему плохо.

— Вы заметили многое. Спасибо.

Женщина посмотрела на часы, заспешила:

— В юридическую консультацию надо бежать. — Она ногой нащупала туфлю.

Денисов достал визитную карточку:

— Вы ведь вернетесь на вокзал. Пожалуйста, найдите меня. Или позвоните. Надо записать. Может, что-нибудь еще вспомните. Сейчас все важно. Любая мелочь.

В автомате на углу он набрал номер дежурного:

— Из ОБХСС мне ничего не передавали?

— Есть. Читаю: «Вчера после смены видели на вокзале».

— Понял. Сальков в отделе?

— Носильщик? Только что приехал с Ниязовым. Оба у Королевского.

— Пусть не отпускают. Сейчас буду.

— Интересно… — Сальков обвел глазами арочный свод, стрельчатые с широкими подоконниками окна. — Никогда здесь не был. — Все, кто попадал в не подвергшуюся реконструкции часть вокзала, говорили то же и в почти одинаковых выражениях. — Только мрачновато.

— Начало века, не знали, какими строить вокзалы… -Денисов всегда отвечал одинаково. — В сауну попал?

— Да нет.

— Не встретился с приятелем?

— Встретился. — Сальков поднял белесые глаза, ресницы над ними были еще светлее, как выгоревшие; старался понять, куда клонит Денисов.

— Он из наших, с вокзала?

— Нет. — Денисов почувствовал небольшое, сосем незаметное напряжение. — Ты его не знаешь… — Красноватое лицо носильщика повернулось к окну. Сальков явно предпочитал темы, связанные с вокзалом, со станцией. — Третью платформу совсем не убрали. У нас в бригаде строже… — В отсутствие поездов носильщиков привлекали к уборке. — У Романа не отсидишься!

Денисов выслушал комплименты Салькова в адрес родственника-бригадира:

— Скажет только: «Шестьдесят пятый, сорок восьмой, пути убрать!» Мы уж бежим!

Роман был коренастый, с желтоватыми на широком неподвижном лице глазами; носильщики слушались его беспрекословно.

— Жетоны вам закрепили постоянно? — спросил Денисов.

— Теперь постоянно. Раньше, какой дадут: сегодня сто седьмой, завтра двадцатый…

— У тебя, по-моему, всегда был сорок шестой.

— Это точно. — Сальков осторожно вздохнул, глядя на часы. — Время-то как бежит, сейчас бы в зал куда-нибудь. В футбол постучать.

— На этой неделе игр нет?

— Из Видного ребята договаривались на субботу. Наверное, что-то не получилось.

— С Малаховкой играли?

— С Малаховкой? Нет. — Сальков продолжал томиться, снова посмотрел на часы — легкие, с кнопочками, соединенные пластмассовым браслетом.

Денисов поднял трубку — напрямую соединился с дежурным:

— Степанов здесь?

— И Инесса. И родители тоже. Вроде все устраивается. Все согласны.

— Кроме ее матери?

— Ее пока не спрашивали.

— Степанов пусть пока не уходит. Через несколько минут я позвоню. — Он положил трубку.

— Не Татьянка приехала за мной? — Сальков кивнул на аппарат.

— Нет.

— Волнуется. Я говорю: «Чего волноваться? Труп обнаружили на вокзале. Я шел, увидел…» — Он изменил тон. — Не установили, откуда пострадавший, чей?

— Нет.

— Установите…

— Вчера приезжал на вокзал?

Сальков подумал:

— После смены? Приезжал.

— Зачем?

— Дело одно.

— Важное?

— Так… — Он уже, не скрывая, намекнул на желательность прекращения разговора. Поднялся. — Побегу, пожалуй?

— Хочешь, скажу, зачем ты приезжал на вокзал?

Сальков снова сел. Тронул белый пушок на подбородке.

Телефонный звонок был некстати. Звонил эксперт-криминалист — разыскивал следователя; на худой конец был не против порезонерствовать со старшим опером, располагал для этого достаточным временем:

— По поводу заключения. С судебным медиком мы пришли к единому мнению. Такое бывает нечасто. Как считаешь?