Теннисные мячи для профессионалов - Страница 12

Доплыв до буя, Денисов повернул назад.

Занимавшиеся гимнастикой копировали друг друга; высокий, в очках, блондин, не двигаясь, по-страусиному, стоял на одной ноге.

Было рано. Монолит превращенного в заповедник Карадага был испещрен бороздами. Высоко виднелась выгоревшая соломенная проплешина. Денисов несколько минут не думал о деле, глядя перед собой. Три основные краски формировали цвет воды — голубоватая — от прозрачного мелководья, темно-синяя — дань многометровой глубине и близкая к коричневой — свидетельствовавшая о близости водорослей.

Поговорить с Москвой из кабинета начальника коктебельской милиции накануне не удалось — была повреждена линия; впрочем, Денисов был уверен: если бы он понадобился Бахметьеву, тот изыскал бы способ с ним связаться.

Оставалось полагать, что ничего нового за сутки в Москве не произошло; и задание, с которым он прилетел в Коктебель, не утратило силу:

«…Установишь личность «Ланца»; биографические данные, образ жизни, материальное положение; родственные, дружеские, интимные связи и т. д. и т. д…»

За вопросами первого, общего круга шли целенаправленные, придирчиво сформулированные Королевским. Одним из них был — «Наличие у «Ланца» пистолета «фабрик… д'армес… де гуерра де гранде… пума» и так далее.

«Иначе говоря: заметил ли кто-нибудь в Коктебеле пистолет определенной марки у человека, которого вообще никто не видел…»

Денисов вздохнул, стал одеваться.

— Лежак вам не нужен? — Женщина с золотым крестиком на шее и коричневой помадой на губах отвлекла его. -Извините, вы, кажется, задумались… — Она смотрела внимательнее, чем следовало при пустяшной просьбе.

— Не нужен.

Она отвернулась, Денисов мысленно вернулся к своему:

«У человека, чья личность вообще не установлена! Который обозначен как Неизвестный, а у оперативников розыска носит имя героя своей рукописи!»

Когда Денисов уходил с писательского пляжа, солнце успело уже окрасить Карадаг; мужчина, занимавшийся йогой, все еще стоял в своей странной позе — на одной ноге, прижав вторую рукой — под углом к туловищу.

Идти в столовую, в регистратуру было рано.

Денисов прошел к себе, достал рукопись. Отдельные эссе он знал почти наизусть и все-таки просматривал снова, надеялся на эффект повторного чтения.

Три плана, отмеченные литературным консультантом, ограничивали круг, из которого Денисов тщетно пытался выбраться, — «любовь», «тоска», «ревность». И все три восставали сразу и всюду — стоило наугад ткнуть в страницу.

«…Я бегаю за тобой! Это стыдно и сладко. Мы, как в школе. За нами следит весь класс. Ребята открыто меня презирают, мы деремся каждый день. Часть девочек одобряет, даже ставит в пример. Другие осуждают Анастасию. Первую ученицу…»

«Я вернусь в Отчий дом. Все исправлю. Буду жить в согласии с сердцем…»

«Каждый вечер я готов сказать тебе: «Милая, я больше не могу!», а говорю вместо этого: «Милая, давай поженимся!»

Объявление у почты, в котором «неизвестный в синей спортивной форме» предлагал две путевки с проживанием в отдельном номере, на дереве отсутствовало, вместо него, выше, на уровне головы жирафа висела записка, содержавшая два слова:

«ПРИЕЗЖАЮТ ЗАВТРА».

Человек, поравнявшийся с Денисовым, пошевелил губами, словно собирался о чем-то спросить. Подумал, прошел мимо.

В отделении милиции Денисов ничего нового не узнал, ночь в поселке прошла тихо, как и абсолютное большинство других.

Пока Денисов ходил, дежурная Дома творчества сменилась; вновь заступившая — маленькая сморщенная бабуся — потребовала пропуск. Сразу без очков все разглядела:

— Ходыть у душ четверо ден… Пожалуйста!

«По истечении четырех суток и в ворота не впустит, -подумал Денисов. — Эта службу знает».

— Библиотека в том же здании, где и столовая? — Денисову хотелось завязать разговор.

Бабуся равнодушно махнула рукой: культпросвет существовал в другой, не в ее, епархии, кроме того, Денисов не принадлежал к категории людей, которых следовало баловать вниманием — из года в год бывавших, выросших у нее на глазах.

— Спасибо, вас понял.

В столовой, как и накануне, было сумрачно. Между входной дверью и дверью в зал висел ящик для корреспонденции; писем было немного. Денисов пересмотрел фамилии получателей и отправителей — ни одна его не заинтересовала.

— Где находится невостребованная корреспонденция? Письма, адресаты которых выбыли? — В обеденном зале Денисов нашел сестру-хозяйку. Она объяснила:

— Специальный человек есть, Тамара Федяк. Она связана с почтой. Если отдыхающий уехал, а ему пришло письмо, оно лежит у Тамары, а потом его возвращают отправителю.

— А если отправитель неизвестен?

— Не знаю. — Сестра-хозяйка покачала головой. — Вы поговорите с Тамарой, когда приедет. Она сейчас в райцентре, в Судаке.

— Понял. Фотографию удалось показать?

— Показываю. Пока никто — ничего. Завтракали?

Ел Денисов снова один. За соседние столики народ тянулся так же лениво. Большинство отдыхающих красовалось в затрепанных джинсах, сорочках, в туфлях со стоптанными задниками. Несколько человек явились при параде — в костюмах, с галстуками; их спутницы щегольнули яркими, в цветах, платьями.

— Кашу будете? — как и накануне, предложила официантка; на этот раз другая, с такими же набухшими венами на ногах.

Денисов снова не отказался. Уходя, он показал ей фотографию; официантка несколько секунд всматривалась: человек на снимке был ей незнаком.

«Хотя все воспринимают фотографию как прижизненную… — подумал Денисов, — лицо сильно изменено». Этим розыск обязан был «туалету трупа», произведенному в Лефортовском морге.

Библиотека была открыта. Прежде чем подняться, Денисов проглядел записи: существовало эссе, на которое обратил внимание эксперт-криминалист, изучавший вместе с Денисовым рукопись:

«Всего раз я был в тех местах, где ты сейчас находишься, и запомню их на всю жизнь. Даже сегодня сердце начинает громко стучать, когда вспоминаешь молчание неба и гор над нами, твой шепот. И представляешь площадь Вогезов, о которой ты говорила, остров Сите с прямоугольными башнями и острым шпилем собора Нотр-Дам, а оттуда вслед за тобой переносишься к останкам храмов Аполлона в Коринфе и Дельфах…»

— Она жила в Париже, ездила в Грецию! Безусловно! -сказал криминалист. Возникла иллюзия того, что личность Ланца вот-вот будет установлена через его подругу. — И ему рассказывала! Зайди с этой стороны, Денис!

«Зацепка в другом! — тогда еще подумал Денисов. В отличие от специалиста по баллистике, дактилоскопии, его ремеслом был чистый розыск. — Здесь другой стиль! Это похоже на цитату из письма к Анастасии!»

В тот же день перед вылетом в Планерское он на всякий случай получил от Королевского утвержденное транспортным прокурором постановление об изъятии корреспонденции, «поступающей в любое место на имя (от имени) гр-на Ланца — действительная фамилия устанавливается».

«Все это, к сожалению, имеет смысл при одном важном и существенном условии: если литконсультант… — Денисов даже не запомнил его фамилии, — не ошибся, и автор эссе о Ланце описывает события так, как они происходили, -позволяя себе изменять фамилии и портреты главных персонажей, оставив в неизменности суть».

Библиотекарша — остроносая, средних лет — встретила нелюбезно:

— Карточку отдыхающего на стол. У нас живете? — В читальном зале было пусто, как всегда, видимо, когда отдыхающие завтракали.

— У меня отпуск.

— С пропусками не обслуживаем.

— Я хотел взглянуть в Энциклопедический словарь. Две минуты.

Она смягчилась: выгнать единственного читателя было неловко.

— Только здесь, за столом. Подождите, я сама принесу.

Получив словарь, Денисов быстро нашел упоминавшиеся в рукописи обозначения:

«Коринф — г. и порт в Греции, на п-ове Пелопоннес, на Коринфском канале. Адм. ц. Нома (адм.-терр.ед.) Коринф 21 т. ж. (1971)».

«Коринф — др.-греч. полис (в 6 км от совр. Коринфа). Основан дорийцами ок. 10 в. до н. э.; кр. торг.-ремесл. центр соперничал с Афинами, славился изделиями из бронзы и керамикой…»